Владимир Солоухин - Олепинские пруды (сборник)
Обед за границей
Злиться я начал еще с утра. Вечером у меня был небольшой жар, ночью я потел и проснулся с сильной жаждой. Мне хотелось (да и нужно было, чтобы оборвать начинающуюся болезнь) чаю с малиновым вареньем. И чтобы были большой чайник с огненным кипятком, а другой — с крепкой заваркой. И чтобы пить с блюдца, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение медленного, постепенного утоления жажды. Тогда на какой-нибудь седьмой чашке капельки пота начнут щекотать лоб, шею, ложбинку на груди, и ты почувствуешь, как с этими каплями выпаривается из тебя простуда, мутная дрянь.
Я жил в прекрасной гостинице. По первому требованию завтрак приносят в номер. Но я ни разу не воспользовался этим удобством. Я не люблю, чтобы в комнате, где я сплю и где разложены на столе мои бумаги, стояли еще и тарелки с объедками. И вообще, хорошо с утра одеться, подтянуться и выйти на люди, нежели в халате и в одиночестве, при неубранной еще постели, жевать бутерброд, запивая его чем-то теплым и желтеньким, что здесь называется почему-то чаем.
Каждое утро я спускался в ресторан, садился за стол, и мне подавали карточку.
Не все, может быть, знают, что за границей в хороших гостиницах завтрак бесплатный. Не совсем, конечно, бесплатный, но стоимость его заранее включена в цену номера. Чаще всего он стандартный: чашечка кофе (или кофе с молоком), булочка, масло и конфитюр. В гостинице, где я жил, теперь имелось шесть таких стандартов на выбор.
Они шли по номерам. Нужно назвать официанту только номер завтрака, и он принесет все, что нужно. Под номером первым значилось, например: яичница с ветчиной, масло, булочка, конфитюр и чай. Под номером шесть: вареное яйцо, брынза, масло, конфитюр и молоко. Можно потребовать и еще что-нибудь сверх программы, но тогда уж плати наличными. Я брал всегда завтрак номер шесть, но только просил молоко заменять чаем.
Чай подавали налитым в чашку. Его было мало. Его оказывалось меньше из-за того, что стенки у чашки были толщиной в палец. В чашку с кипятком опущен на ниточке пакетик из прозрачной бумаги. В пакетике — чай. Он постепенно размокает и сквозь тонкую бумагу начинает окрашивать кипяток в желтоватый цвет. Чтобы ускорить процесс, начинаешь за ниточку вынимать и опускать пакетик. Кипяток постепенно принимает окраску чая, но и остывает. Становится просто теплой водой.
В то утро я чувствовал себя неважно, и у меня была сильная жажда. Я хотел даже не выходить целый день, а завтрак попросить в номер. Но вспомнил чашку с толстыми стенками, отбирающими у воды половину ее тепла, представил, как вода остынет еще больше, пока ее несут на четвертый этаж. Кроме того, мне хотелось не одну, а семь, восемь, десять чашек, и хорошо бы с малиновым вареньем.
Я собрался с духом и пошел в ресторан. Я пытался внушить, чтобы мне принесли сразу много кипятку, и официант, пожав плечами, принес пять чашек. В каждой плавал пакетик на ниточке. Чаепитие, какого хотелось, не получилось. Некая черта моего характера мешает мне заставлять человека идти ради меня еще раз, переделывать сделанное не по-моему.
Официанты, подметив мою нетребовательность, обслуживали меня с той степенью снисходительности и фамильярности, когда ни в чем нельзя упрекнуть и которая тем не менее обидна. Не балансируют на быстром ходу подносы, не летают по ветру черные заутюженные фалды.
Виновата моя нетребовательность. Сажусь обедать, читаю карточку. Надо бы покопаться в ней, повыбирать, посоветоваться с официантом, покапризничать. А я просто: салат из помидоров. Суп? Ну, какой-нибудь суп. Мясо? Какое-нибудь мясо с картошкой. Вино? Рюмку водки. Вино к мясу? Нет. От смеси у меня болит голова.
Официант шокирован, удручен. Он не понимает, как можно есть мясо, не запивая его соответствующим вином. Впрочем, это советские, что с них спрашивать? Ну хорошо же, сейчас посмотрим.
Злиться я начал еще с утра, когда не удалось напиться чаю, как я хотел. Теперь же, придя обедать, я рассердился окончательно, потому что едва сел за стол, официант поставил передо мной салат из помидоров и рюмку водки.
Вообще-то очень мило с его стороны, что он привадился к моему вкусу и в некотором роде упредил мои желания. В другой раз я не сказал бы ни слова, наверное, мы пошутили бы по этому поводу. Он и ждал, что я улыбнусь, поблагодарю. Но я был зол еще с утра, и все пошло по-другому. Я посмотрел на официанта вопросительно, недоуменно, и он ответил мне тем же. Но право было за мной:
— Что это?
И водка и помидоры нехотя, недовольно исчезли со стола.
— Впрочем, водку оставьте. И принесите мне, пожалуйста, шампиньонов в уксусе.
Официант хотел что-то сказать, но проглотил слова.
— Пусть только выберут цельные, не разрезанные грибы и пусть постараются, чтобы они были ровные. И пусть приготовят мне еще «бифштекс по-татарски».
«Бифштекс по-татарски» — это не еда, а целая эпопея. Его можно потребовать в каждом большом европейском городе, где есть хороший ресторан. Подается он так. Посредине тарелки лежит большая и толстая котлета из сырого мяса, из вырезки. Никаких примесей тут еще нет. Чистое мясо, превращенное в фарш, в мелкий и ровный фарш, и оформленное в виде котлеты. В середине ямка. В ямке сырой желток. Вокруг на тарелке лежат небольшими кучками мелко рубленный лук, мелко рубленный соленый огурец, измельченная зелень и еще разнообразные компоненты будущего блюда, которое вы готовите сами.
Все, что лежит на тарелке, нужно неторопливо и тщательно перемешать и перемять с сырым мясом. При этом добавляется соль, перец, горчица и вообще все, что вам взбредет в голову. Блюдо редкое. Не всегда указывается в меню. Но в каждом уважающем себя ресторане его готовят, если клиент потребует. Итак, я потребовал «бифштекс по-татарски».
Шампиньоны были все один к одному, цельные, не разрезанные пополам, и «татарский бифштекс» был такого цвета, словно его приготовили для рекламы.
— Прекрасно, — одобрил я. — Но, пожалуйста, добавьте две-три сардинки. Я думал, вы знаете, что к настоящему «бифштексу по-татарски» полагаются еще и сардинки. И потом оливковое масло. И половина лимона.
Официант дернулся, точно его ударили по ногам. Он исчез в мгновение ока, но успел, однако, что-то шепнуть своему коллеге, стоявшему в праздности. Тот подтянулся, одернулся и устремился к моему столу. Он смахнул со скатерти несуществующие соринки и осведомился (получилось, как в знаменитом романе), вино какой страны я предпочитаю в это время года и суток.
— К сырому мясу хотелось бы что-нибудь потяжелее. Что вы можете предложить из испанских?
Через минуту около меня хлопотали трое официантов. Один ставил сардинки, другой хлопотал с бокалами, третий показывал мне вино.
Мистер Норман, где вы? Вас я представил в эту минуту. Помните, как вы двадцать дней возили меня по Англии и как мы с вами садились обедать? Не случилось ни разу, чтобы бутылку вина открыли, не показав ее вам со всех сторон. И не случилось ни разу, чтобы вы отмахнулись, пренебрегли, как бы говоря: «Ладно, нам все равно». Вы внимательно изучали этикетку, хотя знали ее наизусть. Не случилось также ни разу, чтобы официант налил целый бокал. Он наливал сначала на донышко, чтобы вы могли попробовать и оценить. Каждый раз одинаковым жестом вы приближали бокал к носу и внимательно, прикрыв глаза, втягивали аромат. Потом брали вино на губы, задумчиво чмокали и только потом уж одобрительно кивали официанту.
Однажды я спросил вас, что будет, если вино не понравится, и вы искренне удивились вопросу.
«Как что? Он откроет другую бутылку». Мистер Норман, где вы? Вас я вспомнил в ту минуту, когда трое официантов хлопотали вокруг моего стола и один из них показывал мне бутылку испанского черного вина, которым я решил запивать мой «бифштекс по-татарски». Я вспомнил, как вы, ритуально священнодействуя, нюхали вино, и вспомнил об этом потому, что сию минуту он совершил грубую ошибку: не дал мне попробовать, а сразу налил полный бокал.
А я вспомнил о вас. Я был зол еще с утра и разозлился еще больше, когда мне принесли, не спрашивая, хочу ли я салат из помидоров и стопку водки.
Вот почему я пригубил вино, испанское, черное, тяжелое, и вопросительно посмотрел на официанта. Вопросительно посмотрел и он на меня. Но я знал, что право на моей стороне.
— Мне жаль, но вино кислит.
Официант как-то судорожно, молниеносно отпил глоток. Некоторое время он прислушивался к тому, что происходило у него на языке и вообще в полости рта.
— Вы ошибаетесь, сударь. Это новая партия. Мы ее вчера получили. И мы ведь берем у одной и той же фирмы. Ошибки быть не могло.
— Мне очень жаль, но вино кислит. Неужели вы не чувствуете?
Досадно пожав плечами, официант передал бокал со злополучным вином своему коллеге, а тот другому. Они пробовали и неуверенно убеждали меня, что «не может быть… только вчера., одна и та же фирма… свежая партия…».
