Алексей Бондин - Ольга Ермолаева
Ольга вдруг сорвалась с места и убежала в сени. Лукерья беспокойно поднялась с места и вышла за ней.
Дочь стояла в углу и, зажав лицо руками, беззвучно плакала.
— О чем ты? Обиделась, что ли? — спросила мать.
— Нет,— чуть слышно ответила дочь.
— Ну, так о чем?.. Что же ты надрываешь сердце материно?
Ольга взяла руку матери и прижала ее к своей щеке.
— Ну... ну, успокойся, моя родная. Ну, ну скажи, тебе нравится Коля?
— Я... Я люблю Стафея Ермилыча.
— А Николай Стафеич?
— Не знаю... Он... он хороший...
— Ну и слава тебе, господи... Ну, не плачь... Я пойду и скажу, что ты согласна... Ладно?
Ольга тихонько тряхнула головой.
ГЛАВА IX
Свадьбу справляли через месяц. Все это время Ольга ходила как в тяжелом полусне. Ермолаевский домик ожил. Часто в нем слышались девичьи голоса: к Ольге приходили девушки на посиделки; они кроили, шили. Принесли две ручных швейных машины, к мягкому полязгиванию машинок присоединялся хор девичьих голосов.
Я спала-то, горька, да высыпалася,Я-а ждала-а-то, горька-а, да дожидалася!Я-а от батюшки по-о-буженьица,Я-а от ма-атушки восклица-ания...Я-а от братца-то клю-учевой воды,Я-а от сестрицы — поло-отене-ечко...
Ольга, тихая, сидела у стола, шила. Со дня ее просватанья грудь не переставало теснить. Она слышала, как в песне тоскливо звучит отклик ее сиротской жизни.
Вспомнилась Афоня. Где-то она сейчас?.. Было жаль ее, отторгнутую злой случайностью. Хотелось, чтобы она была сейчас здесь. А в ответ ее тяжелым думам лилась песня:
Я-а сама-а встала-пробудилася.Го-орькими слезками я-а умы-ывалася —Тру-убчатой косо-ой я утерлася —Тру-убчатой ко-сой с алой ле-ентою.
К вечеру приходил жених. Он приносил Ольге подарки: коробку конфет или кусок туалетного мыла, но подавал их тайком и неожиданно. Ольга его целовала, но не чувствовала того жара, сладкого трепета, как когда-то, целуя Гришу Гальцова. И всегда, как только она прикасалась к губам Николая, ей рисовался образ Гальцова, будто он стоит в стороне и укоризненно смотрит на все. Она чувствовала себя в чем-то виноватой.
Жених был деловит, серьезен и словно озабочен. Иной раз Ольге казалось, что он чем-то недоволен. Она подходила к нему, он брал ее руку, по лицу его скользила приветливая улыбка. Часто он уединялся с Лукерьей в маленькой кухоньке. Они там тихо о чем-то беседовали. Когда к ним заходила Ольга, мать, улыбаясь, говорила:
— Ой да ты не мешала бы нам.
— А о чем вы тут говорите?..
— О житье-бытье о нашем.
Как только жених уходил, Лукерья с восторгом говорила:
— За все наши страданья с тобой, Ольга, бог послал нам человека этого... Как родной, кровный сыночек.
Навещал нередко и Стафей Ермилыч. Он повеселел. В груди будто стал шире, и серебристая борода его богаче лежала на груди, прикрывая яркокрасную рубаху с вышитым кармашком, где лежали часы, с тонкой серебряной цепочкой, одетой на шею.
Вечерами маленькую комнату оглашала гармошка. Толпой вваливались парни. Устраивали вечеринку, плясали, пели, играли. Ольга все время сидела рядом с женихом. Сидели больше молча, будто не о чем было разговаривать. Николай сидел прямо, чопорно. Но Ольга не обращала теперь на это внимания: она привыкла думать, что жениху и невесте не полагается хохотать, дурить так, как дурят парни и девушки.
Особенно изощрялся в шутках и забавных выдумках Яша Кулагин. Он был исправным посетителем вечерок. Ольга не могла без улыбки вспомнить, как он впервые пригласил ее на кадриль на вечеринке у Гальцова.
Девушки пели парням песни, приглашали их в круг, целовали, а потом каждый парень шел к невесте, целовал её и совал в руку двугривенный, пятиалтынный, а иной щеголь и рублевку. Для Яши Кулагина девушки пели одну особую песню:
Из зеленого садочкаСоловейко вылетал,Сизы перья выронял.Мы кого же будем звать,Мы кого же приглашать,Во зеленый сад гулять,Сизы перья собирать?
Яша выходил в круг и щеголевато прихорашивался. А девушки улыбались и пели:
Вы пожалуйте, и Яков,Вы пожалуйте, Семеныч,Во зелёный сад гулять,Сизы перья собирать.
Яша важно подкручивал свои черные усы, поблескивая глазами, и присоединялся к хору девушек:
Право, девицы, нельзя,Право, красные, недосуг,Мне серьезно, время нет.
Он разводил безнадежно руками:
Мне на бал одеватьсяВремя валес танцовать.Уж мы валес потанцуем,Мы всех девиц поцелуем,А второе протанцуем,Всех красавиц расцелуем.
Все смеялись, смотря на Яшу. К нему выходила девушка. Он осматривал ее со всех сторон, скептически улыбался, пожимал плечами и, вытерев губы рукавом рубашки, целовал. Потом шел важно к невесте.
Но и тут Яша не обходился без какого-нибудь «фортеля». Раз он поцеловал Ольгу и сунул ей в руку горсть медных пятаков. Пятаки со звоном посыпались из ее рук и покатились в разные стороны по полу. Все забегали, со смехом, с криками начали поднимать их. Ольга от души смеялась.
Когда все разошлись и Ольга вышла проводить жениха до ворот, он сказал ей, прощаясь:
— А все-таки ты напрасно увлекаешься этим шутом гороховым...
— Каким?..— тревожно спросила она.
— Яшкой Кулагой.
— А чего он такое сделал?..
— По-моему, насмешка... Ему эти пятаки даром не пройдут. Я ему скажу, чтобы он знал край, да не падал. Пусть он там, где угодно и как угодно шутит, а здесь я не позволю над тобой смеяться.
Ольга стала уверять, что это просто шутки, что она не обиделась, но Николай ее прервал:
— Ну, ты очень проста... Прощай...— и ушел.
Ноябрьская ночь была теплая и тихая, но Ольге вдруг стало холодно. «Какой же он все-таки гордый. Не умеет понимать простые, безобидные шутки».
Настал день дарить девушкам цветы — «девью красоту». Ольга чувствовала, как к сердцу подкатывает какой-то тяжелый ком.
Девушки дружным хором запели:
Уж как пойдите вы, мои подружки,Во зеленую во дубравушку,В лес по ягодки,Поприме-етьте, мои голубушки,Что мою-у-то девью кра-асоту.Если будет моя девья кра-асотаЧто на я-аблоньке да на душисты-ыей,То житье-о-то мое-о будет хорош-о-ое.А если бу-удет моя-а девья кра-асота-аНа кудря-авой да-а на бере-озоньке,То житье-о-то мое-о будет хорош-о-ое.А если бу-у-дет моя девья кра-асотаДа на го-орькой-то на оси-инушке,То житье-о-то мое-о будет горе-го-орькое-е.
Ольга подала пунцовый розан самой молоденькой девушке, почти подростку, взглянула на нее, вспомнила свое детство и зарыдала.
Три эти дня Ольга была точно в тяжелом угаре. Она, как безвольная, выполняла, что ей приказывали.
Наступил день венчания. Ольгу одели, заплели ей косу и поехали в церковь. Она смотрела на седенького маленького попа с бойкими глазками обезьяны, слушала его надтреснутый голосок. Он спросил ее:
— По желанию идешь?
Она безмолвно опустила голову. Она не видела рядом с собой жениха, она лишь ощущала прикосновение его плеча, его руки, когда повели их вокруг аналоя, не видела разряженных женщин возле нее. Только дрогнуло сердце у нее, когда дьячок громко и внушительно провозгласил:
— А жена да убоится своего му-ужа-а!
Потом ее увели в церковную сторожку. Незнакомая женщина с пухлым дряблым лицом расплела ей косу и заплела две косы.
Ольга не помнила, как приехала в дом Сазоновых. Ее посадили за стол рядом с Николаем. В комнате было шумно. Стучали вилки, ножи, тарелки, звенели рюмки, кругом стоял несвязный говор, кричали:
— Горько! Горько!
Они вставали и целовались. А перед ними пестрым хороводом двигались разноцветные платья, раскрасневшиеся лица, бороды, посреди комнаты пожилая женщина в шелковом платье колоколом кружилась, прищелкивала пальцами и пела пронзительно-визгливым голосом:
Первая заботушка —Свекор да свекровушка,А втора заботушка —Деверь да золовушка,Третья ли заботушка —Муж удала голова.Их ты, но-о!..
Возле нее неуклюже топталась Степанида. Уперев руки в бока, она притоптывала тяжелыми башмаками, без улыбки, словно выполняла что-то серьезное. Двое молодых людей ходили, пошатываясь, с подносами, уставленными рюмками и стаканами с мутным самогоном и брагой. На груди у них были смятые белые цветы, перевязанные белыми лентами.
К Ольге подошел Стафей Ермилыч и, положив ласково руку ей на плечо, спросил:
