Николай Чевельча - Рядом с молниями
...А было так. К ним в обсерваторию нежданно приехал подполковник Караев.
— Не удивляйтесь, Наталья Васильевна, — добродушно улыбаясь, начал он по-свойски, располагаясь возле ее стола. — Возможно, я побеспокоил вас преждевременно, но кое-что хотел бы объяснить сейчас. Видите ли, западная разведка заинтересовалась районом Большекурганска. Почудилось им невесть что... И вот в Ленинград едет в шестимесячную командировку некий Кравцов Василий Маркович. Вы его помните? Да, да, он самый... Едет «знакомиться с учеными достижениями русских в области Вселенной», и не исключена возможность, что навестит вас. Улавливаете? Так вот: я хотел бы вас кое о чем попросить...
Пробыл подполковник у нее тогда недолго, но с той поры Наталью Васильевну не покидало состояние нервного напряжения и тревоги. Так было и дома, и на работе.
Поздно вечером, когда она просматривала план научных исследований, раздался телефонный звонок. От неожиданности она вздрогнула.
«Надо отрегулировать аппарат, — подумала Зарубина, — а скорее всего это не телефон виноват — нервы сдают».
— Слушаю, — отозвалась она. И, узнав, кто звонит, вдруг залилась краской. — Здравствуйте, Владимир Александрович!..
— Да, это я, — как-то грустно ответил Климов. — Завтра уезжаю в отпуск на Черное море и вот... позвонил. Извините за поздний звонок.
— Что вы, я очень рада... Да и встречам с вами всегда рада.
— Правда? — в голосе Климова чувствовалась нескрываемая радость. — Так давайте встретимся.
— Вот вернетесь из отпуска.
— Почему же не завтра?
— Завтра не могу... И объяснить почему, не могу... Потом, при встрече расскажу.
Климов попрощался сухо. Наталья Васильевна откинулась в кресле, испытывая смешанное чувство радости и огорчения. Она вспомнила последнюю встречу с Климовым, когда он, робея, словно подросток, спросил ее: «Вам не в тягость общение со мной?» И когда она ответила, что всегда рада каждой, даже самой короткой встрече с ним, он смутился, но и радости своей не мог скрыть, да и зачем было скрывать?.. И эта его искренность растрогала ее чуть не до слез, она с нежностью подумала: «Значит, он думает обо мне!» Слово же «любит» она не посмела бы произнести даже про себя.
6
Климов и Смирнов прохаживались по перрону. В стороне стояли офицер и два вооруженных солдата с чемоданами, опечатанными сургучными печатями.
— Хочу добиться утверждения проекта строительства комплекса в нашем варианте. Вот взял с собой документы. Предварительно уже договорился. Маршал сказал, что соберет компетентных лиц... Надеюсь, все решится положительно.
Климов был возбужден. Смирнов его успокаивал:
— Владимир Александрович, не надо так переживать. Все у нас будет в порядке. Пишите, как вам отдыхается, звоните.
Из вокзала вышли Василевский и его жена Зоя Павловна, шумно поздоровавшаяся с Климовым:
— Здравствуйте, товарищ отпускник! Владимир Александрович, это пироги в дорогу, а еще Георгий положил кое-что. — Она посмотрела на мужа, оба засмеялись.
— Спасибо вам, — смутился Климов, — знаю я, что это за «кое-что»...
Подошел поезд. Климов распрощался с провожающими, поднялся в вагон.
Открыв дверь в купе, Владимир Александрович остановился в изумлении, увидев сидевшего у окна Караева.
— Не ожидали, да? — рассмеялся Караев.
— Действительно, это может показаться странным, — ответил Климов.
— Ночью мне позвонили. Вызывают по срочному делу. Взял билет и вот еду. Между прочим, я знал, что вы уезжаете, так что ничего удивительного.
Климов повесил шинель и китель, присел к столику.
— Сколько работы, а я в отпуск, — задумчиво произнес он. — Может, мне вернуться? Как вы считаете, Семен Денисович?
Караев посмотрел на него с нескрываемым любопытством.
— Владимир Александрович, если вы так поступите, вас перестанут уважать. И я — первый. Что хотите думайте. — Он встал: — Пойду скажу проводнице, чтобы чаю принесла.
— Не надо. Это сделаю я. — Климов взял полотенце и вышел.
Возвратился он вроде повеселевшим и приободрившимся:
— Холодная вода в умывальнике... Ну ничего, зато чай будет горячим. Меня тут снабдили в дорогу. — Он развернул пакет и выложил на стол пирожки. — Закуска и еще «кое-что»...
— А-а, напиток «фирмы» Василевских! Я знаю эту штуку. Пить надо одну-две рюмки, не больше. После трех можно ложиться спать. Смородиновая наливка. — Караев, посмеиваясь, стал откупоривать бутылку. — Как-то я у них в гостях был. Не знал их хитростей. Сладкая, мягкая. И люди приветливые. По одной да по другой... Пришлось машину вызывать.
Он принес стаканы, налил понемногу наливки.
— Ваше здоровье!
— Спасибо, Семен Денисович. — Климов выпил, причмокнул. — Удивительный вы народ... Что вы сам, что Смирнов, что Василевский. Работаете много и людей не забываете.
Климов выжидательно посмотрел на Караева: можно ли быть с ним до конца откровенным? Он понимал, что как командир не во всем безупречен. Вероятно, ошибался в чем-то, думая главным образом о выполнении заданий и подчас не замечая тех, кто работает с техникой. В последнее время его всячески избегала Зарубина. Почему? Однажды при разговоре у нее непроизвольно вырвалось: «Знаете, подполковник Караев, особист...» Что она хотела этим сказать?
Климов решился:
— Семен Денисович, а что, ваша семья всегда с вами?
Караев недоуменно посмотрел на него, и в его взгляде промелькнули лукавые искорки:
— О-о, я, кажется, понял, о чем вы... Семья со мной, семья у меня хорошая. Мало, может быть, ей внимания уделяю — загружен до предела. У вас свои заботы, у меня свои, тоже ответственные и непростые. Встречаться приходится с людьми разными, так что со стороны кто-то может и удивиться: чего это Караеву тут надо?
Открылась дверь, вошла проводница:
— Чай, как просили, товарищ полковник. Кушайте на здоровье.
Приход проводницы не нарушил их разговора. Возникшее взаимное расположение и доверие обернулось тем, что они стали интересными и нужными друг другу собеседниками, у них пошел тот задушевный разговор, когда не только хочется, но и кажется необходимым поделиться с другом всем своим сокровенным — таким, с чем и наедине с собой порой не решаешься остаться. Тяжко Климову вспоминать о погибших жене и сыне, а с Караевым сейчас и об этом говорить оказалось возможным. И о Наталье Зарубиной разговор получился без обиняков.
За окном вагона стало темнеть, на небосклоне появились первые звезды. Караев показал на них, сказал с детским изумлением:
— Посмотрите, Владимир Александрович, какие яркие! Кажутся все одинаковыми, а ведь они разные. Да-а... Говорят, в обсерватории заканчивают установку большого телескопа. Вы не знаете, как у них там дела?
— Аппаратуру им перевезли. Помогли транспортом, в уборке территории. — Он, вдруг быстро взглянув на Караева, спросил: — А что? Случилось что-либо?
— Нет, там все в порядке, — ответил Караев. — Недавно был у них, видел Наталью Васильевну Зарубину. Попросил ее выступить у нас в отделе с лекцией. Интересная и серьезная женщина, как вы считаете, Владимир Александрович?
— А я вот прилепился душой к ней, — неожиданно не только для Караева, но и для себя самого признался Климов.
Караев даже растерялся. Хоть и доверительно говорили они, но не ожидал все-таки, что Климов столь будет откровенен.
— Да, — повторил Климов. — Я ее встречал несколько раз. Говорили мы мало, но меня к ней тянет. Когда с ней — все хорошо, а останусь один — сразу перед глазами жена и сын. Вот так и живу: с заглядом вперед, но и оглядом назад. Все думаю, не предаю ли я память о них... Думаю, может, не нужно мне искать встреч с ней?
Климов смотрел на Караева и ждал от него ответа. Тот молчал.
— Вот видите, и вы не знаете, что сказать, — обреченно произнес Климов. Лицо его было спокойно, только уголки рта предательски подергивались.
— Признаться, не знаю, жизнь так сложна, — сказал Караев. — Знаю только, что Наталья Васильевна — хороший человек. С ней надо быть честным до конца. Жизнь у нее трудная. Она заслужила счастье. И может, счастье для нее — это вы, Владимир Александрович? У вас разговора, что называется, по душам не было с ней?
— Нет, Семен Денисович... Взрослые мы. Наверное, каждый стесняется спросить, рассказать о себе.
Оба замолчали.
— Поздно уже, — заметил Караев. — Не пора ли нам ложиться?
— Что-то не хочется, Семен Денисович, разговор у нас душевный... Детство вот вдруг вспомнилось — сам не пойму, почему?
— А вы расскажите.
Климов благодарно посмотрел на Караева. Умел располагать к себе этот человек.
— Знаете, Семен Денисович, — задумчиво начал Климов, — родом-то я из бедной казачьей семьи. Наша станица на берегу Дона. — Полковник Климов задумался на минуту, что-то вспомнил и улыбнулся. — Время, которое я хорошо помню, было тревожным. Вы, знаете, что было в тридцатые годы на Дону... Шла жестокая борьба с классовым врагом. Мне в ту пору было девять лет. Отец мой коммунист, красный казак-буденновец, был ранен в гражданскую. Пришел домой с палочкой. Назначили его секретарем станичного сельского Совета. Любили мы отца. Он был добрым, веселым. И храбрым. Бывало, на сходках поднимет свою клюшку и ну чесать кулаков. Я слышал не раз, как мать тихонько говорила ему, чтобы берегся, а то Корнеев, мол, опять пьяный хвалился, что порешит всех коммунистов. На это отец отвечал: «Жаль в девятнадцатом не порубали их всех, но придет время, мы доберемся до этих недобитышей. Советская власть стала крепко на ноги и навсегда. Попробуй, заставь Дон обратно течь, не повернешь. Так и нашу власть!» В такие минуты отец становился серьезным и решительным. Он подходил к стене, на которой висела шашка в серебряных ножнах и винтовка, долго смотрел на них и тихо говорил: «Рано мы вас, други мои боевые, на крючки повесили...»
