Пантелеймон Романов - Сборник рассказов
— Таких на вес бы принимать. Да норму определить: как против нее пуд лишнего, так вдвое драть. А то ежели их по головке гладить, они так расплодятся, что все движение в городе остановят. Вишь, вон, сколько народу ждет, а он сидит, как будто не его дело, — говорили кругом. — У, сволочь… Прямо все сердце переворачивается.
— Э, ну тебя к свиньям, — сказал толстый человек, вылез из саней и, сунув извозчику рублевку, пошел пешком.
Лошадь сразу тронулась. Движение возобновилось.
— Вот все дело и было в нем, а дворники тут ни при чем, — сказал милиционер.
— Что это тут было–то, — спрашивали задние, поравнявшись с толпой, которая все еще стояла и смотрела вслед толстому человеку.
— Что было… вон черт пошел! Как сел поперек дороги, так и запрудил все.
— По такой дороге всех людей на зиму взвешивать бы надо. Как больше, скажем, пяти пудов, так из Москвы к чертовой матери.
ЗАГАДКА
В пригородной слободе был праздник, и народ толпился на улице.
Вдруг кто–то закричал:
— Глядите, что делается–то!
Все бросились к крайнему сараю и увидели, что на лугу, около лесочка, с остервенением возятся два человека. Они то падали, то вскакивали на ноги и били друг друга, причем один кричал, а другой бил молча. Видимо, один нападал на другого.
— Что за притча? — сказал кто–то, — кто бы это мог быть?
— Один, кажись, наш, Андрон Евстигнеев как будто.
— Да, похоже. Он, он, так и есть. Его шапка. Вон сшиб и шапку, — крикнула молодка в розовой кофте.
— Подрались, знать, за что–то.
— Пойтить разнять, что ли?
— Сами справятся, что ж лезть–то, может, он его за дело учит.
— Ежели это Андрон, то должно за дело, он чтой–то вчерась свеклу продавал, да, кажись, гнилой навалил.
— Вот народ–то пошел, — сказала старушка в беленьком платочке, тоже смотревшая на дерущихся, — из–за свеклы грех на душу берет да еще по горбу попало, а там, глядишь, морду раскровянит.
— Морду–то ничего, а вот как двух ребер недосчитаешься, это дело хуже. Погляди, пожалуйста, как лупит! — отозвался пожилой мужичок, присаживаясь на бревно и закуривая папироску.
— У нас в прошлом годе так–то подрались двое на кулачки, так у одного все передние зубы и вылетели, у другого почки отбиты. Так до сих пор согнувшись ходит. Семена Стрежнего сын.
— Знаем, рыженький такой.
— А то иной раз без глаза остаются, тоже хорошего мало.
— Ребятишки уж полетели.
— Это им первое удовольствие.
— Ведь убьет мужика, посмотри, пожалуйста, к берёзе его прижал!
— А что ж, и убьет. Нешто долго до греха? Человек же, когда озвереет, так себя не помнит, — сказал пожилой мужик, сидевший на бревне, — в прошедшем году как–то у нас двое в Семеновке подрались; ну, их розняли, когда уж увидели, что у одного глаз выбит. Так он с выбитым глазом еще догонять бросился того, да в обиде потом на всех, что розняли их. Он бы, видишь ли, ему показал, как глаз выбивать. А сам же кричал, народ созвал, вот не хуже этого… Вишь орет… словно поросенка режут.
— Кажись, это Андрон. Ну, значит, за дело учит.
Побежавшие на место происшествия ребятишки пробежали уже половину расстояния; один из них споткнулся на кочку и растянулся во весь рост, потом вскочил и опять побежал.
— Вот кто любит на драку–то смотреть, морду кровь себе разобьет, и уж добежит посмотреть!
— Сам, небось, сидишь, смотришь. А если б ноги были молодые, еще, глядишь, тоже побежал бы.
— Мне и отседова хорошо видно.
— Теперь чтой–то стало выводиться, а прежде, бывало, как масленица, так все идут на бой. Бывало, как зареченские с нашими сойдутся стенка на стенку, так сколько морд раскровянят — ужасти! Ноги ломали. Иной звереет, кол из горожи выдернет и пойдет крошить.
— Любили.
— Зато судов этих не знали! Посчитают друг другу ребра — и ладно. А теперь как чуть что — суд, милиционер…
— Да, теперь выводиться стало.
— Народ стал очень образованный; вишь, как праздник, так молодые все в город уехали — мячики там гоняют.
— Матушки, матушки, погляди, что делается!..
Вдруг все замерли: один из дравшихся упал на траву, а другой — что–то пошарив по его одежде и оглянувшись на подбегавших ребятишек, бросился в лес.
— Кажись, камнем по голове хватил…
Мальчишки, через минуту добежавшие до упавшего, окружили его и стали что–то кричать и махать руками; часть глядевших на драку бросили грызть подсолнухи и со всех ног кинулись на место происшествия, остальные же — тревожно переглянувшись, тоже пошли поспешным шагом.
— Долго ли до греха… хорошо, если без памяти лежит, а как, если вовсе мертвый? — говорили разные голоса шедших торопливым шагом людей.
— Убили! Человека убили! — кричали ребятишки испуганными голосами.
Убитый лежал, раскинув широко руки, с проломленной головой.
Он оказался ограбленным, так как у него был выворочен карман и сорваны часы, от цепочки которых осталось в петле пиджака только колечко.
И кстати тут увидели, что это совсем не Андрон, а неизвестный мужчина, очевидно, шедший к перевозу на реку. Убийство было, несомненно, совершено с целью грабежа.
Около убитого уже толпился сбежавшийся со всех концов народ. От слободы бежали еще и еще, как бегут при звуке набата на пожар.
— Ясное дело, что бандит, — говорили в толпе, — подкараулил в лесу и наскочил.
— Когда ж он убил–то? — спрашивали вновь подбегавшие со стороны другой деревни.
— Да вот сейчас только, при нас, — сказала молодка в розовой кофте. — Мы вон там на горочке все сидели.
— И мужики были?
— А как же, и мужики все были. Долго справиться не мог, мужик–то здоровый, должно, был. Уж потом, знать, камнем пригадал ему голову разворотить.
— Что ж на помощь–то не побегли? — спросила старушка, запыхавшаяся от бега.
— Да ведь кто ж его знал–то… Мы думали, что драка какая, или за дело учит. Нешто угадаешь! А мы долго смотрели, мужик–то здоровый был, долго не сдавался.
— Ах, ты господи, ну, как тут жить, когда людей прямо на глазах убивают.
— Ни закона не боятся, — ничего.
— Небось, дети остались…
— А главное дело — не боялся, на глазах у всех бил, — сказала опять молодка в розовой кофте: — мы всей деревней почесть стояли, он и внимания не обратил.
— Да… это уж последнее дело, — сказал, покачав головой, мужичок в поддевке. — Ну я понимаю — ночью, уж если, скажем, такой отъявленный человек, что ему ничего не стоит душу загубить, а то ведь днем, на виду у всех не побоялся!
— Вон милиционер идет.
— Когда совершено убийство? — спросил милиционер, оглядывая собравшуюся вокруг трупа толпу.
— Да вот сейчас только, — сказало несколько голосов.
— А кто–нибудь видел?
— Да все видели, — отозвалось опять несколько голосов, — при нас же и дело было.
— А почему не воспрепятствовали?
— А кто ж его знал, что он убить хочет. Мы думали, он просто бьет его. Может, за дело учит.
— Мы думали это насчет свеклы, — сказал чей–то голос.
— А он просил помощи?
— Как же, кричал здорово.
— Ну, и что же вы?
— А какая драка без крику бывает?
Милиционер некоторое время о чем–то думал.
— А вы где же были–то? — спросил он наконец.
— Да вон на горочке все сидели, — сказала молодка в розовой кофте.
— Упокой, господи, душу его, — сказала старушка, перекрестившись.
Милиционер вынул книгу и карандаш, потом присел на корточки и стал писать протокол.
— Убийство с целью грабежа? — спросил он, не поднимая головы.
— С целью, — сказало несколько голосов.
— При свидетелях?
— При свидетелях.
— Кто именно? — спрашивал милиционер, глядя вниз и держа карандаш наготове.
— Почесть вся деревня была, — отозвалось несколько голосов.
— Убийца скрылся?
— Скрылся.
— Тоже на глазах у всех?
— На глазах. Вот сюда, в лесок побежал.
Милиционер перевел взгляд в сторону леса и опять стал писать.
— Да это уж каким головорезом надо быть, чтобы на глазах всей деревни человека зарезать, — сказал кто–то.
— Теперь не найдешь!
— Где ж теперь найтить. Лови ветра в чистом поле.
— Что же, он долго его бил? — спросил милиционер, кончив писать.
— Долго. С четверть часа возился. Мужик очень здоровый был.
— Ну, ладно, двое останутся при мертвом теле, а остальные расходитесь.
Все стали расходиться, оглядываясь на труп. Шедшая сзади всех старушка покачала головой и сказала:
— Вот грех–то… Ну, ежели бы ночью или в безлюдном месте, а то прямо на глазах у всей деревни. Как же он не боялся–то?
— Вот то–то и загадка–то, — отозвался кто–то.
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ РАССКАЗ
Писатель, прославившийся своим юмором, принес редактору рассказ о том, как сотрудники Союзмяса контрактовали свиней в деревне. Мужики, порезавшие своих свиней, таскали со двора на двор единственную оставшуюся в деревне свинью. И контрактанты выдали под нее 3 500 рублей авансов.
