Аркадий Сахнин - Неотвратимость
Крылов сидел, не глядя на председателя.
— Все точно, — выдохнул он наконец, подводя итог своим мыслям.
— Так и я думаю — точно. Люди все-таки работали.
До Крылова не дошел смысл его слов, да и не слушал он. Кажется, готов был излить свою злость на этом болване, да подумалось: может, не болван он вовсе, а толковый и честный человек, да слишком податливый и стеснительный. Постеснялся противиться натиску Прохорова, доверился подписям. Сколько же вреда приносит вот такая личная честность, а по сути гражданская беспринципность!
Он поднялся и протянул на прощание руку:
— Спасибо.
Быстро направился к выходу.
Сергей Александрович пересказал Валерии Николаевне весь разговор. Выслушав, она сказала:
— Ничего нового, я все это хорошо знала. Важно, что и вы убедились.
В тот день они побывали еще у трех членов комиссии. Двое из них, как и первые два, подписали выводы, никакого понятия о существе дела не имея. А третий… Валерия Николаевна сказала, что с ним будет особенно интересно побеседовать. Это старый, всеми уважаемый учитель сельской школы Станислав Макарович Макаров.
Крылов назвал себя, раскрыл папку с документами и только хотел задать свой стандартный вопрос — что именно он установил лично, — как старик, тяжело вздохнув, заговорил первым:
— Опять? — Он смотрел не на Крылова, а на бумагу. — Но так же нельзя. Я уже десять раз давал объяснения. — Руки у него подрагивали не то от старости, не то от волнения. — Могу повторить только то, что сказал товарищу Прохорову и всем, кто с этой бумагой приходил: подписать не могу.
— Позвольте, разве вы не подписали? — Крылов быстро взглянул на выводы и только сейчас увидел, что против фамилии Макарова подписи не было. — Извините, — растерянно сказал он, — я не обратил внимания.
Станислав Макарович, точно не слыша Крылова, горячо говорил:
— Меня же никто не спросил, могу ли участвовать в работе комиссии или нет. Просто поставили в известность, да и то когда принесли эти выводы. Поймите, мне много лет и нет у меня сил заниматься всем этим…
— Станислав Макарович, дорогой, я совсем по другому поводу…
Но Макаров, ничего не желая слушать, твердил свое:
— А я, извините, никогда не пользовался чужим трудом, не могу я удостоверить то, чего не знаю. Не сомневаюсь, люди это установили, но не я, понимаете?
Крылов уже не перебивал старого учителя, дал ему высказаться до конца. Когда тот умолк, объяснил, зачем приехал. Выводы вызывают сомнения, убедился: люди подписывали их, не зная существа дела, — и ему теперь важно, как Прохоров заставлял подписывать, кто еще приходил с этими выводами.
Станислав Макарович слушал, чуть приоткрыв рот. Потом взмолился:
— Увольте меня, ради бога, от этой истории. Ничего решительно не знаю, не знаю, кто приходил, и не втягивайте меня, старого человека, в это дело. Не могу в нем участвовать ни в каком качестве…
— Нехорошо я все-таки поступила, — сказала Валерия Николаевна, выслушав Крылова. — Я его еще по школе знаю, нашего доброго Макарыча, училась у него. Честный и чистый человек.
— Почему же нехорошо? — не понял Крылов.
— Потому что знала — расстроится. Сознательно пошла на то, чтобы подвергать его новым испытаниям.
— Вы здесь ни при чем. Все равно поехал бы к нему. Я обязательно побеседую с каждым членом комиссии… А на сегодня хватит. Домой, а?
— Как хотите. Могу завтра взять отгул и снова сопровождать вас, благо знаю, кто где живет. А можете на моей таратайке поездить сами.
— Люди неблагодарны, — улыбнулся Крылов. — Машина так преданно служит вам, а вы… Если всерьез, Валерия Николаевна, то я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением. Только знаете, мне обязательно надо в обком, но мне не терпелось встретиться с вами.
— Я польщена.
— Вы меня не так поняли.
— И вы меня не так поняли.
— Хорошо, перейдем на понятный для обоих язык. Мне придется еще разыскать неких Забарова и Артюхова. Вы не знаете таких?
— Нет.
— Не хочется просить машину в обкоме, да и не уверен, что дадут. Поэтому, если не возражаете, действительно воспользуюсь вашей.
— Но не бескорыстно. — Она лукаво взглянула на него. — К членам комиссии вы можете ездить сами, но в одну поездку обязательно возьмите меня. Правда, это не член комиссии, но без меня он вам ничего не скажет. А факты такие… они перевесят свидетельства всех членов комиссии, вместе взятых.
— Хорошенькая корысть! — рассмеялся Крылов. — Да за такое я вам платить должен… Что же за факты?
— Пока секрет. Хочу сюрприз вам сделать.
— Секретов всегда боюсь, — серьезно сказал Сергей Александрович. — Скажут тебе что-нибудь по секрету, а он окажется таким, что о нем кричать надо. Да молчишь, слово дал.
24Не только двумя сахарными заводами и свекловодческими совхозами славился Липанский район. Свекольные поля занимали едва ли половину его территории, а дальше за небыстрой речкой почти до самого Лучанска тянулись густые, некогда скрывавшие партизан леса с болотами и коричневыми блестками торфяных озер.
На поляну выбежала косуля, раздувая ноздри, испуганно вздрагивая, прислушиваясь к доносившимся с разных сторон крикам загонщиков, топталась на месте, не зная, куда броситься. Крики раздавались сзади, справа и слева — она рванулась вперед через поляну, туда, где виднелся еще покрытый утренним туманом лес.
Две темные фигуры притаились за деревом.
— Ваша, стреляйте, Артем Савельевич! — послышался шепот.
Медленно поднялся ствол ружья.
— Какая красавица! — восхищенно сказал человек и нажал спусковой крючок.
Грохнул выстрел. Косуля упала, забилась в предсмертных судорогах и затихла. Четыре человека с ружьями вышли из лесной тени и собрались возле бездыханного тела животного. Молча осматривали трофей.
— Чистая победа, Артем Савельевич! — нарушил молчание один из охотников.
— Что значит чистая? — спросил тот, к кому были обращены слова.
— Чистая? В боксе это нокаут, в борьбе — на лопатки, на охоте — в голову. Вот так, как вы… Пошли.
Вслед за ним, а это был Петр Елизарович Гулыга, двинулись начальник главка Артем Савельевич Ремизов, директор сахарного завода Юрий Алексеевич Прохоров и секретарь райкома Степан Андреевич Исаев.
Происходило это дней через десять после приезда в Лучанск Крылова.
После удачной охоты отправились в баню, находившуюся поблизости. Петр Елизарович забрался на самый верхний полок, подстелив махровое полотенце, и раньше, чем у других, залоснилось потом его уже тучнеющее тело. Чуть ниже тоже на махровой, сложенной вчетверо простыне блаженствовал Артем Савельевич. Внизу рядышком расположились Прохоров и Исаев. В перерывах между смачным кряканьем и ударами веников вели они неторопливый разговор.
— Строители меня подводят, — вздыхал Исаев. — С них как с гуся вода — «объективные причины», а песочить в обкоме будут меня.
— Говори прямо, что нужно, — благодушно откликнулся Ремизов.
— Как всегда: стройматериалы.
— На район дать не могу, — решительно сказал Артем Савельевич, — и так перебрали, другие районы уже в глаза мне тычут… — И, помолчав, добавил: — Разве что объединению? Надеюсь, договоритесь с Петром Елизаровичем?
— Как будет себя вести… — отозвался Гулыга.
Это, разумеется, была шутка, но недаром говорится: в каждой шутке…
И будто сговорившись, все начали хлестать себя вениками, крякая, издавая нечленораздельные звуки восторга. И снова вытянулись на лавках в блаженной истоме.
— Все же, Артем Савельевич, — вздохнул Гулыга, — план Прохорову придется скорректировать.
— Раньше о чем думали? — недовольно ответил Ремизов. — Раньше, когда обязательства давали?
— Обязательства на бумаге, а свекла — она в поле растет. Неграмотная.
— Сколько там получается? — смягчился Ремизов.
— Девяносто три, больше не вытянем. Загрязненность большая, сахаристость низкая, — начал оправдываться Прохоров.
— Загрязненность… — В голосе начальства добродушная насмешливость. — Бандиты, очковтиратели. Нужен, ох как нужен вам добренький дяденька — Артем Савельевич, одним росчерком пера сбросит план процентов на десять, вот вам и премия, и знамя переходящее, и почет.
— Если не скорректировать — все объединение план завалит, — настойчиво продолжал Гулыга.
— И район в целом, — добавил Исаев.
Ремизов неодобрительно взглянул на него, сказал с укором:
— Если бы на план наваливались так дружно, как на меня… Попробую, пишите. Только мотивируйте поумней, не так, как в прошлом году. — И обернулся к Прохорову: — Между прочим, долго я буду жалобы на вас разбирать?
— Недовольные всегда будут, если твердую линию проводить.
— Линия линией, но надо уметь работать с людьми.
