Агния Кузнецова (Маркова) - Чертова дюжина
Цирен подвел к речке босоногую компанию и, показывая на шумный порог Безымянки со значительным видом фокусника, приготовившего необычный номер, сказал:
– Видите колесо?
– Видим! – хором ответили ребята.
– Сейчас загорится, – сказал Цирен.
– Колесо? – удивились ребята.
– Не, лампочки на столбах.
Порог Безымянки кончался небольшим, но стремительным водопадом. Около него плавала лодка, привязанная к толстым лиственничным стойкам, на которых лежал вал колеса.
Саша, Дина, Витя и Мирошка, волнуясь, стояли на берегу. Толя и Слава плавали в лодке, подводили под водопад деревянный желоб.
Цирен увидел, что вода с пеной и брызгами начала падать в желоб.
– Вот смотрите! Ра-а-аз! – сказал Цирен.
Вода побежала по желобу и ринулась вниз на колесо.
– Вот смотрите! Два-а! Вот смотрите… – Он быстро переводил взгляд с динамки, установленной на деревянной подставке у самой реки, на столбы с лампочками.
Вода хлестала на колесо, обдавая его пеной. Но колесо не двигалось.
Рабочие на берегу стали пересмеиваться.
– А ты его ногой! – насмешливо крикнул кто-то.
Толя растерянно взглянул на толпу, но ободрился, заметив, что к берегу торопливо подходили инженер и Домбаев.
– Петр Сергеевич! Что же это? – крикнул Толя, в волнении снимая и надевая очки. – Оно не крутится!
Инженер не спеша подошел к динамке, рукой потрогал вал, провел пальцем по ремню:
– Странно… Все расчеты верны… Ничего не понимаю.
Он подошел к берегу.
– А ну, попробуйте, не зацепилось ли колесо?
Толя запустил в воду руку и с трудом отцепил от лопаток колеса большую коряжину. Колесо завертелось, заработала динамка. Инженер включил рубильник.
– Смотрите, – обратился к товарищам Цирен. Он хотел крикнуть «три!», но его опередил Мирошка.
– Три! – крикнул он.
И в дневном свете бледными огоньками вспыхнули на столбах электрические лампочки.
– Браво! – закричал Петр Сергеевич и захлопал в ладоши.
– Ура! – заорали ребятишки.
Мирошка не утерпел и по старой привычке решил пошутить. Он снял кепку и стал подбрасывать ее вверх.
Разговор по душам не вышел
Еще издали увидев деда Акима, Слава сказал сквозь зубы:
– Старик плетется!
Он никак не мог забыть поведение старика по дороге к котловине горных духов и по этому поводу исписал целых семь страниц в своем дневнике.
Остальные ребята тоже недолюбливали деда Акима и не могли понять, зачем тот ходит на участок «Чертовой дюжины».
– И чего таскается! – с сердцем воскликнула Саша.
Дина, Витя и Толя не выражали вслух своих мыслей по поводу частого прихода деда Акима. Все трое приглядывались к старику и молчали. Только Мирошка искрение обрадовался ему, он даже бросил кайлу, сел рядом со стариком.
Было около семи часов утра. Бригада кончала свой рабочий день. Легким дымком поднимался из падей туман, скользил по реке и медленно таял в воздухе. Ребята работали в шубах, дыханием отогревали покрасневшие руки. Ноги были сырые от росы и влажного воздуха. Но все эти трудности казались пустяком по сравнению с дневным бедствием – мошкой. Ночью, при скудном свете Толиного изобретения, работать было все же во много раз легче, чем днем.
Докурив трубку, старик с интересом осмотрел следы взрыва в забое, постукал палкой железо на покате и, чему-то удивляясь и рассуждая сам с собой, направился к бутарке и там неутомимо простоял на ногах все время, пока Домбаев снимал золото.
– Что пришел, дед Аким? – спросил Аполлон Иннокентьевич.
– Да вот, бают, ребята не хуже взрослых работают…
– Ну, убедился?
– Ась? – не понял старик.
– Убедился, говорю? – повторил Домбаев.
– Посмотрел, – неопределенно ответил старик.
Ребята пошли сдавать золото, а Мирошка остался с дедом Акимом. Его очень занимало – зачем молчаливый старик, всю жизнь проживший особняком от людей, так часто стал бывать на участке бригады, и не просто бывал, а интересовался работой ребят и пытался сблизиться с ними.
Мирошка и дед Аким сели на прежнее место. Старик долго молчал и посасывал трубку. Мирошке же казалось, что он не решался приступить к какому-то важному для него разговору. Чуял он, что связан был дед Аким с его тайной, оттого и влекло старика к Мирошке больше, чем к другим ребятам.
– Ты, Мирон, будто стороной от ребят стоишь? Или мне почудилось так… – наконец заговорил старик.
Мирошка растерялся.
– Я… нет, дедушка, почему ты так думаешь?
– Стало быть, почудилось мне, – вздохнул старик и продолжал: – Гляжу, все гляжу на вас, удивляюсь… Многое невдомек мне: правильную жизнь начали вы али неверную? Вот все и хожу, все и смотрю, все и думаю… Чья жизнь правильнее – моя была али ваша? И выходит, что ваша.
Мирошка с удивлением смотрел на старика и не знал, принимать ли за чистую монету его слова. Что-то уж очень он разоткровенничался!
Желтыми, обожженными пальцами старик набил трубку и, пряча лукавый взгляд от Мирошки, продолжал:
– Двадцать пять лет тому назад бес меня попутал, назначил меня в горы лешим. Вот и брожу, брожу я в горах, людей пугаю.
«Да в здравом ли он уме?» – с беспокойством подумал Мирошка.
Старик, видимо, понял мысли подростка.
– Что, думаешь – рехнулся старик?
Он поднял седые брови, острыми глазами взглянул на Мирошку.
– Правду говорю, сынок, правду. – Он покачал головой. – Так в леших и хожу. Люди сторонятся меня. В лесу мне вольнее, а все потому, что бес попутал.
Мирошка наконец понял, что старик говорит иносказательно.
– Что-то загадочно говоришь ты, дед Аким! – сказал он.
Но старик глубоко задумался и не ответил.
«Нет, он искренне говорит», – подумал Мирошка, и в голове его родилась невероятная мысль – поведать старику свою тайну.
– Раз ты леший, стало быть, на десятки верст леса знаешь, – начал Мирошка издалека.
Дед быстро всем корпусом повернулся к нему, и эта поспешность остановила Мирошку.
«Прикидывается, чтобы тайну мою выведать», – подумал он.
– Знаю, касатик, каждый камень знаю, – с готовностью ответил старик. – А тебе, может, пособить в чем надо? – неосторожно спросил он.
– Помочь? Нет! – холодно сказал Мирошка. – Вот разве эдельвейсы показать… Говорят, в горах у вас растет замечательный, редкий цветок – эдельвейс, так я не видел его…
– А! – разочарованно протянул старик и поспешно добавил: – Эдельвейсы? Отчего же не показать, красивый цветок!
Разговор по душам не вышел. Старик ушел злой, Мирошка – недовольный.
Я скажу это тебе на прощание
Уткнувшись носом в каменистый берег, изредка вздрагивая от набегающих волн, стояла моторная лодка «Байкал».
Петр Сергеевич возился с мотором, весело насвистывая, довольный, что день, назначенный для отъезда Дины, выдался ясным и безветренным. Сегодня он хотел испробовать свой новый мотор. Путь до Иркутска по Байкалу и Ангаре долог и непрост, но инженер был уверен и в моторе, и в своем опыте.
На берегу с заплаканными глазами бестолково суетилась Саша, то и дело гоняя на главный стан за чем-нибудь Толю, Витю или Славу.
Наконец чемодан, постель и корзинка с провизией были уложены в лодку. Саша села на камень, вытерла рукавом вспотевшее лицо и спросила товарищей:
– Где же Дина и Мирошка?
– Вон они, – кивнул головой Слава по направлению горы.
Там, на фоне серых камней, белело платье Дины. Она шла медленно по тропинке вниз рядом с Мирошкой, а сзади, низко опустив нос, хромая, плелся Космач.
Всю дорогу – от главного стана до берега Байкала – Дина и Мирошка молчали. В этот момент расставания нельзя было говорить о мелочах, а сказать о том, чем переполнены были их сердца, ни тот, ни другой не осмеливался.
Дина знала, что тяжело ей будет расставаться с друзьями. Они были ей родными. Безмятежные, невозвратные дни детства, героизм партизанских дней, страдания и утраты – все было связано с ними. Но никогда не предполагала Дина, насколько мучительна для нее будет минута прощания. Она с трудом сдерживала слезы.
В этот день особенно дорогим казался ей Мирошка, всклокоченный, притихший.
Вчера вечером он поведал Дине свою тайну. Она была потрясена ею настолько, что в первый момент подумала даже отложить свой отъезд, но потом сообразила, что в этом нет никакого смысла.
Эту ночь Дина почти не спала. С вечера ей не давала покоя Мирошкина тайна, а с половины ночи мысли ее занимал сам Мирошка.
На рассвете, засыпая, она пришла к выводу, что нелепо было отказываться от Мирошкиной дружбы.
«Костя умер, и память его для, меня священна, – думала Дина, – но жить надо дружбой живых людей». От этого решения на душе ее стало легко и ясно.
– Я скажу это Мирошке на прощание, – улыбаясь, прошептала она и уснула.
Но сказать оказалось не так-то просто. Спускаясь знакомой тропой к Байкалу, Дина первая не рискнула заговорить об этом, а Мирошка ни вчера вечером, ни теперь и не заикался о дружбе, он не хотел и боялся повторения тех слов, которые так жестоко сказала ему Дина в памятный вечер на берегу Байкала.
