Николай Вирта - Одиночество
— Десятка три наберется.
Антонов-Овсеенко нахмурился;
— А где же сотни бандитов, взятых в плен? — Он искоса взглянул на военных. — Ну, ладно! Завтра же, товарищ Васильев, поедем с вами в тюрьму и поговорим с пленными. И прошу вас вот еще о чем: вызовите из уездов, пораженных восстанием, двадцать-тридцать крестьян. Вечером соберем губпартком, а попозже вызовите газетчиков.
— Хорошо, Владимир Александрович.
Антонов-Овсеенко помолчал и снова заговорил:
— Думается, что положение куда серьезнее, чем мы думали, читая победоносные реляции здешних военных властей, товарищ Васильев. Прежде чем взяться за бандитов, придется основательно познакомиться с моим однофамильцем и его повадками. Кстати, как его по имени-отчеству?
— Александг Степанович, — последовал поспешный ответ усатого военного. Хоть в чем-то он проявил свою осведомленность!
2Через несколько дней Антонова-Овсеенко выбрали членом губернского исполкома и ввели в состав губкомпарта. Поначалу кое-кто из тамбовских властей отказывался понимать его. Ждали от него чудес в расправе с антоновщиной, молниеносных действий, строжайших приказов и выговоров, а он, обложившись картами уездов, дни напролет изучал донесения с мест; прокламации Союза трудового крестьянства, приказы антоновского штаба читал так прилежно, словно заучивал их наизусть; самолично допрашивал пленных бандитов, разговаривал с ними исключительно вежливо; рылся в старых протоколах губкомпарта, укомов и волкомов, в газетных подшивках; не сеял направо и налево выговоры и приказы; если вызывал кого-нибудь, то больше слушал, чем говорил, коротко давал наставления или советы.
Особенно интересовался он постановкой агитации и пропаганды на селе, бывал в редакциях газет, в губРОСТА, часами просиживал на совещаниях газетчиков, сам писал статьи, не брезгал маленькими, но всегда хлесткими заметками, составлял воззвания к восставшим крестьянам.
Часто в его кабинете видели секретарей губкомпарта, ответственных лиц — военных и гражданских, городских и сельских коммунистов, хозяйственников, агитаторов. Он подолгу совещался с ними.
Кое-кто пожимал плечами: что за напасть! Уж кому-кому, а Владимиру Александровичу вовсе не пристало медлить с бандитами. Член партии с девятьсот второго года, организатор восстания польского пролетариата против царизма, военный представитель в Петроградском большевистском комитете… Его приговаривали к смертной казни, заменили казнь двадцатью годами каторги… Антонов-Овсеенко бежит с нее и снова с головой уходит в революцию. В октябре семнадцатого года под его командованием и командованием Подвойского красногвардейцы берут Зимний; Антонов-Овсеенко лично арестует министров Временного правительства, того самого, которое упрятало его в Кресты за участие в июльском выступлении питерских рабочих. Потом он заместитель председателя Малого Совнаркома — один из ближайших помощников Ленина…
От него ли не ждать решительных и быстрых действий? Ведь в огне антоновщины почти вся губерния! Что-то загадочное было в его действиях для тех, кто привык болтать налево и направо о скором конце бандитизма.
Спустя некоторое время он собрал группу людей, на которых всецело мог положиться.
3Антонов-Овсеенко сидел за столом и рассеянно пил жидкий чай, главным образом чтобы согреться. С ним делил компанию Васильев. Остальные расселись как попало и слушали ораторов, разливавшихся соловьями; иные не жалели ни своего, ни чужого времени и переливали из пустого в порожнее… Антонов-Овсеенко не останавливал их, а глаза из-под очков иногда смотрели хмуровато, порой насмешливо. Но он молчал.
Только что назначенный главой тамбовского военного командования командарм Павлов, не стесняясь в выражениях, громил тех, кто планировал разрозненные и бестолковые операции против Антонова, поносил беспечных людей, слишком раздувавших победы над антоновцами или, напротив, впадавших в панику. Антонов-Овсеенко слушал его внимательно и чай отставил в сторону. Потом заговорил кто-то из военспецов, оправдывался…
— Позвольте, — мягко остановил пылкого оратора Антонов-Овсеенко. — То и дело мы слышим: бандиты, уголовники, кулаки… Если речь идет об уголовниках, сам собой напрашивается вопрос: почему вы не могли справиться с ними? Это во-первых. Во-вторых. По вашим словам выходит, будто главная военная сила антоновцев — сплошь кулаки…
— Конечно, но…
— Виноват… Я что-то плохо стал соображать. Или еще не добрался до истины. Прошу помочь. — Глаза Антонова-Овсеенко щурились то ли от ярких лучей холодного январского солнца, то ли от чего другого. — Вот вы доложили, что в армиях Антонова пятьдесят тысяч бандитов… Затем вохровский отряд Сторожева, сельская, волостная, уездная милиция, члены комитетов, агитаторы, вильники, секретная агентура… Это что ж, тоже все сплошь уголовники и кулаки?
По кабинету пронесся шумок.
— Ну, в большинстве, разумеется…
— Так, так, в большинстве! — быстро откликается Антонов-Овсеенко. — Кстати, откуда в губернии столько уголовников?
Снова пронесся шум и приглушенный смех.
— Однако замечу, — затаив усмешку, продолжал Антонов-Овсеенко, — не во всех кулацких дворах есть взрослые сыновья, могущие носить оружие. И не все кулацкие сынки живут в деревне. Они в нашей армии, на трудовом фронте, учительствуют, занимаются агрономией… Честно они служат советской власти или нет, это вопрос особый. Но нам придется все-таки вычесть их из общего количества кулаков. Что же получится? Если десятки тысяч вооруженных людей и антоновские активисты в большинстве кулаки, надо думать, что в селах ни одного кулака не осталось. Так ли это?
Васильев покачивает головой. Вздор! Правильно: очень много кулацких сыновей у Антонова, они — ядро его армий, но хозяева-кулаки — люди почтенного возраста, сидят, разумеется, дома и уж никак не могут участвовать в боевых действиях. Да и Антонов не такой дурак, — а он не дурак, — чтобы брать в армию стариков мироедов.
— Значит…
— Значит, армия Антонова комплектуется не только из кулачества, — отвечал Васильев.
— А дезертиры? — подал кто-то голос.
— Вы хотите сказать, что и дезертиры сплошь из кулацких семей?
Вопрос Антонова-Овсеенко остался без ответа.
— Но это еще не все, — отхлебнув чай, снова заговорил он. — Кто снабжает армию Антонова? Кто перевозит его воинские части, кто стоит караульными на колокольнях, кто эти вильники?
Помолчав и собравшись с мыслями, Антонов-Овсеенко начал выкладывать свои мысли.
— За эти недели, — сказал он как-то очень просто, — я кое-что уяснил, кое в чем разобрался. Может быть, бегло, не спорю. Быть может, ошибаюсь в выводах. Товарищи поправят меня. Положение вещей представляется мне в следующем виде… Крестьяне, я говорю о середняках, недовольны продразверсткой, затянувшейся войной, это неоспоримо. Кулаки лезут на стенку от ярости, вопят о разорении и сманивают середняков на открытое возмущение… Однако середняк очень хорошо знает, что за зверь его сосед-мироед, и о войне, ради его выгод, слушать не хочет. Тогда кулаки зовут на подмогу стародавних своих идеологов и приятелей — эсеров. Языки у этих демагогов, взбешенных потерей власти, подвешены хорошо, это мы знаем. И если середняк слушать не хотел разговоров мироеда о войне, понимая, что она принесет ему, эсеры — народ более хитрый, к тому же пользующийся несомненным влиянием в деревне, — демагогией и посулами подбили середняка на мятеж. Конечно, середняк знает, что в данном случае он заодно с кулаками, это его тревожит, но эсеры ему внушают: «Потерпите малость, отцы. Сметем коммунию, власть и землю поделим справедливо…» Вот и получается: то, что не сумели сделать кулаки с их откровенной ненавистью к советской власти и алчными планами, то сделали эсеры — ставленники кулаков. Так мне рисуется положение с восстанием. Вы скажете: а беднота? Беднота, отвечу вам, запуганная бандитами, держит нейтралитет, хотя, конечно, целиком на нашей стороне. Примерно так обстоят дела. Скверные дела, скажу прямо.
Все согласились с выводами полномочного представителя ВЦИК.
— Тем не менее, — хмурясь, продолжал тот, — вы, товарищи, вместо того чтобы перетянуть на нашу сторону середняка, били в самую его гущу и бросили в объятия эсеров. Я докажу это! — И только здесь прорывается наружу характер одного из героев Октября. — Кто виноват во всем, что творится в губернии? Вы! — Голос его загремел. — Все ваши военные походы, неразборчивость в средствах, нежелание подумать над истинными причинами восстания и над тем, кто его поддерживает, неумение разговаривать с крестьянином, нежелание понять его — вот что привело к трагическим событиям в вашей губернии.
Прошу понять меня правильно! Без всякой пощады надо расправляться с бандитами, карать эсеров и кулаков. Но не применять террор там, где он оборачивается прямо против нас. Восстановить доверие середняка, вовлеченного в восстание и по нашей вине, к советской власти — вот главнейшая, первоочередная задача, и исходить в наших действиях надо только из нее. И верить людям, запутавшимся в чудовищных противоречиях. В тайниках души середняк с нами. Но мы слишком часто мало считались с этой сложной душой и шли напролом.
