Мария Верниковская - Ненаписанные страницы
Все это время работа над чертежами продвигалась неплохо. То, что должен был выполнить Гипромез, по существу, уже сделал Верховцев с двумя помощниками. В проекты внесена мудрость инженеров, техников, мастеров. Учтено и предложение мастера Буревого об изменении конструкции малого конуса. Идея высокого давления стала коллективной и вряд ли ей может преградить дорогу Негин.
XIII
Накануне ноябрьских праздников по электрифицированной рудовозной ветке прошел первый электровоз, доставивший в доменный цех состав с рудой. Его встречали шумно, празднично. Электровоз с поднятым пантографом был похож на огромного жука, задравшего кверху усы. На головы и плечи людей, стоявших внизу, густо падали сверху белые, как елочные украшения, хлопья снега.
В толпе, впереди всех, ликовал Женя Курочкин. Он понимал, что дохнувшая холодом зима не отзовется теперь натруженным хрипом в горле: «Горный, горный! Где состав?» В любой снег, в любую погоду открывалась зеленая улица заводским поездам.
В толпе стоял, заложив руки за спину, и Лобов. Встретив глазами сияющее лицо цехового диспетчера, директор озорно сверкнул веселыми глазами, энергичным жестом, как делают это мальчишки, стащил с головы шапку и подбросил ее вверх. Женя Курочкин, громко смеясь, последовал его примеру. Стоявшие рядом люди захлопали в ладоши.
Тяжелые думпкары один за другим опрокидывались на бок, сбрасывая в бункера руду. Вот и последний разгружен. Электровоз, почуяв свободу, качнул зелеными боками и мягко толкнул перед собой порожние вагоны.
Спустя полчаса, Лобов с озабоченным видом сидел в кабинете Бартенева и вместе с механиками, электриками и группой цеховых проектантов знакомился с окончательным планом проведения ремонта печи. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что он забыл о первом рейсе электропоезда. Для него это был уже обычный рядовой эпизод в заводской практике. Сейчас всю свою энергию, волю директор сосредоточил на новой проблеме. Снова, как командир перед сражением, он расставлял силы, разрабатывал тактику. Вокруг него, сгрудившись у стола, сидели Бартенев, Верховцев, Кирилл Озеров, механики, электрики.
— Надо выиграть во времени, — говорил Лобов, дымя папиросой и не отрывая глаз от плана. У ремонтников должен быть девиз: все делать один раз! Нужны точные расчеты по каждому узлу.
Он входил во все мелочи и часто обращался с вопросами то к одному, то к другому. Разрешение из Москвы все еще не поступило, но медлить было нельзя. Холода с каждым днем усиливались, вот-вот могли нагрянуть свирепые морозы и сковать не только землю, но и железо. Когда картина предстоящих работ и степень готовности стала Лобову совершенно ясна, он тяжело поднялся со стула и обратился к Бартеневу:
— Ну, доброе дело не откладывают. Через три дня получите приказ и начинайте.
Если ремонтники на расчерченном графике отчетливо видели будущие участки ремонта, то Вера Михайловна, секретарь парторганизации, за техническими деталями старалась разглядеть людей — живых, конкретных — и привести в действие свой партийный резерв. В списке цеховых ремонтников оказалось не так уж много коммунистов. Всего три человека вместе с Верховцевым.
В партбюро вошел своею обычной твердой походкой Бартенев. Лицо его было усталое, но довольное. В руках он держал какие-то бумаги и, протягивая Костровой, сказал:
— Добровольцы ремонта.
Он рассказал, как час назад к нему заходил Павел Иванович Буревой с заявлением, в котором говорилось, что все бригады пятой печи желают быть зачисленными в ремонтную группу. Павел Иванович передал Бартеневу список мастеров, горновых, газовщиков. Против каждой фамилии значилась вторая профессия — плотник, каменщик, а один даже владел приемами электросварки. Вера Михайловна увидела фамилии Буревого, Федоренко, Орликова.
— Это не просто добровольцы, а партийная ячейка, — сказала она, поднимая голову и встречаясь с его глубоким взглядом.
Стараясь подавить смущение от той едва уловимой перемены в нем, скрывавшейся под внешним спокойствием, она спросила:
— А каково решение Москвы?
Он покачал головой, не отводя от нее глаз, и медленно сказал:
— Вопрос, кажется, рассматривается в Совете Министров.
— А если откажут в реконструкции?
— В ремонте не откажут.
Они поговорили о том, что было сейчас самым важным, главным в работе, стараясь не давать выхода чувствам, переполнявшим обоих. Она быстро взглянула на него и сказала:
— Надо сегодня утвердить парторга ремонта.
— Вашей решительной фразе не достает любимого изречения Гущина, — с улыбкой заметил Бартенев.
— Это точно! — весело сказала она, стараясь подражать Гущину.
Затем они заговорили о предлагаемой кандидатуре парторга, и оба согласно сошлись на Павле Ивановиче Буревом.
Но вечером на заседании партбюро Павел Иванович Буревой не сразу согласился.
— Дело новое, непривычное. Лучше бы кувалдой проработал.
Кто-то сказал ему:
— Вы всегда найдете слова, способные пробудить в людях энтузиазм. А это поважнее.
— Слова должны иметь смысл, — со вздохом ответил Буревой.
— Поэтому-то и предлагаем вас, — поддержал Бартенев кандидатуру парторга.
Павел Иванович, ничего не сказав, поднял плечи и откашлялся, что было явным знаком согласия.
XIV
Оттого ли, что в тот день Вера Михайловна опять почувствовала, как в лад ударам ее собственного сердца бьется сердце Бартенева, или оттого, что удачно завершилась подготовка к ремонту и во всем ощущалось приближение большой, захватывающей работы, а может, от того и другого, но в ней было ощущение радостного взлета, взволнованного ожидания. И вдруг все разом оборвалось. Едва закончилось заседание партбюро, как зазвонил телефон. Она услышала в трубке голос жены Буревого — Евдокии Ивановны. До нее не сразу дошел смысл ее слов.
— Дочь заболела? — медленно, словно о чужом переспросила она, в то же время чувствуя, как ей стало холодно. Бартенев, настороженно следивший за ее лицом, подошел к ней и предложил машину.
Дверь в квартиру была открыта, и Вера Михайловна с бьющимся сердцем переступила порог. Низенькая женщина в белом халате что-то делала, склонившись над Аленкиной кроваткой. С белым, как мел, личиком, Аленка недвижно лежала на высокой подушке, с устремленными в потолок остановившимися глазами. Врач взяла ее ножки за ступни и рывком потянула на себя. Головка соскользнула с подушки, но глаза Аленки по-прежнему ничего не выражали. Врач выпрямилась и негромко, строго сказала:
— Положите грелку к ногам больной и проведите меня к телефону.
Телефон был общий внизу, в коридоре. Врач опустилась по лестнице, не снимая халата. А Кострова, держась за холодные перила лестницы, смутно улавливала то, что говорилось по телефону. Врач вызывала медсестру и несколько раз повторила слово интоксикация и еще что-то по латыни.
Сестра приехала через несколько минут. Аленке, лежавшей в прежнем положении, сделали два укола. Перед отъездом врач велела неотлучно дежурить у постели и, если состояние девочки ухудшится, вызывать «скорую».
Все это время, пока в комнате находилась врач, Юлия Дементьевна хлопотливо делала то, что в таких случаях нужно: грела воду, подавала чайную ложку, чистое полотенце, белье. Но как только закрылась дверь за врачом, ее охватил страх, ощущение близкой утраты. Она опустилась на стул с таким видом, как будто не могла стоять от отчаяния.
Кризис не миновал ни на второй, ни на третий день. Иногда маленькое исхудавшее тельце билось в судорогах. После этого девочка, открыв глаза, пугливо озиралась, словно видела перед собой страшное лицо бабы-яги, лоб ее покрывался испариной. Врач приезжала два раза в день, сама делала уколы.
— Девочку нельзя трогать, — говорила она. — Будьте осторожны.
Неожиданная, опасная болезнь Аленки не только оторвала Кострову от цеха, от работы, людей, но и оборвала прежние мысли, как гроза обрывает телефонные провода. В ее сознании как-то сразу нарушилась связь с прошлым, настоящим, будущим. Весь мир сузился теперь до пределов одной комнаты, пропитанной запахом лекарств. С молчаливой сосредоточенностью она держала у Аленкиных ног грелки, осторожно вытягивала западавший язык, вводила лекарство сквозь плотно сжатые зубы. И все это время ее не отпускала внутренняя немота.
Иногда ей приходили на память шалости дочери, ее смешные слова. Летом Аленка всегда ждала мать на балконе. Если шел дождь, она требовала у Юлии Дементьевны зонт и не уходила. В часы, когда возвращалась Вера Михайловна домой, по улице прогоняли табун коров. Как-то к Костровым пришла подруга Веры Михайловны и спросила Аленку, когда вернется с работы мать, девочка серьезно ответила:
— Когда пригонят коров.
