Юрий Ефименко - Маленькая повесть о двоих

Галина Ивановна слушала и сравнивала это с собой — своими страхами, случаями, желаниями. И находила полное согласие. Что ведь даже с мужем она, в сущности, замкнута и прячет множество вопросов, впечатлений и обид, которые вовсе не обязательно,◦— и полно!◦— вредно прятать. Наслаиваясь, они забываются, но и закрывают что-то. И вдруг появляется болезненное ощущение пустоты вокруг себя, и эта тоска — не потому ли?

—◦Значит, мы должны особенно ценить нас с вами?◦— сказала Галина Ивановна, вышло не то очень серьезно, не то слегка кокетливо. Ее первые словака рамками всех прежних разговоров, о них самих.

Невзоров промолчал, смотрел на море. Она испугалась — не поступила ли опрометчиво, и продолжила поспешно:

—◦А вы не совсем правы — надо искать собеседников.

—◦Возможно.

—◦А я никогда не искала.

—◦Такие всегда и советуют.

—◦Верно!◦— засмеялась она и подумала, что никогда не хватило бы сил и терпения.◦— А вы пробовали?

—◦Хотел — часто.

—◦С очередного понедельника… Вы же мужчина — ваши предки на зверей с дубинкой охотились!

—◦Ваши тоже, Галина Ивановна… На зверей проще. А за человеком, с кем поговорить хочешь, с дубинкой нельзя. Пробовать? Вот мы и пробуем, кажется.

—◦Я хотела сказать…

Галина Ивановна остановилась, чтобы продумать ответ,◦— их нагнала компания, им кричали еще издали, а как настигли, потащили, не принимая возражений, пойти вдоль берега до пионерских лагерей, где сейчас пустые пляжи (пионеров спать уложили), тихо и красиво.

Галина Ивановна хотела сказать — одинок ли человек, нет, пожалуй, в большем его же вина. Людей для себя просто надо разыскивать, и среди общего множества они найдутся. Трудность — увидеть их. К тому же никогда не знаешь, чем ты тронешь другое человеческое сердце.

И затем она подумала, что есть же и такие, кто привыкает и понемногу любит свое одиночество, а есть, которые готовы все человечество во враги записать и ни разу ни к кому шага не сделали.

А как перебили — мысли смешались, и она ничего не стала говорить.

Шли медленно. Невзоров все время оставался рядом. И в том, что среди общего разговора он подхватывал ее шутки, а она угадывала и верно продолжала за ним, была необрывающаяся нить связи, крайне важная для нее: ничего не нарушилось, по-прежнему они чувствовали и понимали друг друга. «Господи! Какая скромная и милая радость в понимании!◦— восклицала она в себе.◦— Как действует чудесно: жить, жить хочется!» И у нее усиливалось состояние радости и становилось спокойнее в мыслях.

По пути Невзоров захотел искупаться, его подождали. Потом, едва двинулись, пожаловался на самочувствие, нездоровилось. Наконец присел и отказался продолжать прогулку, сказал, что передохнет и вернется обратно. Признался — болит живот немного. Его немедленно принялись лечить утешениями, советами, напоминаниями не есть много фруктов и овощей, вообще осторожно есть их — все наверняка от этого. И вызвали «скорую» — ему становилось хуже.

Вскоре его увезли.

…Выяснилось с ним утром: приступ аппендицита, и уже сделали операцию.

Галина Ивановна до обеда просидела в комнате и пыталась читать. С утра погода портилась. Те облака, что висели в поднебесье, словно спускались, с ними и небо опустилось, надвинулось и придавило землю. Прохладнее как будто не стало, а явно поскучнело в природе, и совершенно не хотелось купаться. Всем этим и оправдывалась Галина Ивановна, отказывалась, если ее пытались вытянуть на улицу.

Чтение не шло, но она не оставляла книгу, потому что была она для нее тем занятием, к которому прибегают — каждый на свою привычку,◦— чтобы сосредоточиться на собственных мыслях.

Из памяти поднимались картины, обрывки и осколки, а иногда только след их, и по ним она восстанавливала прожитое, самые недавние годы, и разыскивала там наиболее приметное, светлое. Сравнивала с последними днями здесь, и сравнения, большей частью, получались не в пользу прошлого. И тогда на прошлом отпечатывались неясные вопросы, чередой — один, другой, третий, они что-то значили. Пожалуй, тревожное.

Она отбрасывала их сердито: что же — замуж вышла не по любви? В семье счастья не было? И вообще у нее ничего хорошего не было? Нет, это смешно! Она находила эти сравнения глупыми и решительней противилась. И не могла совладать с собой — все начиналось сначала.

Смешно и глупо.

Перед самым обедом прибежала Настасья.

—◦Все сидите? А завтра будет дождь.

—◦Потому что сижу?

—◦Тучи.

Галина Ивановна глянула в окно. Тучи.

—◦Слышала радио: переменная без осадков.

Она положила книгу и вслед за соседкой принялась переодеваться к обеду.

—◦Знаете: домой как хочется! Два дня терпеть — не знаю как!◦— отозвалась из ванной Настасья.◦— И знаете: мужа хочу! Я его целовать буду — без памяти!

Галина Ивановна заглянула к ней.

—◦Это еще что: мирный договор заключить?

—◦Галин Иванна, Галин Иванна!◦— с укоризной засмеялась Настасья.◦— Да все это, курортное что,◦— нет его! Ну — было. Да — нет! Вы меня поймите: вся эта кутерьма — чтобы отдохнуть по-человечески. Когда трясешься над чем-то и не разрешаешь себе — какой это отдых. По-моему, супругам друг от дружки тоже полезно отдохнуть. За год наберется обид, мелочей, а расстались, разлука — вот и смывается напрочь! Никакого дела до них. Хочу Кольку своего увидеть — страшно! Прилечу, приедем домой — вцеплюсь и до утра не отпущу!.. Эх, Галина Ивановна, взрослая женщина и не понимаете будто: еще крепче любовь!.. А что ваш Звездоглядов не явился сегодня?

—◦Кто?

—◦Да ваш. У него взгляд — люблю таких!

—◦Вчера «скорая» увезла, аппендицит, уже операция прошла.

—◦Да что вы?! Вот женская печаль — так и не увидитесь, значит.

—◦Почему?◦— Галина Ивановна замерла и посмотрела на Настасью с огромным удивлением. Та первую секунду не поверила, что можно не знать такого пустяка, и проговорила засохшим голосом:

—◦После этого десять дней в больнице держат.

Накануне отъезда, в последний вечер, Галина Ивановна смотрела телевизор, показывали «Жизнь Леонардо да Винчи», очередную серию. Она смотрела, как неимоверно хороший человек ходил среди людей, жил, окруженный ими, и не переставал быть одиноким. Из его умных, проницательно грустных глаз (всего лишь с экрана! Всего лишь актера!) в нее переливалась самая тяжелая из всех тоска — по людям.

Которую не заменит ничто. Кроме самих людей — хотя бы единственного, кто бы понимал…

«И что же случается,◦— думала она,◦— вот муж и жена, да ведь самые близкие люди, а могут жить бок о бок и никогда — ну хоть бы на минуту!◦— не найти друг друга. Почему так случается? И зачем же мы сами позволяем этому быть? И совсем не только муж, жена, а все мы. Все. Нелепица, несправедливость настоящая и большая. Когда же этого не будет?»

И ей уже не так важно было, что завтра уезжать и скоро дома будет. Ей хотелось дорогу очень долгую. И хорошо бы ее там никто не встречал, и она еще в автобусе побудет одна, в раздумьях. Ей надо было подумать над многим.

И немного она боялась возвращения, как будто ехать ей в совсем незнакомый город и к совсем незнакомым людям.

В прогнозе погоды ЦТ пообещало сухие дни. И все-таки пошел дождь. Галина Ивановна укладывалась спать под его шум. И под тихое дыхание спящей Настасьи.

Необыкновенно долгий ледоход

—◦Такой век!

—◦Зачем нам такой век!..

А лед все шел и шел, словно в верховьях его накопилось необычайно много, и этому потоку не кончиться, не остановиться, пока не спустятся к морю все льдины-ледышки. Смешные, неровные, глупые! Толкутся, друг друга сердито трут, недовольно лопочут, теснятся, набрасываются на каждый просвет воды.

Но сколько же можно!

К этим дням, к середине ноября, всегда уже степенно ползли заснеженные поля, пробирались с тихим шелестом между тесно сблизившихся заберегов. Вот-вот река встанет.

Валя смотрела на нее с площади Славы. Пришла после работы и долго одиноко стояла возле спуска к прибрежным улочкам. Куталась, прикрывалась воротником, белым кроликом. Морозный ветерок, кому на пустынной площади, на горушке возле реки, было самое место носиться, дул так, словно бы сразу отовсюду. То и дело задувал с неожиданной стороны. Наверное, просто путался бедняжка в недостроенной бетонной коробке Дома радио. Помечется, помечется в ней ошалело, вот и вырвется наконец, злой, то в одну оконную дыру, то в другую.

Молодая женщина высматривала за рекой мохнато, лесом темнеющие острова. В наплыве быстрых ноябрьских сумерек острова будто отступали от города. Или это город отшатывался от обрывистого берега протоки Чумки по стародавней памяти: когда-то, еще до революции, там стояли бараки для больных чумой. А у Вали не было ни сил, ни возможности остановить, удержать его подле города и возле себя. Не перебежишь реки, не перелетишь.