Михаил Зощенко - Том 4. Личная жизнь
(Голос с места. Это «Евгений Онегин»… Это не мелкое стихотворение.)
Разве? А мы в детстве проходили это как отдельное стихотворение. Ну, тем лучше, очень рад. «Евгений Онегин» — это действительно гениальная эпопея… Но, конечно, и в каждой эпопее могут быть свои отдельные художественные недостатки. Вообще я так скажу: для детей это очень интересный поэт. И в свое время там у них он, может быть, даже был попросту детский поэт. А до нас, может быть, дошел уже несколько в другом виде. Тем более наши дети знаете как выросли. Их уже не удовлетворяет детский стих:
Паровозик чук-чук-чук,Колесики тук-тук-тук,Госиздату гип-ура,Пети-мети автора…
Помню, знаете, у нас в классе задали выучить одно мелкое, ерундовое стихотворение Пушкина. Не то про веник, не то про птичку или, кажется, про ветку. Что будто бы растет себе ветка, а ей поэт художественно говорит: «Скажи мне, ветка Палестины…»
(Голос с места. Это из Лермонтова…)
Разве? А я их, знаете, обыкновенно путаю… Пушкин и Лермонтов — это для меня как бы одно целое. Я в этом не делаю различия…
(Шум в зале. Голоса. Вы лучше расскажите про творчество Пушкина.)
Я, товарищи, к этому и подхожу. Творчество у Пушкина вызывает удивление. Ему за строчку стихов платили по червонцу. Кроме того, постоянно переиздавали. А он, несмотря на это, писал, и писал, и писал. Прямо удержу нету.
Конечно, придворная жизнь ему сильно мешала сочинять стихи. То балы, то еще что-нибудь. Как сказал сам поэт:
Откуда шум, неистовые клики?Кого, куда зовут и бубны, и тимпан…
Тимпан! Договорится же человек до этого… Конечно, не будем останавливаться на биографических данных поэта: это всем известно. Но тоже, как говорится, с одной стороны — личная жизнь, квартира в семь комнат, экипаж, с другой стороны — сам царь, Николай Палкин, придворная жизнь, лицей, Дантес и так далее. И, между нами говоря, Тамара ему, конечно, изменила…
(Шум в зале. Крики. Наталья, а не Тамара.)
Разве? Ах да, Наталья. Это у Лермонтова — Тамара… Вот я и говорю. А Николай Палкин, конечно, сам стихов не писал. И поневоле, конечно, мучился и завидовал поэту…
(Шум в зале. Отдельные возгласы, переходящие в крики. Некоторые встают. Довольно! Уберите оратора!)
Так вот, я кончаю, товарищи… Влияние Пушкина на нас огромно. Это был гениальный и великий поэт. И приходится пожалеть, что он не живет сейчас вместе с нами. Мы бы его на руках носили и устроили бы поэту сказочную жизнь, если бы, конечно, знали, что из него получится именно Пушкин. А то бывает, что современники надеются на своих и устраивают им приличную жизнь, дают автомобили и квартиры, а потом оказывается, что это не то и не то. А уж, как говорится, взятки гладки… Вообще, темная профессия, ну ее к богу в рай. Певцы как-то даже больше радуют. Запоют, и сразу видно, какой голос.
Итак, заканчивая свой доклад о гениальном поэте, я хочу отметить, что после торжественной части будет художественный концерт.
(Одобрительные аплодисменты. Все встают и идут в буфет.)
На улице
Давеча я шел по улице и вдруг вижу: идет навстречу красноармейский отряд.
Четко и славно шагают — любо-дорого на них глядеть.
Все удивительно чистенько одеты. Сапоги новенькие. Шинельки из хорошего сукна. И у каждого бойца из-под ворота гимнастерки белый воротничок еще торчит.
И самое интересное — все бойцы в перчатках.
Но меня не так перчатки удивили, как удивил командный состав. Бывало, в прежнее время идет, представьте себе, какой-нибудь гвардейский полк. Какие-нибудь там волынцы. Или какие-нибудь там, я не знаю, семеновцы. Тоже, конечно, все порядочно одеты. Чистота и так далее.
Но там поглядишь на ихний комсостав, на их офицеров, и все, как говорится, моментально делается ясным, что к чему.
Идут гвардейцы, солдаты — здоровые молодцы — представители народа. А рядом, перед каждым взводом, шествует чистенький, как кукла, офицер. И глядишь на этого офицера и видишь: это идет барчук. Холеное лицо. Усики. Сам бледный и затянутый. Надушен. И идет, все равно как танцует.
Командует: «Арш!» — и, между прочим, «р» не выговаривает. Еще чего!
И сразу видишь: дворянчик, белоручка, помещик или сын помещика.
Поглядишь снова на солдат — и видишь два мира, два класса. И один класс командует, а другой ему подчиняется.
Такая прежняя картинка была очень, как бы сказать, агитационна. Сразу было видно, кому народ служит и за какие интересы он бьется и страдает.
Очень уж у них была заметна классовая разница.
Но вот идет наш красноармейский отряд.
И я гляжу на этого нашего командира и вижу: это тот же свой брат, сын народа и представитель своего класса.
Он идет рядом с бойцами, и я не вижу между ними никакой особой разницы.
Да, конечно, он с образованием, многое, может быть, там знает, учился. И так далее. Он одет более франтовато. У него меховой воротник и кожаные перчатки. Но это уже не барчук и не представитель другого мира.
И даже обыватель, стоящий на панели, может сразу заметить, в чем дело и какая у нас армия, кому народ служит и какие интересы он намерен защищать.
И вот я стою на панели и об этом думаю, когда бойцы проходят мимо меня.
И я прикладываю руку к своей штатской кепке и отдаю честь этому воинскому отряду.
Жалоба
Многие граждане жалуются, что в настоящее время жаловаться не представляется чем-нибудь легким и что это иной раз связано, что ли, с волокитой.
Но я не разделяю этого мнения. Написать претензию в жалобную книгу — это чистое и святое дело.
На эту претензию сразу и без всякой волокиты отзывается директор или, там, заведующий. И сразу под вашей жалобой он пишет свое умозаключение. И на этом дело заканчивается к общему благополучию. Так что я удивляюсь на тех граждан, которые вякают о волоките.
Другое дело, если жалобщик пожелает обойти этот подводный камень в лице заведующего. Вот если он свою жалобу не запишет в жалобную книгу, а подкинет ее, так сказать, через голову заведующего — вот тогда, конечно, движение жалобы иной раз будет несколько более медленным, чем в другой раз хотелось бы. Не скажу, что будет волокита, но некоторый, что ли, туман может возникнуть.
Со мной, например, случилась в одном кооперативе неприятность. Перед выходным днем я заскочил в кооператив что-нибудь купить в рассуждении ожидаемых гостей.
Куплена была разная дешевенькая снедь, и в том числе соленые огурцы.
Но подавать гостям огурцы — это нерационально. И, купив их, я подумал: «Гости обопьются, и это будет лишняя канитель в хозяйстве».
И тогда я говорю работнику прилавка:
— Купленные огурцы замени мне, милый друг, яблочной повидлой.
Но тот, будучи, наверно, в раздраженном состоянии, отказался это сделать.
Тут мы с ним, как говорится, немножко схлестнулись чисто на словах. В результате чего он обозвал меня размагниченным интеллигентом и потом добавил одно нехорошее слово в ответ на мои слова, что у него печенка лопнет, если он будет сердиться.
Тут произошла неприятная стычка. Он брызнул слегка в меня рассолом. Но не попал. А капнул на одну солидную даму. Я вызвал заведующего, но тот сказал:
— Сам черт не разберет, кто из вас виноват. Вы бы его не сердили, и все было бы хорошо. А если вы против него имеете зуб, то напишите жалобу в этой книге. А я ее разберу.
— Ну нет, говорю, сердечный друг. Я повыше махну! И мы увидим, что будет с этим работником прилавка!
И на другой день я послал свою жалобу в ихнее управление. Захожу туда через неделю. Там говорят:
— Зайдите в районное управление: мы туда вашу жалобу перекинули.
Захожу туда. Там говорят:
— Что ж они перекидкой занимаются? Как будто у нас своих дел мало! Где мы будем ваше заявление искать? Но если вы еще не остыли к этому делу, то напишите нам снова, и мы вашу претензию разберем.
Вот я написал снова и подал им. Захожу через неделю. Там говорят:
— А мы послали вашу жалобу к заведующему в магазин. Он к этому факту ближе стоит, и пусть он разберет.
С душевным трепетом я иду в магазин. Мне там говорят:
— Заведующего нету. Он, знаете, на прошлой неделе загремел: его сняли за одно нечистоплотное дело.
Я говорю:
— А кто его заменяет?
Вдруг тот же самый приказчик, что со мной схлестнулся, говорит:
— А, честь имею кланяться. Я временно его заменяю.
— Вот так номер!
— Если вы заскочили насчет вашей жалобы, то я согласен дело ваше прекратить. Если, конечно, вы извинитесь за допущенное вами оскорбление на моем посту.
Ошалев от неожиданности, я сказал ему «извините» и в растрепанных чувствах вышел из магазина.
И теперь жалобы пишу прямо в книгу, чтобы не было лишней волокиты.
