Снегов Александрович - Творцы
«Как химики, мы должны заменить радий и актиний на барий и лантан. Как ученые, работающие в ядерной физике и тесно с ней связанные, мы не можем решиться на этот шаг, противоречащий всем предыдущим экспериментам».
Еще не было случая, чтобы добросовестные, но отнюдь не страдающие от недостатка уверенности в себе немецкие исследователи так открыто признались в растерянности!
Зато у верной сотрудницы Гана Лизы Мейтнер сомнений не существовало. Мейтнер посчастливилось прошлым летом бежать в Стокгольм из Германии, где ей уже было уготовано место в концлагере. Получив письмо от Гана, в котором тот сокрушенно информировал подругу о новых загадках, Мейтнер со своим племянником Отто Фришем, сотрудником Бора, немедленно нашли объяснение — оно-то и ошеломляло!
Когда в ядро урана попадает снаряд-нейтрон, оно распадается — трескается, ломается, разваливается на два осколка. Можно применить и термин «делится» по аналогии с делением клетки. Мейтнер с Фришем так и назвали совместную заметку: «Деление урана с помощью нейтронов. Новый тип ядерной реакции». Они давали и расчет энергии осколков. Получалась чудовищная цифра — 200 миллионов электрон-вольт на каждый акт деления. В миллионы раз больше, чем при химических реакциях! Прямо-таки звездные энергии! А во второй заметке, написанной одним Фришем, сообщалось, что, возвратившись в Копенгаген после встречи с теткой, он в специальном опыте уловил осколки распавшегося ядра урана.
Курчатов размышлял. Итак, решена одна загадка — что происходит с ураном, когда его облучают нейтронами. Взамен появилось десять новых. Во-первых, так и неясно, появляются ли все-таки трансураны или нет? И во-вторых, на какие осколки распадается ядро урана? Из одного ядра не могут одновременно получиться лантан и барий, их суммарный вес больше веса урана. Значит, еще элементы? И очевидно, вылетают электроны, их появление фиксировали и раньше. А может быть, и нейтроны? И если нейтроны, то сколько их? Если один нейтрон разбивает ядро, а из ядра вырываются вторичные нейтроны, то ведь они могут в свою очередь разбить новые ядра, а те выбросят новые нейтроны — и вспыхнет ядерный пожар! Почему об этом умалчивают берлинцы и Мейтнер с Фришем?
Курчатов схватил оба журнала и направился к Иоффе. Директор Физтеха, тоже взволнованный поразительным открытием в Берлине, торжественно произнес:
— Свершилось, Игорь Васильевич!
— Свершилось! — радостно отозвался Курчатов — И знаете, о чем я думаю? О вторичных нейтронах! Если они вырываются из ядра и если их в среднем больше одного, то ведь это ядерный пожар, охватывающий кусок урана! Уверен, что не я один сейчас об этом думаю.
Курчатов набрасывал на бумаге цифры. Если опыты Фриша верны, то распад урана должен обеспечить выделение энергии в миллионы раз больше, чем горение угля. Килограмм урана равноценен тысяче тонн антрацита — это звучало фантастично!
Иоффе задумчиво сказал:
— Какое сейчас волнение в больших лабораториях мира! Все торопятся воспроизвести опыты Гана и Фриша… Мы, надеюсь, не будем стоять в стороне от великого похода на ядро урана?
Курчатов собирался вырываться вперед. Распад урана ставит массу вопросов. Две наисрочнейшие и наиважнейшие проблемы — какова природа осколков уранового ядра и имеются ли вторичные нейтроны. Ставим эксперименты в этих двух направлениях!
Иоффе показал на журналы:
— В Париж и в Рим они пришли на две недели раньше, чем к нам, даже Нью-Йорк опередил нас на неделю. В гонке урановых исследований, которую я предвижу, и неделя будет иметь значение. Вы правильно говорите — не вы один об этом думаете. И, вероятно, не первый подумали о вторичных нейтронах.
Курчатов покачал головой. В гонке исследований важно, кто раньше начнет, но еще важней, с какой быстротой пойдет работа. Он приступает к исследованиям сегодня же. Ни одного часа промедления!
— Что до первой проблемы — на какие элементы распадается ядро урана, — то за нее лучше взяться радиохимикам, — заметил Иоффе — Кстати, Хлопин несколько лет занимался облучением урана — разве не так? Определение вторичных нейтронов, естественно, дело физиков.
Курчатов с воодушевлением сказал:
— Если надежды наши осуществятся, в технике произойдет революция! Это ли не выход теоретических исследований в живую практику!
Иоффе одобрительно улыбался. Вероятно, Курчатов преувеличивал скорость выхода научных экспериментов в практику производства. Это было хорошее преувеличение — творческое приближение к грядущему. Невероятное становилось реальностью. То, что недавно называлось пророчеством, сегодня — тема эксперимента. Было от чего кружиться голове!
Не заходя к себе, Курчатов поехал в Радиевый институт. Ватные тучи, обложившие небо, наконец прорвало — снег валил так густо, что прохожие превращались в подобие снежных баб Курчатов уткнул нос в шарф, чтобы не дышать холодным воздухом. Проклятый грипп давал о себе знать и чиханьем, и слезящимися глазами, и повышающейся температурой. «Валит в постель, шельма!» — с досадой подумал Курчатов и проглотил две таблетки кальцекса. От мысли, что какое-то лекарство принято, стало легче. Он быстро прошел мимо циклотронной лаборатории и поднялся на второй этаж. Хлопина в его маленьком кабинетике не было. Курчатов прошел в соседнюю комнату. Хлопин с женой — оба в белых халатах — расставляли в лаборатории баночки с реактивами.
— Не ждали, Виталий Григорьевич? А я — вот он, в натуральную величину!
— Ждали! — весело отпарировал Хлопин. — Ни Мария Александровна, ни я не сомневались, что сегодня будете. И я вам нужен, и еще больше — вы мне! Как по-вашему, что в баночках?
— Хотелось бы, чтоб урановые соединения!
В баночках были препараты урана. Хлопин с живостью заговорил о статье Гана. Ган один из лучших радиохимиков мира, но в его сообщении присутствует желание поскорей поделиться сенсацией. В продуктах распада урана нашли лантан и барий, но одно ядро урана на эти два элемента распасться не может. Значит, есть несколько путей деления урана: один приводит к лантану, другой — к барию. Несомненно, и другие элементы будут, Ган, вероятно, уже ставит новые опыты, чтобы выяснить конкретные схемы распада урана. Этой темой займется и Хлопин с женой. В радиохимических лабораториях мира сейчас лихорадочно готовят эксперименты. Они в Ленинграде не отстанут.
— К вам, Игорь Васильевич, у меня много просьб. От вашей энергии зависит успех работы. Источники нейтронов, которыми мы снабжали Физтех, понадобятся нам самим. Нам придется ужаться с помощью, которую оказывали другим институтам, Игорь Васильевич… Мы на циклотроне будем облучать собственные урановые мишени.
Курчатов понимал, что возражать бесполезно — Хлопин решал важные административные проблемы не по внезапному наитию, а заранее обдумав. Он высказывал не просьбу, даже не пожелание, он приказывал. Курчатов все же с обидой указал, что он не только работник Физтеха, но и руководитель физического отдела Радиевого института, у него здесь свои работы — что же, прекратить их на полусвершении? Хлопин покачал головой. Нет, о прекращении ведущихся работ и речи нет. Курчатов сейчас усовершенствует циклотрон, чтобы получить пучки с энергией до 5 миллионов электрон-вольт и интенсивностью до одного микроампера, — разве его просят прекратить эту тему? Его аспирант Мещеряков определяет сечения захвата быстрых нейтронов для двадцати семи элементов от натрия до висмута — ни один из элементов не будет выброшен. И разве отменяются исследования самого Курчатова по селективному захвату нейтронов кадмием, свинцом, гадолинием, разве забирают его помощников по этой теме — Алхазова, Гуревича, Рукавишникова? Все работы идут, как намечено, спорить не о чем.
— Новая обстановка требует изучение новых тем, — хмуро возразил Курчатов.
Голос Хлопина стал холодным — Мария Александровна, не вмешиваясь в разговор и не прерывая возни с препаратами, с любопытством поглядывала на спорящих. Да, конечно, новая обстановка требует изучения новых проблем. Но изучать их лучше всего в стенах Радиевого института, а не в другом месте. Он напоминает, что РИАН — Радиевый институт Академии наук, так он теперь стал называться, уйдя из Наркомпроса в академию, — единственное в стране учреждение, которое ставит своей задачей познание всех явлений искусственной и природной радиоактивности. Может ли то же сказать о Физтехе уважаемый Игорь Васильевич? Он берет на себя смелость утверждать, что и среди всех мировых радиевых институтов РИАН единственный в своем роде, так как имеет в своем составе три отдела — физический, химический и геохимический, то есть обеспечивает комплексный характер изучения всех форм распада ядер. А разве деление ядер урана не одна из форм такого распада? Уже одно то, что Игорь Васильевич задолго до открытия деления урана попросился к ним в совместители, показывает широту их института. И он напоминает еще о том, что их циклотрон, уже не единственный в Европе, остается все же самым крупным, и что только с его помощью можно ставить солидные эксперименты с ураном, и что два года назад он, Хлопин, предупреждал: циклотрон строится в Радиевом институте для работ именно в этом, а не ином научном учреждении.
