Берды Кербабаев - Небит-Даг
Когда Тойджан и Ольга разыскали в толпе своих, был уже третий час дня. Махтум, изрядно проголодавшийся после борьбы, нетерпеливо поглядывал на Аннатувака — тот спорил о чем-то с Ягшимом.
— Сказать по совести, товарищ председатель, — говорил Аннатувак, и трудно было сразу понять, всерьез ли он или разыгрывает толстяка, — ваш той не превзошел моих ожиданий…
— Дорогой товарищ Човдуров, потерпите, угощение вас единогласно удовлетворит, — перебил Ягшим.
— Нет, Ягшим, вы меня не поняли.
— А что?
— Почему на конях скачете без седел?
— Мы этого даже не замечаем.
— И гореш у вас словно детская забава, — вставил слово Тойджан.
— Ай, как же это так? — изумленно оглядел Ягшим своих колхозников. — Товарищи активисты, неужели не удался наш праздник?
Льстивые голоса тотчас откликнулись:
— Как будто неплохо, товарищ председатель.
— Люди повеселились, товарищ председатель.
— И призы щедро раздавались…
Аман, слушая этот хор подхалимов, рассмеялся.
— Где прежние пальваны? — спросил он. — Где Балхан-пальван? Где Пеленг? Где Непес Чака?
Ягшим решил обратить в шутку неприятный разговор.
— Не тревожь мои раны, товарищ Аман, женщины теперь единогласно рожают карапузов!
— Разве товарищ Ягшим — карапуз? — наседал Аннатувак, почувствовав поддержку товарищей-нефтяников. — Вот этот друг — разве карапуз? — он показал на рослого кладовщика. — И тот, что в праздничный день стоит с папкой под мышкой, разве карапуз?
— Ай, ведь мы же актив!
— А разве актив… — Аннатувак чуть было не сказал «должен гордиться своим пузом?», но поправился: — Разве актив не должен заниматься физкультурой? Забыли, видно, пословицу: «Старший начнет — младший работает!» Почему сами не вышли бороться?
Ягшим уныло ответил за всех:
— Товарищ нефтяник, разве не слышишь, какая у меня одышка, даже когда с места встаю?
— Дальше так пойдет, и встать не сможешь.
Ягшим хитро подмигнул своим и рассмеялся.
— А ведь это единогласно золотые слова, а?! Пойдемте покушаем, дорогие гости.
Пир был на славу. Ягшим угощал шефов чем только мог. Махтум неутомимо уплетал кюртюк. Шашлык из грудинки пришелся по вкусу Аннатуваку. А когда разрезали поджаренного на углях козленка, фаршированного черным перцем и луком, тут уж перестали стесняться и Тойджан с Ольгой. Помня о золотых словах, только что сказанных в назидание толстяку Ягшиму, один только Аман не слишком налегал на жирную еду, а больше тянулся к мискам с кислым молоком и крепким чалом.
Ягшим произносил тосты — один за другим и все «единогласно».
С трудом Тойджан втиснул словечко в этот фейерверк красноречия. Ему захотелось опять поддразнить тщеславного толстяка.
— Товарищ председатель, в вашем колхозе на досуге, особенно на тоях, молодежь не играет в кольцо?
— Ай, играют иногда в карты, в дурачки…
Ответ показался обидным Тойджану. В его родном Сакыр-Чаге любили играть в кольцо: садились в кружок на сыпучем песке и пускали колечко по рукам, а тог, кто сидел в середине круга, должен был угадать — у кого. Нелегко было, держа в кулаке колечко, не выдать себя ни улыбкой, ни движением ресниц.
— Товарищ председатель! — воскликнул Тойджан. — Пренебрегая тонким искусством наблюдательности и сметливости, вы, по-моему, проявляете халатное отношение к своим обязанностям. Была бы моя воля, я бы крепко наказал вас за беззаботность, а эту игру ввел бы как урок в сельских школах…
С блуждающей улыбкой Ягшим вслушивался в слова бурильщика, пытаясь разгадать, серьезно он говорит или шутит.
Все засмеялись, и у председателя отлегло от сердца, он сделал вид, что очень занят едой, и промолчал.
Теперь к нему приступил Аннатувак:
— Может быть, я не заметил, но, кажется, на тое не упражнялись в благородном искусстве стрельбы?
Ягшим поглядел на гостей страдающим взглядом. Он не мог представить, что и Човдуров подшучивает над ним. Это было бы слишком легкомысленно для такого большого начальника. Но раз критикуют, надо обороняться.
— Стрельба? — насмешливо переспросил он. — Чтобы стрелять, где найдешь древние хирлы?
— В Красноводске можно купить малокалиберные ружья.
— Ай, товарищ Човдуров, зачем по всему селу греметь выстрелами? Собак пугать, что ли?
— Не то, Ягшим, не то, — миролюбиво заметил Аман. — Стране нужны меткие стрелки, снайперы. Ты ведь сам воевал на фронте, знаешь… А забыл.
— Эта твоя критика верна, товарищ секретарь, — согласился Ягшим и снова взялся за жаркое.
— В одном признался — и то польза, — проворчал Аннатувак.
Ягшим живо присел на корточки и, размахивая сальными пальцами, перешел в наступление.
— Дорогой товарищ Човдуров, когда я стрелял на берегах Днепра, я думал, что, кроме военного дела, ничего не нужно знать человеку. А теперь все позабыл на свете, кроме заботы об увеличении поголовья скота… Это верно! Только, товарищ начальник, товарищ секретарь, я тоже хочу немного вас задеть, не сердитесь. Если не каждый месяц, то хотя бы каждый квартал приезжали к нам, указывали на недостатки, разве Ягшим учился бы у верблюдов? В крайнем случае, если сами не можете оторваться от кресла, прислали бы агитаторов…
Аннатувак весело прищурил глаз и спросил:
— А не помнишь ли, товарищ Ягшим, как ты участвовал в одном бурном нашем совещании, даже выступил там?
— В совещании? Я выступил? — Ягшим закивал головой. — Об электростанции шла речь? Да?
— Хорошенько припоминай.
— А, просил вырыть колодцы…
— Ты нам говорил: «По горло сыты вашими агитаторами, наша Кейкил-эдже не уступит вашим профессорам насчет агитации, даже верблюдов научит разговаривать…»
Эти слова развеселили всех сидевших на ковре. Под дружный смех колхозников Ягшим долго чесал затылок.
— Память у тебя цепкая, товарищ начальник… Эй, товарищи активисты, зовите сюда Кейкил-эдже, пусть она с ним поспорит, я не могу…
Махтум, которому — грех не сказать — понравилось колхозное угощение, хохотал вместе со всеми, слушая застольный поединок начальника конторы с председателем колхоза. Про себя он давно решил, что хорошо бы задержаться тут дней на пять. Он не смотрел на часы. Но Аннатувак, боясь, как бы Махтум не «разучился» водить машину, не раз уже подумывал, что пора ехать домой.
Солнце начало клониться к закату, участники тоя понемногу расходились по домам. Ягшим напомнил гостям, что вечером будет концерт самодеятельности. Но тут Аннатувак и Аман решительно поднялись — пора ехать, спасибо за веселый, полный удовольствия день…
— А как же концерт? — засуетился Ягшим. — Оставляйте тогда молодежь. Их не отпустим! И думать не о чем! — И стал кружить вокруг Ольги и Тойджана с такой же легкостью, с какой встречал высоких гостей на скаковом поле.
— Что ж, надо уважить хозяев, — сказал Човдуров и вопросительно взглянул на Тойджана.
— На мотоцикле догоните, — улыбаясь, поддержал Аман.
— Нет, утром, утром уедут! У нас и комнаты приготовлены в гостинице! — кричал Ягшим.
— Останемся? — кисло спросил Тойджан Ольгу.
Она почувствовала в его голосе сожаление. И в самом деле, ему хотелось к вечеру вернуться в город, чтобы еще сегодня увидеть Айгюль, извиниться за внезапный отъезд.
— Ты так гостеприимен, как будто принимаешь меня в своем родовом имении, — ответила Ольга. — Что ж, останемся.
И вскоре Махтум дал сигнал отправления… «Газик» покатил восвояси. Ольга и Тойджан помахали вслед.
Глава двадцать первая
После тоя
— До концерта еще три часа. Идем погуляем.
— Ты мне покажешь кибитку?
— Я покажу тебе детский сад и ясли, новые дома, телефон на столе председателя…
Ольга рассмеялась.
— Нет, новую жизнь я хорошо знаю. Я хочу видеть старую кибитку.
Они стояли у ветхого колодца, заделанного плетнем. Ольга, точно строгий инспектор, заглядывала в глубину. Она была полна решимости осмотреть все на свете за эти три часа, ознакомиться с каждым закоулочком туркменского аула. Тойджан с любезной улыбкой смотрел на нее, она казалась ему сейчас младшей сестренкой Айгюль, и ради Айгюль он готов был исполнять все ее приказания. Смеркалось. Народ разошелся по домам.
— Ну что ж, идем, — сказал Тойджан.
Не успели пройти и двух шагов, как их остановили.
— Вас ищет одна женщина.
— Что ей надо? — удивился Тойджан.
— Не знаем. Она пошла в колхозную гостиницу…
Тойджан и Ольга переглянулись, пожав плечами. Они не придали этому никакого значения.
Аул был сравнительно чистым, как всегда бывает, когда населенный пункт расположен в широкой степи на песчаном грунте. Колодцы на улицах приподняты над дорогой. Нигде, даже на задворках, не видно навоза и мусора. Зато в переулках справа и слева лежали аккуратно сложенные доски и штабеля кирпича. На многих домах возводились новые кровли из черепицы. Из черных рупоров на всю улицу разносился внятный голос диктора.
