Абдурахман Абсалямов - Вечный человек
— Выйдем на минутку.
Все трое вышли за дверь барака. В нескольких шагах остановились. Вечер был темный, в двух шагах ничего невидно. Во мраке красновато мерцали лампочки на проволочном заграждении, Йозеф прошептал:
— Борис, ты веришь мне?
— Безусловно, — Назимов кивнул в темноте.
— Тогда верь и этому товарищу. Сейчас не время подробно рассказывать о случившемся печальном недоразумении. В свое время все узнаешь. А пока — верь нам.
Йозеф исчез в темноте. Назимов прошептал на ухо Толстому:
— Я готов выслушать вас. Тот ответил также шепотом:
— Здесь не совсем удобно продолжать разговор. Они пошли в знакомую Толстому умывальню.
— Владимир погиб, — без предисловий, как и в тот раз, начал Толстый. — Он должен был сообщить вам, что в лагере уже не первый день существует подпольная организация русских военнопленных. Называется она: «Русский политический центр». Но есть еще и более разветвленная организация: «Интернациональный центр». Он руководит всеми национальными организациями. — Толстый сделал охватывающее движение руками, и Назимов увидел, что кисти рук и ладони у него обожженные, красные… — До сих пор вся наша организация занималась преимущественно политической агитацией среди заключенных, сплочением их, оказанием: посильной помощи особо бедствующим. Теперь — и время, и условия другие. Теперь одной агитации мало. Мы должны показать заключенным, что наша организация сильна и при подходящем случае сможет выступить открыто, чтобы освободить узников и наказать палачей. «Русский политический центр» принял решение усилить, укрепить свой военный сектор. Эту работу, если вы согласитесь, центр хотел бы доверить вам. Вы — старший командир, владеете достаточными знаниями и опытом. Ваш ответ?
— Я жду приказаний! — не раздумывая сказал Назимов. — Вот мой ответ.
— Хорошо, — кивнул Толстый. Он прислушался, вышел из умывальни, чтобы убедиться в безопасности. Вернувшись, продолжал: — Я сообщу центру о вашем согласии. Еще один вопрос: есть ли у вас товарищ, которому вы полностью доверяете?
— Есть.
— Кто?
— Николай Задонов. Капитан. Сейчас работает штубендинстом восьмого детского блока.
— Понятно. Мы знаем его. Вы можете привлечь и его к работе. Черкасова не забыли?
— Нет, не забыл. Он рекомендовал мне обратить внимание на одного земляка моего по имени Сабир. Он — фризер в сорок четвертом бараке.
— Познакомились?
— Да.
— Какое впечатление?
— По-моему, неплохой парень.
— Хорошо. Мы проверим его. Потом дадим знать. У меня всё. Мы расстаемся до воскресенья.
В ближайшее воскресенье вечером Николай Толстый снова навестил Назимова.
— Центр приветствует ваше согласие. Ждет от вас конкретных предложений относительно создания боевых сил из числа заключенных. Задача ясна?
— Вполне.
— На днях Черкасов познакомит вас с двумя товарищами. Оба офицеры. Вы вчетвером посоветуетесь. Думаю, что у вас уже есть кое-какие наметки? — В ответ на утвердительный кивок Назимова сказал: — Мы так и считали. У вас было достаточно времени подумать. Значит, посоветуетесь с товарищами. Но никакого самовольничания! Требуется строжайшая конспирация. Связь непосредственно со мной.
— Понятно.
Толстый протянул руку на прощание. Баки пожал ее крепче, чем следовало. Толстый слегка крякнул от боли.
— Извините, — пробормотал Назимов, — я позабыл…
— Ничего. Да, о вашем фризере… Он — рядовой. Мы используем его для других целей. А вы будете иметь дело только с офицерами. Вы уже говорили с Задоновым?
— Нет еще.
— Пора поговорить. Сначала уверьтесь в его согласии. Потом уже открывайтесь. Собраться вам лучше в детском блоке. Эсэсовцы на него обращают меньше внимания. Они сторонятся его, так как там часто случаются инфекционные заболевания. Могу сказать вам: Задонова перевели туда с определенной целью.
Раздался пронзительный свисток лагерного старосты, возвещающий отбой. Свисток повторился в разных местах, то дальше, то ближе. Вскоре весь лагерь замер.
Назимов вернулся в барак. Разделся и лег на нары. Устал чертовски, но сон не шел.
«Вот и свершилось! — думал он. — Теперь все будет зависеть от моего умения, смелости и желания… Нелегкую задачу взвалила организация на мои плечи! Задонов, узнав об этом, пожалуй, скажет: «Эта ария похлеще, чем моя!»
«Неужели уже Новый год наступил?»
Дни тянулись по-прежнему страшные, голодные, изнуряющие. Но теперь Назимов не чувствовал этого тягостного и мрачного однообразия. Как только он по-настоящему связался с организацией, лагерная жизнь перестала казаться ему безысходной. Однако жуткая, беспощадная действительность не позволяла увлекаться иллюзиями. Надо было смотреть правде в глаза.
Назимов не замедлил явиться в восьмой блок, чтобы поведать Задонову о своем знакомстве с Толстым. Баки застал друга в полном одиночестве, грустного и понурого. Ребята были на работе. Сделавшись штубендинстом, Николай сорвал с себя знаки флюгпункта. Он выбросил их, конечно, не по своему разумению: ему подсказали, что это можно сделать. Должно быть, кому-то из таинственных друзей, работающих в канцелярии, каким-то образом удалось уничтожить запись в его личной карточке о том, что он является флюгпунктом.
В восьмом блоке Задонов словно ожил. «Наконец-то досталась настоящая работа. Я, наверное, рожден быть учителем и только по недоразумению стал военным», — как-то сказал он Назимову. А сегодня он уже повесил голову, смотрит тоскливо. Что случилось?
— Эй, Коля, подтянись! — бодро окликнул его Назимов.
Задонов поднял голову, из глаз его текли крупные слезы, скатывались по морщинистым щекам: Николай плакал. Это было так необычно, что Назимов отшатнулся.
— Да ты скажи, что случилось? — допрашивал он друга.
— Мишутку… Шенке… — сдавленно проговорил Задонов и, не в силах больше произнести ни слова, обхватив голову руками, закачался. — Никогда!.. Никогда!.. Мстить буду, мстить!..
В Бухенвальде эсэсовцы держали свору собак, специально натренированных для травли заключенных. «Собачий фюрер» Шенке, чтобы псы не забывали вкуса человечины, время от времени спускал собак с цепи и натравливал на узников.
Вот и сегодня. Когда Мишутка с товарищами возил удобрения на огород, Шенке нашел повод придраться к мальчику, нахлобучил ему на голову порожнее ведро и спустил собак. Свора псов, каждый величиной с матерого волка, ожесточенно рвали тело Мишутки. А Шенке вместе с другими эсэсовцами, покатываясь со смеху, наблюдал за «потехой». Истерзанный Мишутка умер.
Перед взором Назимова предстал быстроглазый, шустрый паренек; еще так недавно спасший его от смертельной беды.
И вот нет Мишутки. Было невыносимо тяжело на душе.
Но предаваться горю нет времени. Да и Задонову нельзя впадать в отчаяние.
Назимов первый взял себя в руки, сухим, строгим голосом приказал:
— Зайдем к тебе в штубу.
— Прикончу, все равно прикончу этого людоеда Шенке! — не переставал повторять Задонов.
— Николай! — прикрикнул Назимов. Задонов, словно очнувшись, взглянул на друга.
— Идем! — повторил тот.
Они зашли в пустую конторку. Назимов запер дверь, взял Николая за локти:
— Слушай, друг. Я пришел, чтобы сказать тебе очень важную новость. Наконец-то я встретился с товарищами. Получил задание.
Выждав паузу, чтобы Николай осмыслил его слова, Назимов перешел к главному:
— «Русский центр» предложил мне работать в военном секторе. Меня спросили: кого я хотел бы привлечь к этому делу? Я назвал тебя. Ты не против?
Задонов взглянул на друга с укором, покачал головой, словно говоря: «Эх, оказывается, еще мало ты знаешь Николая Задонова!»
— А ты уверен в тех людях, кто дал тебе задание? Они не могут быть провокаторами? — спросил он перед тем, как дать окончательный ответ.
— Этого человека ко мне Йозеф привел. Он поручился за него.
— Да, Йозефу можно верить.
— Значит, согласен?
— Теперь мог бы и не спрашивать.
— Нет, так нельзя, Николай, сам понимаешь. Дело такое, что приходится быть строже. Ты определеннее скажи.
— Хорошо, слушай… Капитан Задонов в случае необходимости может молча умереть за родину. Вот мой ответ. Лучше скажи, в чем будет заключаться наша работа? Когда ты сведешь меня с ними?
— О работе поговорим потом… А сегодня после отбоя наведайся в наш барак.
Задонов молча кивнул.
Пора было уходить, но Назимов медлил — хотел еще что-то сказать, да, видимо, не решался.
— Ну говори же, — помог ему Николай.
— Не надо бы… Ты и без того напереживался. Знаешь, Владимира-то… Нет больше нашего товарища.
— Да что ты говоришь?!
— Замучили, гады!
— Запомним и это! — после молчания проговорил. Задонов.
