Олег Грудинин - Комсомольский патруль
Смех у Болтова получился неожиданно тоненький; неприятный. Топорков неодобрительно покосился на Кирилла...
— Зайди ко мне, Ракитин, — попросил он, вставая и оправляя китель. — Минут через двадцать зайди, ладно?
У себя в кабинете Топорков спросил без всяких предисловий:
— Болтов ушел из техникума?
— Ушел, — подтвердил я, как всегда удивляясь осведомленности Топоркова, — а что?
— Так. А почему ушел?
— Говорит, работать надо. Денет в семье не хватает. На бойню устроился шофером.
— А почему в штабе держите?
— Так ведь он работать пошел, что ж... А что?
— Нет, ничего, — Топорков пододвинул к себе папку с текущими делами. — Ладно, иди. Не нравится мне этот Болтов. Фальшивый он какой-то. Присмотрись-ка к нему получше.
О «ЛЕГКОЙ КАВАЛЕРИИ» И ЛЮБВИ
Белые-белые рваные куски облаков раскиданы по небу. Они далеко друг от друга. Они напоминают случайные острова среди голубовато-серого, как будто запыленного неба-океана. Еще рано. И от сознания, что можно минут десять-пятнадцать помечтать не вставая, по телу растекается приятное, но чуть тревожное чувство. Солнце за окном словно начинает играть с облаками, то появляясь, то прячась. От этого нехитрый пейзаж на небольшой акварельной картинке, висящей на стене, быстро меняется, становится то радостным, то хмурым. Вот солнце скрылось, и проселочная дорога, идущая сквозь молодой лесок, стала сырой, неприятной. Дует промозглый осенний ветер, вот-вот пойдет дождь. Но вот солнышко появилось снова. По комнате скользнул пыльный тонкий, как игла, луч и, в упор ударив картину, разбил осень. Все переменилось. Искрящиеся весенние лужи отражают голубое, светлых тонов небо. И в ветвях уже шелестит душистый мягкий ветер, несущий запах талой земли и зеленеющих вербных почек. Идти бы сейчас и идти но этой вольной дороге, и смотреть во все глаза, и слушать, впитывать звуки просыпающейся природы...
— Галина, четверть восьмого...
— Сейчас, мама, я не сплю...
Голос бесцеремонно вторгся в увлекательную, приятную иллюзию. Галя Цветкова сморщила нос, собираясь чихнуть, но и чихать от досады расхотелось: всегда прервут не вовремя.
Девушка полуприкрыла веками глаза и перевела взгляд на окно. А еще хорошо смотреть на золотой кораблик Адмиралтейства. Его отсюда хорошо видно. Если лечь вот так и прищурить глаза, то можно совсем-совсем реально представить себе, что это не адмиралтейский, а настоящий корабль. Плывет он по бескрайнему северному морю. Подстерегая, колышутся по бокам его причудливые льды — айсберги, покрытые белым, как вата, снегом. Гордо плывет этот корабль, сверкая в лучах весеннего полярного солнца своими золотыми парусами. А ведут его — только вперед — суровые, отважные люди, не боящиеся громадных и злых ледяных гор...
— Галина, ты опоздаешь
Галя откинула одеяло и, вскочив с постели, торопливо потянулась за халатом.
— Сейчас, мама, я только запишу. Уж очень хорошие строчки пришли в голову.
Схватив лежащий на столе потрепанный блокнот, девушка торопливо присела на постель. Некоторое время она занималась тем, что, глубокомысленно подняв глаза к потолку, ритмично кивала головой и шевелила губами.
— Ох! — раскачивания сменил сердитый жест, от которого блокнот отлетел на другой конец кровати. — Так и знала... — Девушка не окончила и, замолчав, начала быстро одеваться...
— Ну вот, — помолчав, протянула она обиженным тоном, — опять сбилась. Как только заговоришь, сразу все пропадает. А ведь как хорошо начиналось:
Облака надо мной,Нету дна подо мной,И кругом звенит тишина... —
продекламировала она все еще мрачным голосом, но через минуту рассмеялась. — Не беда, напишу новые. Все равно, кроме меня и тебя, мама, никто их не читает.
Для очистки совести сделав два-три гимнастических упражнения, девушка взяла в руки полотенце.
— Мам, а ты зря ругалась, что мы на пятом этаже живем, — сказала она, растягивая полотенце, — иначе бы шпиля с корабликом не было видно. А я так люблю на него смотреть, — добавила она с жалобным вздохом. Глаза ее елейно поднялись кверху. — Особенно утром, пока не помешают.
Галя преувеличенно аппетитно зевнула.
— Как будто, — продолжала она развивать свою мысль, — из рассказов Грина или даже...
— Галина, честное слово, ты опоздаешь на работу. У вас же в восемь утра совещание, ты сама говорила.
Галя побежала мыться.
Уже перед уходом из дому она снова взяла в руки блокнот и торопливо записала в него быстрым размашистым почерком:
Облака надо мной,Нету дна подо мной,И кругом звенит тишина.Над тобой, надо мной,Над зеленой волнойГолубая скользит луна.
— Получилось, — довольно объявила она матери, — и в рифму и красиво. Хочешь, прочту?
— Иди, иди, — заторопила ее мать. — Потом прочтешь. Ведь совсем опаздываешь.
Сунув блокнот в сумочку, Цветкова выбежала на улицу.
По утрам город торопится. Спешат переполненные трамваи. Спешат пешеходы, один за другим резво исчезая в ненасытных подъездах учреждений, на ходу здороваясь с сослуживцами. На перекрестках скопляются легковые машины, и люди, сидящие за рулем, нетерпеливо переводят взгляд с красного предостерегающего глаза светофора на ручные часы. Напряженная обстановка начинающегося большого трудового дня. Делом заняты все и вся. Единственно, кажется, кто бездельнича ет в эти часы, — это само осеннее утро. Слишком уж ласково, разнеживающе улыбается молодым, в этом году посаженным деревцам как бы умытое утренней росой, прохладное, свежее солнце. Да и им, деревцам, тоже совсем мало дела до окружающей суеты. Тянутся они вверх, кокетливо рисуясь своими еще не окрепшими, нарядными ветками. Никуда не торопясь, играет осыпающимися листьями уличный сквознячок, и так же бесцельно бродяжничают по спокойной небесной синеве ленивые клочки белого пара.
Прелестное утро тянется медленно. Оно отстает от людей, и поэтому люди мало обращают внимания на него. Только изредка какая-нибудь курносая, с синими глазами девушка нечаянно замедлит шаги и украдкой вздохнет, увидев, что под ногами стелются золотые листочки берез. Но девушка тоже спешит. Быстро стряхнув с себя утренние чары и беспричинно рассмеявшись, она побежит догонять идущую впереди подругу, чтобы спросить, пойдет ли та сегодня после работы на стадион.
Утро не торопится, и людям с ним не по пути.
Я был настроен в это утро совсем не лирически, встретив у райкома Галю Цветкову.
— Технический секретарь, а опаздываешь, — строго бросил я, переводя взгляд с ее улыбающейся физиономии на свои ручные часы. — Не понимаю, чего тебе так весело? Там, наверно, народу уже полным-полно набралось. Ждут, когда ты соизволишь прийти их зарегистрировать.
Но оказалось, что мы с Галей пришли в этот раз первыми.
— Не понимаю, — удивился я, — совещание назначено на восемь часов, а еще никого нет. В чем дело?
На этом совещании секретарей комсомольских организаций мне предстояло сделать доклад об организации групп «легкой кавалерии» (мы решили создать их в районе по примеру комсомольцев прошлых пятилеток), и поэтому я немного волновался.
Галя заметила это.
— А вам, Ракитин, вредно волноваться, — сказала она, лукаво поблескивая глазами, — цвет лица может испортиться, и потом у вас память, оказывается, никуда не годится. Совещание назначено не на восемь, а на девять тридцать. Райком начинает работать только в девять часов. Вам бы, товарищ член бюро, пора это знать.
Я возмутился:
— Это не у меня память никуда не годится, а у вас. Вы же сами вчера предупредили меня по телефону, что совещание в восемь. Из-за вас я даже позавтракать сегодня как следует не успел, так торопился.
— Подумаешь! — Цветкова как-то странно посмотрела на меня, чуть наклонив набок голову и все еще продолжая улыбаться. — Один раз можно и не позавтракать, ничего не случится. А с началом совещания я сама, видно, напутала. У меня ведь девичья память.
Я пожал плечами и ничего не ответил.
«Ладно, — мелькнуло у меня в голове, — за эти полтора часа можно будет еще лучше подготовиться к докладу. Тема-то очень ответственная».
Мы с Галей вошли в помещение райкома.
Непривычно гулко отдались наши шаги в пустых комнатах — тяжелая, мерная моя поступь и легкое постукивание Галиных каблучков.
Я обратил внимание на то, что у нее новые туфли. «Купила, наверно, недавно, — подумал я, — потому так и стучат».
Солнце светлыми веселыми квадратами лежало на полу в инструкторской, куда мы зашли сначала.
Пустые столы без инструкторов, в солнечных лучах вьются пылинки. Где-то скрипнула дверь. На той стороне двора, на крыше, расхаживают голуби... Я подошел к окну и открыл форточку. И вдруг почему-то совсем расхотелось заниматься докладом. Я еще никогда не видел райком таким... неофициальным. Кажется, это почувствовала и Галя. Она вышла на минуту и вернулась с томиком стихов Щипачева. Меня неожиданно рассмешил этот томик.
