Геннадий Семенихин - Летчики
— Я где-то читал, будто он до сцены чуть ли не пастухом был.
— Да, прошел трудный путь, но дети не всегда повторяют родителей.
Сергей впервые внимательно посмотрел на собеседницу. Широко раскрытые светло-серые глаза девушки не опустились и не побежали в сторону, просто и доверчиво они встретились с его глазами. Они были мечтательными и в то же время серьезно-сосредоточенными. Узкое бледноватое лицо с мягким небольшим ртом, простенький зачес светлых волос, стянутых узлом на затылке, тонкие руки, по локоть обнаженные короткими рукавами белой блузки.
Сергей одним из первых сдал жюри свои ответы. Подведя итоги, высокий смуглый председатель студенческого профкома объявил:
— Первый приз присуждается доценту Марии Петровне Ольшанской, второй — нашему гостю, капитану Мочалову.
Под аплодисменты Сергей получил приз — флакон духов «Огни Москвы».
— Вот ведь штука, — обратился Мочалов к соседке, — слишком это роскошно переводить на себя такую вещь. Вы, конечно, извините, краем уха слышал, вас зовут Нина?
— А я обоими ушами только что слышала, что вы капитан Мочалов, — улыбнулась студентка.
Сергей смутился.
— Вот и отлично. Так разрешите преподнести духи.
— Ой, что вы! — всплеснула руками девушка и вся порозовела.
Но Мочалов уже не отступал.
— Нет, нет, все решено. Берите. Стыдно же мне в день восьмого марта духи уносить.
Студентка приняла подарок, неловко поблагодарила. Когда она собралась уходить, Мочалов предложил проводить. Большие глаза девушки взглянули на него заинтересованно.
— Ну что же, — сказала она просто. — А вы не опоздаете? Мне подруги говорили, к вам долго ехать на электричке.
— Электрички ходят до двух ночи, — возразил Мочалов.
— Вам с какого вокзала?
— С Северного.
— А я на Маросейке живу. Метро от нас близко.
— Вот и чудесно.
В вестибюле Сергей помог девушке одеться. Она предложила пройтись пешком, и он согласился. Морозило. Москва, сияющая бесчисленными огнями, встречала и провожала их на каждом перекрестке гудками автомобилей. Подходя к большой площади, Нина остановилась и придержала Сергея за локоть.
— Давайте секундочку постоим. Ох, как я люблю ночную Москву! Иногда, усталая от всех этих интегральных исчислений, сопромата и бурового дела, вырвешься на улицу, окунешься в людской поток, и появятся новые силы. — Она протянула руку в кожаной перчатке. — Если вы не москвич, вам мое чувство, может, и непонятно.
Сергей ответил не сразу. Он смотрел на ярко освещенные этажи высоких зданий, окружавших площадь, на мигающий зрачок светофора, то желтый, то зеленый, то красный, на станцию метрополитена, над которой горела буква «М». Оттуда почти непрерывно тянулся поток пешеходов. Это москвичи возвращались с заводов и фабрик, закончив вечернюю смену, из аудиторий и институтов, из театров, кино, от друзей и знакомых. Были в толпе и только что приехавшие в столицу, добиравшиеся с одного вокзала на другой. Если, выйдя из метро, человек отходил в сторону из этой живой струи и долго осматривался вокруг — можно было безошибочно сказать: это не коренной москвич, это стоит гость столицы, пораженный ее величием. А высоко вверху — над крышами зданий, над площадью, кипящей человеческим шумом, над железными фермами мостов и закованной в гранит Москвой-рекой, над куполами древних церквей, этих свидетелей старины над острыми шпилями вокзалов — спокойно и ярко горели рубиновые звезды Кремлевских башен.
— Огни Москвы… Даже сквозь дымку тумана их видно, — восторженно сказал Сергей. — Нет, Нина, я вас хорошо понимаю. Я сам люблю Москву. Люблю крепко. В сорок первом под ее стенами воевать начинал.
Девушка посмотрела на него в упор, в ее глазах отразилось ласковое внимание.
— Сколько же вам тогда было? — негромко спросила она.
— Девятнадцать с хвостиком.
— А мне пятнадцать, — заметила Нина в раздумье. — Что можно рассказать о себе! Очень простая биография. Кончила восьмой, осенью по вечерам дежурила в госпитале. Я тот год никогда не забуду. Сирена, прожекторы, стрельба зениток… Ой, неужели может повториться?
— Есть люди, только и мечтающие об этом, — вздохнул Мочалов, — если бы не они, я бы тоже, честное слово, ушел из армии, пошел бы строить или с вами бы укатил в геологическую экспедицию. Вы бы меня взяли?
— Конечно, — быстро согласилась Нина, — вы добрый, а мне такие по душе.
Расставались у серого трехэтажного здания. Нина сказала:
— Видите на втором этаже угловое окошко?
— Лампа под зеленым абажуром? — уточнил Сергей.
— Да, да, — подхватила девушка, — мама меня дожидается. Никогда не ляжет первой… В этом доме я родилась и выросла. Так что настоящая москвичка.
— Настоящая маленькая москвичка.
— Почему маленькая?
Сергей засмеялся:
— Ростом подкачали. Я так и буду вас звать: «маленькая москвичка».
Часы показывали двенадцать.
— Торопитесь, вы можете опоздать, — забеспокоилась Нина.
Сергей ушел, записав номер ее телефона и пообещав достать на ближайшее воскресенье два билета в Большой театр. Позже Нина признавалась: «Если бы ты не предложил театр, у нас бы знакомство прервалось, — и прибавляла: — Я бы всю жизнь жалела».
Они сходили на «Садко» и после встречались как старые друзья каждую субботу вечером и проводили вместе воскресенья.
Временами Мочалову казалось, что с Ниной его ничто не связывает. «Просто с ней занятно проводить время», — думал он.
Но потом вышло так, что Сергей не видел ее почти две недели. Подходя к знакомому подъезду, он ощутил всем своим существом, что волнуется и не может этого волнения подавить. «А вдруг я ей наскучил, и она ушла в театр, с кем-нибудь из студентов? Разве нет молодых, красивых парней?» Но Нина ждала и вихрем выбежала на первый звонок. Распахивая дверь, спросила шутливо:
— Какие ветры и где вас носили так долго?
Шутила, а большие серые глаза смотрели тревожно, вопросительно. И он почувствовал, что привязан к ней крепко-крепко.
Пожалуй, это воскресенье было для них самым необычным. Нина часто задумывалась, заставляла Сергея много рассказывать о своем детстве, о фронте, о товарищах. А он, наоборот, не мог сдержать своей радости и все время говорил и говорил… После его ухода мать Нины, шестидесятилетняя Ольга Софроновна, поправляя на носу очки в роговой оправе, лукаво улыбалась.
— И когда же нам теперь его ждать, твоего сокола?
— Ждать в субботу, — хмуро отвечала Нина, — а почему моего?
— Да что, я разве не вижу, как вы друг на дружку-то смотрите!
Нина бросилась к матери и, пряча в теплом плече лицо, зашептала:
— Мама, и он? Да, и он? А ты не ошибаешься?
Морщинистая рука Ольги Софроновны нежно гладила светлые волосы дочери.
— Ах ты, дурнушка, скоро инженером станешь, а такая смешная…
Наступила весна. Неторопливая московская весна с капризным небом и капризным солнцем. В конце апреля у Нины предстоял день рождения: двадцать два года. Сергей готовился к этому событию. Он заказал в ювелирной мастерской подарок — серебряную пудреницу — и попросил выгравировать на ней надпись. Когда заказ был готов, он испугался: не слишком ли пышно и имеет ли он право на такой дорогой подарок? «Совсем как невесте», — подумал он.
За четыре дня до праздника у Мочалова стряслась беда: от простуды заболели зубы. Врач отказался рвать зуб, пока не спадет опухоль. К счастью, она продержалась недолго, и зуб мудрости — виновник треволнений, был удален. Но все равно два последующих дня никак нельзя было снимать повязки. Мочалов, стоя у зеркала, сокрушенно качал головой и ругался:
— Только и осталось с такой рожей на именины!
После долгих колебаний он все же поехал. У дверей Нининой квартиры остановился в нерешительности. Гости были уже в сборе. Из комнаты слышался громкий смех. На звонок выбежала Нина в новом светло-зеленом платье. Увидев на голове Сергея бинты, она вздрогнула, подалась назад и застыла. Глаза, не моргая, уставились на Мочалова, маленький рот задрожал. И вдруг, не поняв толком, что произошло, закрыла ладонями лицо и побежала в комнату, откуда вышла на звонок. Сергей кинулся следом. За стеной молодые голоса выводили с увлечением:
Пусть дни нашей жизни, как волны, бегут,Мы знаем, что счастье нас ждет впереди…
Чей-то баритон выделялся в общем хоре, так и взлетал над другими голосами.
В комнате было темно. Сергей услышал всхлипывания и скорее натолкнулся на Нину, чем увидел ее.
— Нина, Ниночка, да что ты, — позвал Сергей, — или я чем обидел?..
Она подняла лицо. Теперь, освоившись с темнотой, он увидел близко от себя ее большие, ставшие удивительно красивыми глаза. Они горели тревожной радостью, ожиданием.
