Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева
— Что дальше? — ехидно усмехнулась Патасултан. — А дальше Алибулат остановил коня и преградил ей дорогу. Если бы ты видела, сестра моя, как ломалась перед ним Хамиз, так и играла всем телом. Я, пожилая женщина, пила досыта и солнца и воздуха, пора бы, кажется, чему-то научиться, а вот не умею так ломаться… — и Патасултан бросила на соседку победоносный взгляд.
— Чем же это кончилось? — замирая от любопытства и страха, что ее надежды сейчас разобьются, как глиняный кувшин, уже давший трещину, торопила ее Патимат, а про себя думала: «Ну и хитрая ворона эта Умужат, так и зарится на самое лучшее место в ауле».
— Чем? — снова засмеялась Патасултан. — Да от такого кривляния расплавится и скала, не то что молодой парень. Даже конь под Алибулатом и тот не устоял: так и взыграл — то копытом ударит о землю, то заржет, то поднимется на дыбы. Конечно, Алибулат выхватил из ее рук кувшин и, отпустив коня, помчался обратно к реке. В аул они вернулись уже вместе, он нес ее кувшин, а она, скромно опустив глаза, куропаткой плыла рядом.
— Вай, сестра моя по вере! — воскликнула Патимат. — Где же я была, что не видела этого?! Выходит, дело-то не только скроенное, но и сшитое.
— Ты думаешь, дочка сама догадалась выйти парню навстречу? Ничуть не бывало. Это все материнская выучка. Клянусь молоком матери. Умужат заранее все рассчитала. Недаром на ее худую неказистую шею посажена умная голова. Она доходит до такой глубины, куда не проникнет ум даже самого умного мужчины. Пусть, мол, в ауле видят, решила она, что Алибулат оказывает внимание ее дочери. Дойдет это и до Аминат. И тогда они сами придут сватать ее дочь. Ведь Байсунгур не такой человек, чтобы разрешить своему сыну позорить девушку. Да, ничего не скажешь, у Байсунгура высокий горский намус[8].
— Вабабай! — совсем расстроилась Патимат. — Пропала я со своими дочерьми. Видно, судьба ошиблась, послав их мне. Лучше бы их родила Умужат. Она бы только в ладоши хлопнула — и сразу добыла им мужей. Представляешь, Патасултан, — жалобно призналась Патимат, — и дочери у меня такие же стеснительные. Ни за что не могу послать их к роднику днем. Говорят: «Как же мы будем проходить мимо годекана, ведь там столько мужчин».
— Не убивайся, Патимат, — успокоила ее Патасултан. — Судьба сама найдет твоих дочерей. А какие у тебя дочери! — При этом она причмокнула языком и поцеловала кончики своих пальцев. — Загляденье! Взять хотя бы Асият — спереди луноликая, сзади косы как змеи. А скромница-то, скромница! Встретит парня — сразу опустит голову, словно она перед ним виноватая.
«Не хочет ли Патасултан породниться со мной, неспроста она так хвалит моих дочерей», — с надеждой подумала Патимат. Но углубиться в эту спасительную мысль она не успела, так как их окликнула Умужат.
— О чем вы там шепчетесь? Мы вас ждем. Скоро обед, надо успеть все приготовить.
Патасултан и Патимат волей-неволей пришлось ускорить шаги и присоединиться к остальным женщинам.
И правда, когда они вошли во двор Аминат, то увидели, что двое мужчин уже подвешивали баранью тушу. Возле них с наклоненным небольшим кувшинчиком стояла Хамиз. Видимо, она ждала, когда они повесят тушу, чтобы полить им на руки.
— Она уже здесь! — успела шепнуть Патимат.
— Я же тебе говорила! — с довольной усмешкой подтвердила Патасултан.
— Хамиз, — распоряжалась между тем Умужат, — возьми таз и беги скорее на стройку. Надо вылить овечью кровь в яму под фундамент, чтобы в их доме никогда не проливалась другая кровь, кроме крови быков и овец, зарезанных к праздникам.
— Видала? — тут же толкнула соседку Патасултан. — Хочет, чтобы она почаще попадалась на глаза Алибулату. Бьюсь об заклад, не пройдет и месяца, как эта Хамиз заставит парня танцевать у себя на ладони. — И, как бы желая испытать Аминат и найти подтверждение своим мыслям, Патасултан пропела сладким голосом, обращаясь к хозяйке: — Вай, Аминат, я все любуюсь Хамиз. Ну что за девушка! Прямо как завершенное изделие Чаландара. Неудивительно, что твой Алибулат от нее без ума. Вчера я видела, как он нес ее кувшин.
— Не знаю, не знаю, сестрица Патасултан… Доживу ли я до того дня, когда мой сын наконец-то скажет: «Мама, я люблю эту девушку». Валлах, я бы словно заново родилась на свет. Но пока он молчит… — И Аминат, надевая на лицо сетку, сплетенную из тонких металлических прутьев, перевела разговор на другую тему: — Есть ли еще мед в ульях? В этом году ни разу не заглядывали. А ведь женщины просили сготовить им уркачу.
Аминат поднялась на крышу, где стояло несколько ульев, выкрашенных голубой краской. Патасултан было шагнула за ней, но тут же вернулась, вовремя вспомнив, как легко сглазить пчел. Поэтому, когда открывают улья, тактичные люди уходят.
Аминат разожгла огонь в дымокуре и, нажимая на его ручку, пустила в улей дым, чтобы выкурить пчел и свободно снять рамку с медом. Но, как пчелы вокруг цветка, мысли ее вились вокруг слов, брошенных соседкой. «Недаром эта Патасултан начала со мной разговор о Хамиз. Нет, недаром… Значит, люди уже догадались… Надо сегодня же поговорить с Алибулатом и поскорее засватать девушку».
Надо сказать, что Аминат давно присматривалась к Хамиз. И вовсе не потому, что Хамиз была дочерью ее старинной, ее боевой подруги, с которой они вместе в одной комнате прожили самые тяжкие, самые лучшие, самые незабываемые годы. И даже не потому, что мать девушки пользовалась большим уважением в колхозе, а отец был его бессменным председателем. Аминат ценила в Хамиз трудолюбие и хозяйственность: Хамиз не была избалована, хоть и росла единственной дочерью среди двух сыновей.
«Жизнь — что мельница, вертится без остановки. И неизвестно, какой день придется пережить и что испытать. Сегодня солнце, а завтра гроза. Поэтому надо быть готовой ко всему, — наставляла Умужат дочь. — А тот, кто сызмальства привык трудиться, нигде не пропадет. В этой жизни нет ничего хуже лени — она разъедает душу, как ржавчина железо».
И потому Умужат с детства приучала дочь ко всем хозяйственным делам: принимаясь за стирку, брала ее с собой на озеро, показывала, как надо полоскать белье, а как отжимать. Собираясь раскатывать тесто для хинкала, тоже не
