Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут
— А если эти нелепые распоряжение приводят к жертвам? — возразил я.
— А вы зачем? Для чего у вас голова на плечах? Сделайте так, чтобы жертв не было.
— А что если и я, исполнитель, — болван?
— Обязательно найдется третий умный. Ибо болван приказа даже умного толково не выполнит.
— Но это же несправедливо. Вы выполняете, вы, разумный исполнитель, плоды же пожинает кто-то другой.
— Кто будет наградою отмечен, должно трогать меньше, чем сознание того, что сделано мною для Отечества, для моей земли. Чиста ли у меня совесть перед нею, не смог ли бы я сделать для нее больше — вот главное.
— Отстающие есть! — вдруг доложили майору. — Нет старшего лейтенанта Зубова и товарища военфельдшера.
Выла вьюга. Сверху и снизу обдавал ледяной ветер.
Мы остановились. Санин достал было портсигар, но тотчас спрятал его обратно.
— Как давно их нет?
— Не приметил точно...
— Проверить, на месте ли остальные!
Для Санина это было неожиданным и тяжелым ударом. Все приготовления, осторожность, хитрость — все это могло оказаться напрасным, всему предприятию грозил провал.
— Что бы такое могло случиться? — шепнул он мне. — Уж эти мне женщины! Нутром чуял...
— Думаю, причина не в женщине. Скорее — в мужчине. Зубов скверно выглядел. Может, ему стало плохо, — предположил я.
— Почему же вы об этом не сказали раньше?
— Да, наверно, ничего серьезного. Подождем их немного.
Санин отправил двух разведчиков по нашему следу.
Третий час ночи. Чужая оборона, одолеваемая предутренней дремотой, — рядом. Над головою стонет ветер. Коченея от холода и сжимая сталь оружия, мы ждем, ждем с напряжением возвращения разведчиков, вслушиваемся в мятущуюся тишину. Возвращаться назад, кого-то. искать — у разведчиков дурной признак. Неужто неудача?..
Обостренный слух уловил что-то отдаленно похожее на хруст снега под сапогами. Кто-то щелкнул затвором.
— Не сметь! — свирепым шепотом приказал Санин.
Показались наши бойцы, с ними — Наташа.
— Товарищ майор, я готова исполнить приказ! — едва слышным, охрипшим голосом проговорила она.
— Где старший лейтенант?
Наташа молча наклонила голову.
— Где Зубов? — почти крикнул Санин.
— Зубов — негодяй! Но об этом в штабе...
Санин приказал командирам со своими людьми занять заранее намеченные пункты. Вместо внезапно исчезнувшего Зубова назначили сержанта Русанова из моего взвода. С командой в восемнадцать человек он должен был охранять фланги и тут же отпочковался от нас. Остальные двинулись вперед. Пробирались уже по-пластунски. Ползли параллельно окопам немцев почти у самого их носа. Гулко колотилось сердце. Лишь бы доползти, а там...
— Дополнительных распоряжений не ждать! — отдал последний приказ Санин. — Действовать самостоятельно. Шестерка охраны, за мной! Метелин — к дзоту.
Выл ветер. Навстречу несся океан вздыбленного колючего снега. Я плотнее прижался к ледяному обжигающему насту. Рядом — Наташа, слева —Захаров. Впереди едва-едва проглядывает пологое возвышение. Дзот. Крошечная, ничего не значащая точка, не нанесенная ни на одну карту мира. И вот, может быть, это и есть как раз та точка, которая будет поставлена в конце твоей, всегда безвременно обрывающейся жизни. На ветру блеснула одна, две... четыре... целый пучок искр. Они вылетали из трубы дзота. Там, под снегом и бетоном, царили тепло и чисто немецкая домовитость. От напряжения слезятся глаза. Расщелиной вверх, к деревне, уползает траншея. У самого входа в дзот — часовой. Он сгорблен, засыпан снегом.
Я подал знак, и почти одновременно мы с Захаровым и Наташей вскочили и тотчас нырнули в расщелину.
Часовой был умерщвлен, прежде чем успел шевельнуться. Ветер бесследно унес чей-то не то рожденный ночью, не то и впрямь человеческий глухой стон.
Наташа с налета ударила ногою в дверь, ворвалась в дзот. Я и Захаров кинулись вслед. Один, второй выстрел шлет она в глубину. Холодное облако, влетевшее вместе с нами, густым туманом застлало подземелье, ничего не разобрать. И вдруг около Наташи вырос немец. Он занес над ней для удара какой-то предмет. Одним прыжком я очутился между ними и уложил немца намертво. Но не успел оглянуться, как из угла прогремел выстрел. Наташа вскрикнула и выронила пистолет. Схватившись одной рукой за грудь, она другой шарила в воздухе, будто искала опоры; не удержавшись на ногах, упала. Захаров ответил на выстрел очередью из автомата. Докрасна раскаленная железная печка рассеивала мрак. Стало тихо, как в могильном склепе. Прижавшись к стене, Захаров мгновение смотрел на меня, потом шагнул зачем-то к убитому немцу. И тут откуда-то сверху на него навалился огромный детина. Он чем-то ударил Захарова по голове и подмял под себя. Через весь дзот я бросился на помощь, саданул верзилу в пах, выкрутил ему руку и стал выталкивать из дзота.
Мы не сумели соблюсти тишину, и передовая неистово забилась.
Прикрываясь фланговым огнем пулеметов сержанта Русанова, мы торопливо начали отходить. Русанов оказался молодцом: его пулеметы строчили без передышки. Создавалось впечатление, будто и в самом деле окопы немцев атакует по меньшей мере полк. Санин по рации связался со штабом, вызывал на себя артиллерийский огонь; опасность обступила со всех сторон. Пленного я не отпускал, правая выкрученная рука его беспомощно повисла, как плеть. Он стонал. Волочить его помогали Захаров и трое солдат, охранявших выход из дзота. «Ишь, гусь. Как кувалдой хватил, сволочь!» — не мог успокоиться Захаров, трогая ушибленную голову, и все норовил прикладом автомата огреть немца. Вдруг я остановился как вкопанный: Наташа. Она осталась там, в дзоте. А прошли мы уже почти четверть километра.
— Где доктор? — кричу, не помня себя, в самое ухо Захарова. Он таращит на меня глаза, ничего не понимая.
Меня прошиб пот. А вдруг она жива? И тут же убеждал себя в противном: сам видел, как Наташа упала, скошенная пулей. Возвратиться?.. Это значит — смерть... Впервые с такой непонятной силой во мне сцепились страх и совесть; я колебался. Еще минута, и я мог бы стать навсегда подлецом и трусом.
Передав пленного Захарову, я отстал. «Вынести ее, пусть даже мертвую, но вынести», — оглушительно стучало в висках. Я ничего не помнил. Мною овладела какая-то звериная, не поддающаяся отчету ярость. Не вернуться назад за телом Наташи теперь уже значило для меня не жить самому. Ошалев от страха, немцы сейчас палили по своему собственному дзоту, они хотели залить его огнем, а вместе с ним и нас.
Случай ли, судьба ли, мое ли безумие, но что-то мне помогло. И я вырвал из этого проклятого дзота тело Наташи. Вспотевший и радостный, я торопился унести его подальше от опасного места. Небо полосовали ракеты. Чужие голоса, крики и ветер. Догнать разведчиков я уже не мог и, поняв это, со страхом ощутил, что оказался один, без своих. Один с мертвой Наташей.
Задыхаясь, я греб снег, полз, полз. И все, казалось, напрасно: я не продвинулся ни на шаг вперед. «Почему молчат? Почему?» — думал я о наших артиллеристах.
Над полем, где я полз, в небе, как лампа, повисла осветительная ракета. Меня заметили немцы и тотчас перекрестным огнем начали отсекать мне отход. «Halt! Halt!» — ударил в уши ветер. Но тут словно разверзлась земля, что-то оглушило меня, обдало горячей волной. Слева и справа взрывы снарядов поднимали тучи снега и комья мерзлой земли. В воздухе стояли гул и грохот. Огонь переносился в глубину немецкой обороны. Это била наша артиллерия. Я уже точно знал, что это так. И радовался, хотя сам мог легко попасть под взрывную волну. Но ведь это же наши выручали нас, разведчиков. Преодолев расстояние от дзота до опушки леса, я оказался в относительной безопасности и склонился к Наташе. Пуля прошла навылет. Отодрав лоскут от маскхалата, я перевязал рану. Лицо Наташи, покрытое желтизной, с белыми, плотно сжатыми губами пугало меня. Глаза ее провалились, нос заострился. Но сердце ее билось — чуть слышно, с перебоями.
К утру ветер утих. Мне предстояло проделать еще немалый путь. Опасение, что я могу затеряться в болоте, случайно натолкнуться на немецкий секрет, росло. Я боялся и за Наташу. Не оказать ей немедленную медицинскую помощь — значит дать ей погибнуть. На какой-то миг я растерялся, ориентир исчез, мне показалось, что я заблудился, ползу не в том направлении.
Но разведчики не забыли обо мне. Санин приказал: «Хоть из-под земли достать, а найти Метелина», и сам лично отправился на поиски. Он рвал и метал, Захарова пообещал отправить в штрафной батальон. В таком гневе и отчаянии Санина никогда никто не видел. Но странное дело, едва я оказался среди своих, как он набросился на меня:
— Это черт знает что! Безобразие! Вечно вы самовольничаете, лейтенант! Кто вам разрешил?..
