Берегите весну - Лев Александрович Бураков
Виктор сунул билеты в карман, перевел дыхание:
— А дальше я забыл…
Колокол ударил два раза. Когда хочешь сказать много — всегда молчишь. Виктор зло взглянул на кассира. Окошечко захлопнулось.
— Ну, прощай, Саша!
Саша сняла варежку и протянула руку. Виктор искоса повел глазами в зал. На пухлых мешках сидела пожилая женщина в черном полушубке и сверлила их глазами. Виктор загородил Сашу и поцеловал. Саша слабо отклонилась, поцелуй пришелся в щеку. Горячую, пахнущую снегом.
Пронзительно взвыла сирена.
— Опоздаешь, — еще раз сказала Саша. Молча, сопровождаемые пристальным взглядом женщины в черном полушубке, они вышли на перрон. Поставив ногу на подножку вагона, Виктор наклонился к Саше и сказал, чувствуя, что говорит он не то, что хотел, не то, что надо.
— Вот и время работает уже не на нас…
Поезд дернулся и неумолимо стал набирать скорость.
— Как же так? Саша!..
Перестук колес заглушал, рвал слова. Вагон мотало на стрелках. Саша стояла одна на заснеженном перроне. Одна. Худенькая фигурка в коротком пальто, упрямые волосы на лбу, поднятая рука без варежки. Если бы она крикнула хоть что-нибудь: он спрыгнул бы. Спрыгнул и остался. Он не смог ее убедить. Почему? Не рассчитал силы? Не хватило времени? В чем-то он все же просчитался…
— Молодой человек, — послышался сзади Виктора резкий, какой-то металлический голос, и он вздрогнул, — стоять в тамбуре запрещено.
— Да, да, опасно для жизни, — невесело пошутил Виктор.
А снег все шел, царапал вагонное стекло и закрывая бегущую наперегонки с поездом спокойную, ровную, безмолвную степь.
…Колька приоткрыл дверцу и смахнул перчаткой снег с сиденья:
— Транспорт подан, как всегда, вовремя!
— Поехали, — сказала Саша и лукаво улыбнулась. — Закрой дверцу, а то я могу маникюрчик испортить.
Колька захлопнул дверцу, нажал на стартер…
Минут двадцать ехали молча. Газик шел ровно, спокойно покачиваясь на снежных волнах. Вот так же всего четыре месяца назад вместе с Колькой Саша впервые ехала в совхоз. Четыре месяца! Ехала в первый раз… А может, именно сейчас она едет в первый раз?
— Не замерзла? — повернул голову Колька. — Я тулупчик захватил.
Саша не успела ответить. Она увидела впереди темнеющий предмет. Что появилось на дороге, она, как ни вглядывалась, разобрать не могла: мешал все усиливающийся буран. Колька сказал:
— Какой-то чудак… кажется, на мотоцикле? Занесет и амба.
Подъехали ближе. Наклонясь над мотоциклом, стоял спиной к ним какой-то человек. Вот он обернулся — все лицо залеплено снегом.
— Вадим Петрович! — Колька затормозил так резко, что Саша чуть не стукнулась о ветровое стекло. Колька выскочил и сразу утонул по колени в снежном месиве. Он о чем-то переговорил со Львовым. Показал на машину. Львов зачем-то ткнул Кольку кулаком в грудь. Затем они открыли кузов и втащили туда мотоцикл. На баке, моторе и раме его застыли капли маслянистого пота. Задняя дверца из-за торчавшего колеса мотоцикла осталась открытой. В газике сразу стало холодно. Саша пересела назад, уступив Львову место. Но Львов сел рядом с ней. Колька вытащил спрятанный под сиденьем потрепанный тулупчик и набросил на них.
Немного побуксовав, газик рванулся в снежную завесу. Саша с любопытством взглянула в мокрое от снега лицо инженера.
— Мотогонки на льду?
Львов не ответил.
— Что произошло? — Саша почему-то встревожилась.
Встречный ветер свободно свистел через кабину, большой, полукруглый воротник тулупчика сразу заиндевел. Львов медленно вытащил из-под пальто конверт, пошевелил задубевшими от мороза губами, и Саша скорее отгадала, чем услыхала:
— Прочитай…
Но не успела Саша протянуть руку, как ветер выхватил конверт, прилепил его на миг к раме мотоцикла, а затем выбросил наружу, закрутил и спрятал его в снежной, бушующей мгле.
— Ой! — вскрикнула Саша, и Колька обернулся. Львов рукой показал ему: дай закурить. Колька передал ему пачку «Беломора» и спички. Тут только Саша заметила, как замерз Львов: его лихорадило, щеки горели, красные пальцы дрожали и никак не могли зажечь спичку. Саша взяла у него коробок, зажгла сразу же. В это время газик, как по заказу, сбавил ход. Саша повернула голову и увидела в зеркальце хитро прищуренный глаз Стручков а. Львов жадно затянулся. Газик прибавил ход. Колька молча протянул руку и свернул зеркальце так, что в него теперь смотрела одна молочная пелена. Снег шел уже так густо, что невозможно стало отличить, где кончается степь и где начинается небо.
— Скажи, что случилось? — тихо спросила Саша.
Львов строго и, как ей показалось, зло взглянул ей в глаза:
— Я люблю тебя! Черт возьми! Лю-блю! — как-то почти шепотом заорал он. И на прикушенной губе (газик бросило в сторону) выступила кровь.
— Молчи… Я знаю. Ты слышишь? Я знаю, сумасшедший мой, главный инженер!
А снег все шел. Густо падали белые хлопья. Саше казалось, что снег уже не такой, как утром. Утром шел мелкий, колючий и холодный, а сейчас падал крупный, нежный и теплый… Саша сидела рядом со Львовым, и ей хотелось только одного: ехать так все дальше и дальше, не останавливаясь, чтобы дорога эта никогда не имела конца.
