Ольга Гуссаковская - Перевал Подумай

Валя внимательно посмотрела на нее, садясь с краю, и спросила откровенно:

— Уж не с Николаем ли поссорилась?

— Нет, что ты. У нас с ним все хорошо. Просто скучно мне стало. Сижу дома, все одна да одна, когда, еще он с работы вернется? Раз вымою пол, посмотрю, вроде в углу еще пыль осталась — и снова вымою. Пробовала шитью учиться, да все это не то. Мне самой работать нужно, не могу я без этого.

— Ну вот! А я что говорила?

Маша слегка нахмурилась:

— Ты не то говорила… Ты еще не понимаешь. Я ведь с работы не из-за каприза своего ушла и не только потому, что Николай просил. Маму свою вспомнила, всегда говорила: «Для женщины ничего нет важнее семьи и уж коли есть она — береги». Мама моя это умела — семью беречь.

Она задумалась и, вздохнув, добавила:

— Но только время тогда было другое вот о чем я забыла… В общем, пойду-ка я опять в родную свою бригаду, трудно ведь вам сейчас. Не возражаешь?

— Конечно, нет! Ты-прелесть, Машенька! Только… что скажет Николай?

— А я уж его уговорила, он не против — улыбнулась Маша, — Значит, договорились? А сейчас мне пора, Николай скоро вернуться должен. Может, зайдешь ко мне пообедать?

— Спасибо, но мне некогда. Иди уж одна сегодня к своему Николаю. Но чтобы завтра на работу не опаздывать! — пошутила Валя.

Валя осталась одна на тихой безлюдной аллее Она неторопливо пошла вперед, на ходу пригибая и нюхая веточки лиственниц с только что брызнувшими из почек мягкими иголками.

Аллея привела к читальному залу. Как-то они здесь были с Александром Ильичом. Но как давно она его не видела! Он не искал больше встреч с ней и как будто исчез из города. Вале даже казалось, что та женщина уехала не одна, она и его увезла с собой.

В читальном зале шла лекция. Валя прислушалась, но не сразу поняла, о чем говорит лектор — смешной маленький человек с добрым лицом. Потом заинтересовалась. Он говорил о том, что люди этого северного города должны умело и бережно пустить на его улицы тайгу — деревья и кусты, цветы и травы.

Вот никто ведь не сажал на газонах города простые желтые одуванчики, но как хороши они в густой зеленой траве. А если рядом с ними вырастет нежный голубой журавельник, синие ирисы, розовый иван-чай! А сколько еще других цветов прячет от людей тайга! Пока что вдоль улиц тянутся лишь реденькие шеренги елохи, но ведь совсем недалеко от города цветут и черемуха, и шиповник, и сияющие золотистые рододендроны. Сопка, на которой раскинулся город, когда-то принадлежала им одним. А где они сейчас? Деревья и цветы можно вернуть обратно, лишь бы люди их не губили, а берегли.

Валя невольно вспомнила маленькую лиственницу и кустик брусники, которые она пыталась спасти возле строящегося дома. Сегодня там ровная асфальтированная площадка. А почему бы не оставить на месте этот крошечный кусочек тайги? Лектор был прав: зеленой красоты леса еще очень не хватает улицам города. А кто же это все-таки выступает?

Валя заглянула в зал и узнала выступавшего: ведь это Гордеев. Зимой на выставке в клубе она видела, какое чудо совершили его руки, вырастившие даже землянику на этой земле! А то, о чем он говорит сейчас, разве это менее важно? Уметь самой видеть неброскую красоту колымской тайги и научить этому других! Сделать так, чтобы северная природа стала деталью будущего городского пейзажа, чтобы сам город обрел наконец собственное, никому, кроме него, не принадлежащее лицо… Теперь все это станет и ее кровным делом.

Зина поднималась по лесам дома. Самого высокого на всей главной улице. И с каждым шагом вверх город развертывался вширь и вдаль.

Вот дома отступили, и с высоты стал виден район новостроек. Главная улица не захотела остановиться на полпути к вершине. Некоторые дома, перевалив через сопку, хоть одним этажом успели подняться над вершиной и увидели море. Пока еще скрытое от них лесами и дощатыми вагончиками всяких подсобных служб, но уже близкое, манящее. Незрячие, кое-где лишь намеченные в камне окна, все тянулись к морю, как одуванчики — к солнцу. Этой части Синегорска дружить с ним всегда. Город словно бы перекинул через приморскую вершину второе белокаменное крыло и теперь сверху напоминал птицу перед полетом.

Зина поднялась на самую верхнюю линию лесов и остановилась. Отсюда был виден спуск в поселок, к берегу моря. Туда город еще не пришел, он только смотрел на свои будущие владения со всех вершин огромного амфитеатра.

Если взглянуть с любой из улочек поселка, Зина знала это, море выглядит иным — мелким и серым. Гораздо лучше смотреть на него с высоты. Очень далеко, там, где море сливается с небом, синеет остров. Его видно только в самую ясную погоду. А если быть очень зорким, то на самом пределе видимости можно рассмотреть и второй. Он похож на низкое облако.

— Ты о чем это размечталась?

Зина обернулась. Перед ней стоял Дима. Вид у него был крайне деловой.

— Я ни о чем не мечтаю, просто очень красиво. Посмотри. А вот ты откуда взялся?

— Меня Степан Дмитриевич послал за цементом, — ответил Дима. — А все это вокруг — я уже видел. — Ему гораздо больше нравилось смотреть на саму Зину.

— Письмо от отца пришло. Он согласен.

— На что согласен? — сразу же встревожилась Зина. Уж не запутался ли Димка в новой беде? Хоть и непохоже вроде бы…

— На свадьбу нашу, — совсем уже тихо и робко ответил Дима.

Зине показалось, что краска, которую она наносила на стену, стала переливаться всеми цветами радуги. У нее перехватило дыхание. Только Димка мог придумать такое! Написать отцу об их отношениях, ничего не сказав ей самой. Когда они познакомились, Дима сразу хотел на ней жениться, но родители возражали. И Зина сама уговорила его не настаивать: если Дима ее любит, они все равно будут вместе, и родители это поймут.

— Да как ты мог писать без меня?! — рассердилась Зина, но, увидев виноватое Димино лицо, рассмеялась. — Господи, ну какой же ты непутевый у меня, Димка! Разве так делают? Хлебну я с тобой горя, ох хлебну-у…

Но в последнем утверждении Дима не почувствовал уверенности, а по лицу Зины понял, что он прощен и вообще все отлично. Он шумно вздохнул и бросил взгляд на море.

— А ведь верно, красотища какая! — сказал он, подойдя к Зине и обняв ее за плечи.

Зина поняла его настроение, но руку Димину все-таки сняла со своего плеча. Они еще немного постояли просто рядом, потом Зина сказала:

— А о нашей свадьбе ты сам скажешь девчатам, ладно?

Его разбудил запах дыма. Он повернул голову, вровень с глазами оказался крошечный пожар. Бесцветным на солнце огнем полыхали две травинки и сухая веточка стланика. Окурок папиросы рядом с ними выглядел бревном.

Синяев поднял руку… и снова опустил ее. Поразила беззащитность этого нового для него мирка и его собственное, Синяева, могущество. Он мог дать жизнь и обречь на смерть. Вот и пусть горит!

Выпитая водка еще туманила сознание. Он не сразу сообразил, как его занесло на сопку. Разговор с Вержбловским… подождать человека… кому это все было нужно? Мысли, так и не прояснившись, вернулись к окружающему.

Как все просто! Вон уже трава одевается сизым пеплом. Врассыпную бегут муравьи, улетает жук. Огонь добрался до корней стланика…

Можно встать и все затоптать ногами, но… Вон как бестолково мечутся муравьи: совсем как люди на пожаре… Как люди. Действительно, почему бы и не люди? Сердце захолонуло — до того ясно увидел вдруг картину: рыжие волны огня перекатываются над городом. Исчезло небо. Исчезли дома. Пепелище. Ничего и никого… Никто не упрекнет, никто не глянет презрительно…

Он машинально отодвинулся в сторону: теперь перед ним тем же бесцветным огнем полыхал небольшой куст стланика. Стало жарко. Где-то дальше в кустах пронзительно, как милицейские свистки, верещали бурундуки.

Синяев обеими руками потер виски. Так…»

…Вержбловский сказал:

— Все равно вас выгонят, можетё верить слову. Сегодня или завтра — велика разница? А я предоставлю вам возможность вполне приличного заработка. Рискованно, конечно…

Кажется, он в конце концов согласился взять и спрятать до времени украденное золото? Да, именно так. И все это было еще до того, как за Вержбловским и тем шофером… как там его… Панцюра, Танцюра… пришла милиция. Синяев в это время уже вышел из квартиры Леопольда Казимировича… Танцюра задержался. А дальше… Дальше он стоял за углом дома… бежал куда-то… очутился здесь…

Теперь все. Вспоминать больше нечего.

Кто-то дунул в лицо пустынным неутолимым жаром. Синяев окончательно опомнился. Стало жутко. Вокруг бушевал пожар. Неудержимый от давней суши. Извилистыми ручейками, как пролитая вода, огонь катился вниз по склону. К городу. К кварталам новых домов со слепыми, без стекол, окнами. Оттуда никто не увидит опасности. Что теперь делать?