Михаил Шолохов - Слово о солдате (сборник)

— Первым спущусь я, — сказал Фадеев.

— Нет, Александр Николаевич, так нельзя, — заявил Лысенко. — Ты — командир.

— Моя идея, мой и риск.

— Да разрешите мне! — взмолился Юрочка. — Я же, знаете, как лазаю, товарищ старший лейтенант! Как первоклассная обезьяна.

— Ну, полезай, обезьяна первоклассная! — улыбнулся Фадеев. — Автомат возьми с собой и пару гранат.

— Есть, товарищ старший лейтенант! — обрадовался Юрочка и исчез в темноте.

Вернулся он через пять минут. На нем висели автомат, две сумки, наполненные гранатами, и трофейная гитара, захваченная с боем в румынском блиндаже. С этой гитарой Юрочка никогда не расставался: ему хотелось быть похожим на моряка из знаменитого фильма.

Он встал на четвереньки спиной к обрыву и, ухватившись за канат обеими руками, повис над черной пропастью.

— Цирк Шапито, — сказал Юрочка, напряженно улыбаясь, глядя снизу в тревожные лица товарищей, — воздушный акт на проволоке! Всю жизнь мечтал. Адью, друзья!

Он стал быстро спускаться. Наверху, затаив дыхание, люди следили за его осторожными, ловкими движениями. Наконец Юрочка благополучно достиг земли.

— Порядок! — негромко крикнул он снизу. — Давай резервы!..

Один за другим бойцы стали спускаться по канату. Они ничего не оставили врагам наверху. Даже пулемет в разобранном виде и тот совершил путешествие сверху вниз на спине одного из гвардейцев.

Последним спустился Фадеев.

— Теперь, ребята, за работу, — сказал старший лейтенант, дуя на ладони, ободранные канатом до крови, — дорога каждая минута.

Однако как ни спешили бойцы, но снять кузова с их основ и прикрепить к ним скаты оказалось делом нелегким и долгим. Юрочка разыскал на берегу брошенные ключи, два топора и еще кое-какой нехитрый шоферский инструмент, но все же приходилось главным образом рассчитывать лишь на собственные руки да на приклады автоматов и ножи. Срывая ногти, обливаясь потом, моряки работали, как одержимые. Но только на рассвете, когда с моря потянуло свежим ветерком, вода из черной сделалась серой и звезды на небе стали быстро блекнуть, странные плоты с бортами закачались на невысоких волнах у берега. Люди мучительно хотели пить и спать, они падали с ног от чугунной смертельной усталости. Но пить было нечего. По приказу Фадеева всю воду, какая была во фляжках (а было ее очень мало), слили в одну. Вода была объявлена неприкосновенным запасом — на случай, если придется драться и появятся раненые. Спать тоже было нельзя. Надо было плыть к партизанам.

Фадеев подал команду: люди расселись по трем плотам, оттолкнулись от берега и поплыли, работая досками вместо весел.

Прошел час. Закусив губы, со вздувшимися жилами на лбах, в мокрых насквозь тельняшках, хрипло дыша, гребцы ритмично взмахивали своими досками. Чайки в страшном переполохе с визгом носились над странным караваном, словно спрашивая друг друга: «Что ж это такое, братцы?» А люди продолжали взмахивать досками, и грузовики медленно двигались вдоль берега вперед и вперед.

— А все-таки плывем, — упрямо сказал Фадеев Черникову. — Доберемся до партизан, враг мне за это идиотское путешествие сполна заплатит. Только бы они сейчас нас не открыли.

В ту же секунду с высокого берега раздался каркающий резкий окрик немецкого часового. Грянул выстрел. Пуля вспенила воду рядом с бортом первого плота.

— Давай в море! — крикнул Фадеев. — В море давай!

Гребцы стали тормозить своими досками, чтобы повернуть плоты в открытое море.

С берега шла яростная стрельба. Длинными очередями бил тяжелый немецкий пулемет, но пули лишь пенили воду, не накрывая цель.

Юрочка сорвал с шеи автомат и ударил по берегу. В ответ немцы усилили огонь.

— Ничего, ребята, уйдем! — кричал Фадеев. — А ну, веселее, давай веселее!

Гребцы заработали досками.

С берега опять застрочил пулемет, и опять веер пуль, вспенив теперь уже голубое море, лишь обдал горячие лица гребцов солеными свежими брызгами. И вдруг, — это было, как в милой старой сказке, когда добрый волшебник нежданно-негаданно приходит на помощь погибающему герою, — вдали метров в тридцати от плотов море запенилось, забурлило, и из его глубин медленно всплыла на поверхность черная блестящая туша подводной лодки. На мостик ее выскочил человек в синем кителе с рупором в руках. Он приставил рупор ко рту и зычно крикнул:

— Эй, на плотах! Гребите к лодке!

На плотах в ответ дружно закричали «ура», замахали руками. Это было спасение. К погибающим героям пришел на помощь не волшебник из сказки — к ним пришла Родина.

…Подводная лодка доставила всех гвардейцев в один из кавказских портов. Расцеловавшись с подводниками, бойцы-зенитчики пошли в город. Они шли вдоль пристани, и никогда солнце не казалось им таким ярким, а небо таким синим и морской горизонт таким необъятно широким.

Леонид Максимович Леонов

Твой брат Володя Куриленко

Набатный колокол бьет на Руси. Свирепое лихо ползет по родной стране. Безмолвная пустыня остается позади него. Там кружит ворон, да скулит ветер, пропахший горечью пожарищ, да шарит по развалинам многорукий иноземный вор…

Второй год от моря до моря, не смолкая ни на минуту, гремит стократное Бородино Отечественной войны. Утром шелестит газета в твоей руке, мой безызвестный читатель. И вместе с тобою вся страна узнает о событиях дня, с грохотом отошедшего в историю. Еще один день, еще одна ночь беспримерной схватки с врагом миновали. С благоговейной нежностью ты читаешь про людей, которые вчера сложили свои жизни к приножью великой матери. Кажется, самые тени великих предков наших обнажают головы и склоняют свои святые знамена пред ними. Какой могучий призыв к подвигу, мужеству и мщенью заключен в громовом шелесте газетного листа!

И еще громче орудийных раскатов звучит в нем тихое и строгое, как молитва, слово героя:

— За свободу, честь и достояние твое… в любое мгновенье возьми меня, Родина. Все мое — последний жар дыхания, и пламя мысли, и биение сердца — тебе одной!

Многие из них уже отошли навеки к немеркнущим вершинам славы — воины, девушки и дети, женщины и старцы, принявшие на себя благородное звание воина. Нет, не устыдятся своих внуков, суровые и непреклонные пращуры наши, оборонявшие родную землю в годы былых лихолетий. Никогда не поредеет это племя богатырей, потому что самый слух о герое родит героев. Там, в аду несмолкающего боя, стоят они плотным строем, один к одному, как звенья на стальной кольчуге Невского Александра. Весь свет дивится нынче закалке и прочности этой брони, о которую разбиваются свирепые валы вражеского нашествия. Нет такой человеческой стали нигде на Западе. И в мире нет такой. Она изготовляется только у нас.

Слава вам, сыны великой матери!

Нам знакомы тысячи знаменитых имен современников наших во всех областях мирной человеческой деятельности. Мы гордимся ими и каждого знаем в лицо. Славные машинисты и шахтеры, хирурги и сталевары, строители материальных очагов нашего счастья, изобретатели умнейших машин, мастера неслыханных рекордов, музыканты, художники, певцы… Ими, как ковром пестрых и благоуханных цветов, усеяны наши необъятные пространства. И вот мы услышали новые имена людей, которые в огне сражений или в бессонной партизанской ночи отдали себя Родине. Они стоят перед нами во весь свой исполинский рост, светлее солнца, без которого никогда — ни в прошлом, ни в будущем нашем — не цвели бы такие цветы на благодатной русской земле. Воистину непобедим народ, который родил их!

Сверкающей вереницей они проходят перед лицом Отечества. Опаляют разум картины их нечеловеческой отваги. Вот юноша-красноармеец заслоняет собою амбразуру пулеметного гнезда, чтоб преградить дорогу смерти и обезопасить идущих в бой товарищей. Вот сапер, когда разбило осколком его миноискатель, голыми руками, на ощупь, и в сыпучих сугробах по пояс расчищает перед штурмом минированное поле. Вот, приколов, как реликвию, поверх бушлатов клочки нахимовского мундира, идет в последнюю атаку севастопольская морская пехота…

Кто вырастил тебя, гордое и мужественное племя? Где ты нашло такую силу гнева и ярость такую?

Родина скорбит о павших, по забвенье никогда не поглотит памяти об этих лучших из ее детей. Грозен и прекрасен летчик Гастелло, который крылатым телом своим, как кинжалом, ударил в гущу вражеской колонны. Легендой прозвучал подвиг двадцати восьми братьев, которых сроднила смерть на подмосковном шоссе. Бессмертен образ комсомолки Зои, которую мы впервые увидели на белом снегу газетной страницы в траурной рамке. Вся страна пытливо вглядывалась в это красивое лицо русской девушки. Ни смертная мука, ни ледяная могила не смогли стереть с него выражение бесконечной решимости и прощальной улыбки милой Родине… Созвездия надо бы называть именами этих людей, смертью поправших смерть!