Александр Шеллер-Михайлов - Милые бездельники
Старикъ умолкъ.
— Ну, а когда выпустили молодца изъ темной, не пошелъ онъ къ ней? — спросилъ я.
— Зачѣмъ ему идти, — отвѣтилъ старикъ. — „Я, говорить, не намѣренъ ее съ другимъ дѣлить, да еще ему же на содержаніе давать. Какую-никакую другую для одного себя найду, сходнѣе будетъ“. Онъ у насъ молодъ-молодъ, а разсчетливъ. Въ крестные отцы она его, спустя мѣсяцъ, звала — не пошелъ. „Обирать, говоритъ, хотятъ“. Вскочило это только въ копеечку Николаю-то Спиридоновичу. Не говоря ужъ о томъ, что пришлось не одну тысячу отступного выдать, — а сколько на Спиридона-то Николаевича просадили. Сперва ему триста рублевъ въ мѣсяцъ отпускали, а тутъ и трехъ тысячъ стало мало. Напустилъ это онъ на себя отчаянность и говоритъ: „Если у меня дорогую мою невѣсту отняли, такъ мнѣ надо вьюномъ завиться, французинку завести, чтобы эту страсть изъ сердца вырвать“. И завился… Четвертый мѣсяцъ куролеситъ съ горя…
Старикъ лукаво усмѣхнулся.
— А душа-то, поди, отъ радости прыгаетъ, что руки развязаны. Мало ихъ, что ли, дѣвчонокъ-то такихъ; на свободѣ-то не съ одной еще свяжется. При женѣ-то ужъ не то…
— Значить, всѣ остались довольны, — невольно проговорилъ я.
И мнѣ вспомнился мой докторъ, вспомнились его совѣты, какъ нужно смотрѣть здоровымъ людямъ на жизнь. Такъ вотъ, они эти здоровыя дѣти изъ міра „довольства и благополучія“, думалъ я, чуть не завидуя этимъ счастливцамъ…
* * *…Поѣздъ остановился у одной изъ большихъ станцій на двадцать минутъ. Изъ вагоновъ повалилъ народъ на платформу. Около вагоновъ засновали мужики и бабы съ съѣстными припасами. Внизу подъ вагонами послышались пощелкиванья и постукиванья; тамъ шла дѣятельная спѣшная работа смазчиковъ, осматривавшихъ оси и колеса. Я остался сидѣть въ вагонѣ, смотря на движеніе, на дѣятельность. Значительная часть пассажировъ третьяго класса, „изъ простыхъ“, вовсе не входила въ комнаты вокзала, а оставалась, на платформѣ. Одни ѣли, другіе тянули квасъ, нѣкоторые тутъ же на платформѣ умывали руки и лица изъ какого-то ведра съ мутной водой. Мое вниманіе остановила на себѣ одна пара, ходившая взадъ и впередъ мимо вагоновъ. Это были дѣвушка и юноша. На ней было простенькое платье изъ розоваго ситца, на немъ была пестрая лѣтняя пара, изъ которой онъ сильно выросъ. Его коротенькіе рукава и коротенькія брючки дѣлали его долговязую фигуру крайне комичной. Но и въ этихъ коротенькихъ брючкахъ онъ, повидимому, чувствовалъ себя вполнѣ, счастливымъ и довольнымъ. Онъ сильно размахивалъ руками и тоненькой тросточкой; она, его спутница, смѣялась на его оживленныя рѣчи, то закрывая ротъ рукою, то махая рукой и какъ бы говоря: „Да не смѣшите! Не могу больше!“ Раздался первый звонокъ, потомъ второй. Пассажиры третьяго класса торопливо повалила въ вагоны. Пара продолжала ходить по платформѣ. Наконецъ, раздался третій звонокъ, оберъ-кондукторъ далъ свистокъ, пронесся визгъ локомотива, вагоны, скрипя, задвигались съ мѣста. Въ эту минуту, какъ бомба, влетѣлъ кто-то въ нашъ вагонъ и, прежде чѣмъ я опомнился, рядомъ съ моей головой, задѣвъ меня мокрой щекой за лицо, просунулась въ окно чья-то голова. Я невольно отстранился и увидалъ юношу въ коротенькихъ брючкахъ. Онъ чуть не по поясъ высунулся въ окно и, махая шляпой-котелкомъ въ воздухѣ, кричалъ:
— Папашенькѣ кланяйтесь! Мамашенькѣ ручку поцѣлуйте! На-дняхъ безпремѣнно опять къ вашимъ услугамъ!
Потомъ такъ же быстро онъ выдернулъ себя изъ окна, выхватилъ изъ бокового кармана носовой платокъ и сталъ отирать съ лица потъ, весь сіяющій и лоснящійся.
— Это моя невѣста-съ, — выпалилъ онъ, глядя на меня глупыми смѣющимися глазами, и вдругъ, расхохотавшись, прибавилъ: — я васъ задѣлъ-съ давеча? Пардонъ-съ! Все отъ моей живости! Скоропалительный человѣкъ! Чуть вѣдь поѣздъ не пропустилъ!..
Онъ сталъ обмахиваться платкомъ.
— Да, ужъ любовь… это, можно сказать, такое чувство; такое, — началъ онъ снова. — Теперь, кажется, скажите мнѣ: „выскочи изъ вагона на всемъ ходу“, — ей-Богу-съ, выскочилъ бы! Я не хвастаюсь…
Я усмѣхнулся. Онъ уловилъ мою улыбку и опять расхохотался.
— Это, точно-съ, смѣшно! Для чего мнѣ выскакивать на всемъ ходу изъ вагона, когда я и такъ могу… каждый праздникъ валяю сюда!
— Вы гдѣ же живете? — спросилъ я.
— Я-съ? Тутъ не далеко, рукой подать, въ В*… У насъ тамъ домъ свой, то-есть не то, чтобы мой, а дяденькинъ, только у дяденьки дѣтей нѣтъ, и потому домъ ко мнѣ перейдетъ. Тоже не вѣкъ же дяденька и тетенька жить будутъ. Да они мнѣ и не мѣшаютъ, пусть ихъ живутъ, пока Богъ грѣхамъ терпитъ. Въ могилѣ-то тоже еще належатся, бока устанутъ…
Онъ засмѣялся.
— Вы, должно-быть, или большой шутникъ, или ужъ очень счастливый человѣкъ, замѣтилъ я.
— О, вы меня не знаете! Я такой шутникъ, что страсть! — отвѣчалъ онъ. — Безъ меня у насъ, у знакомыхъ то-есть, ни одна вечеринка не пройдетъ. Меня наши знакомыя барышни какъ увидятъ, такъ и говорятъ! „ну, начнетъ морить со смѣху“. Я-съ вѣдь на всѣ руки, танцевать или въ карты, въ мельники тамъ, либо въ Акульку, играть, тоже фанты устраивать: У меня сейчасъ эти идеи явятся; другой выдумываетъ, а у меня — разъ и готово. Вотъ начну на ферты говорить.
— То-есть какъ это? — спросилъ я въ недоумѣніи.
— Очень просто-съ. Вотъ такъ: я-фертъ по-фертъ-шелъ-фертъ, вотъ вышло: я пошелъ. Иногда такая смѣхота выходитъ, что барышень даже въ потъ ударитъ…
Онъ началъ меня забавлять. Сначала онъ мнѣ показался просто придурковатымъ, потомъ я увидалъ, что это своего рода философъ, цѣлую теорію счастія выработалъ. Шутка ли! Тоже изъ здоровыхъ людей.
— Вы служите? — спросилъ я его.
— Я по письменной части, на маленькомъ окладѣ, конечно, покуда, восемь рублей въ мѣсяцъ получаю, ну, да у насъ свой домъ, тоже куры, свиней тетенька разводитъ. Свиней, знаете, хорошо держать, потому поросята завсегда свои; какъ-ни-какъ, а ужъ свинья принесетъ ихъ. Я вотъ тоже голубей завелъ. Ну, да это ужъ такъ, для блезиру, баловство одно. Отличные турманы есть. Нашего сосѣдскаго понамаря сынъ тоже пытался голубей занести, да его противъ моихъ не вышли. Шалишь! Мои одно слово: стрѣла и камень, — вверхъ стрѣлою, внизъ камнемъ. Мастеръ я тоже ихъ гонять! Неутомимость все! Иногда гоняешь, гоняешь ихъ, глядишь — на дворѣ ужъ чуть не ночь. Время-то летитъ незамѣтно въ занятіяхъ!
— Гдѣ ужъ замѣтить, если у васъ такое развеселое житье, — проговорилъ я съ улыбкой.
— Нѣтъ, вы-этого не говорите, — сказалъ онъ. — Что-жъ, у меня житье, какъ житье, какъ и у всѣхъ прочихъ. А это я ужъ такимъ комикомъ уродился. Да-съ! Какъ тамъ ни живись, а я на комедію всегда напорюсь. По пословицѣ, на ловца и звѣрь бѣжитъ. Да вотъ третьяго дня. Дяденька пришелъ подгулявши. А онъ, какъ только муху убьетъ, сейчасъ въ расположеніе духа приходитъ, радость душевная у него проявляется. Начали мы съ нимъ разныя колѣнца откалывать. Сперва двухъ свиней тетенькиныхъ вздумали за хвосты связать, да не держатся веревки, хвосты-то склизкіе, ну, и не держатся веревки. Потомъ тетенькинаго кота-Ваську. генераломъ одѣли, шляпу трехугольную съ перьями изъ бумаги на него навязали. И заметался нашъ генералъ, какъ угорѣлый, осатанѣлъ совсѣмъ, потому что перья-то надъ его головой развѣваются, а сцарапать трехуголку не можетъ. Комедія. Потомъ тетенька пришла; какъ увидала все это, и смазала дяденьку полотенцемъ по лицу. Онъ, было, въ азартъ вошелъ, да посклизнулся, тетенька и подмяла его подъ себя… Потѣха! Просто бока раскололо отъ хохота!
Онъ вдругъ смолкъ и сдѣлалъ серьезную мину.
— Конечно-съ, если-бы это взаправду драка была, то одно безобразіе бы было, а то это такъ — мужъ и жена промежду себя повздорили, — продолжалъ онъ сдержанно. — Безобразіевъ у насъ въ семьѣ нѣтъ никакихъ. И дяденька съ тетенькой вѣкъ честно прожили, и я вотъ потому такъ пристрастенъ къ своей невѣстѣ, что она дѣвица, соблюдающая себя. Такихъ-то, что и мнѣ, и каждому встрѣчному на шею вѣшаются, много. Моя-съ не такая. Вонъ я къ нимъ на праздники ночевать ѣзжу, такъ вы думаете, она въ какое-нибудь вольное обращеніе со мной входитъ? Ни чуть-съ! Совсѣмъ даже напротивъ. На такую-то, съ которой дѣлай, что хочешь, я и не распалился бы, потому что это какая же тутъ можетъ быть любовь? Да мнѣ дяденька съ тетенькой и не позволили бы взять жену предразсудительнаго поведенія. Это чтобы пальцами-то всѣ тыкали? Нѣтъ-съ, ужъ пусть другимъ дегтемъ-то ворота мажутъ, а не намъ.
Онъ говорилъ теперь не безъ достоинства и принялъ гордый видъ. Мнѣ захотѣлось его подразнить, и я сказалъ:
— Да, а вотъ какъ женитесь, да жена-то вдругъ и загуляетъ, тогда что?
Онъ вспыхнулъ и разгорячился.
— Съ чего же-съ это ей загулять? Достатковъ нашихъ на насъ хватитъ, я человѣкъ характера веселаго и не тиранъ какой-нибудь, притомъ же молодъ я и въ полной силѣ, потому что я себя соблюдаю. Такимъ-съ мужемъ каждая жена будетъ много довольна. Съ чего же ей другому-то на шею вѣшаться? А тоже, если какой озорникъ, бываютъ такіе нахалы, подъѣзжать станетъ, такъ я-съ — комикъ-комикъ, а скулы тоже своротить на сторону сумѣю…
