Правила бегства - Олег Михайлович Куваев
— Бичи! — с ласковым укором сказал Рулев. — Как выработка?
— Семнадцать кубов взяли. Еще кубов пять разделано, но не сволокли в штабеля. Трактор гнать можно.
— Запиши, — сказал Рулев.
Это относилось ко мне. Я вынул блокнотик, паркеровскую авторучку и записал: «Третьего ноября. Константинова заимка. Северьян и Поручик. Семнадцать кубов в штабелях, еще десять на подходе».
— Принеси, — все так же не открывая глаз, сказал Рулев.
Это тоже относилось ко мне. Я вышел к вездеходу и взял из замотанного в шкуру ящика две бутылки спирта. Из рюкзака я взял термос.
— В честь наступающего праздника. И в честь ударной работы, — сказал Рулев.
Я поставил спирт на стол. Ноздри Поручика вздрогнули, Северьян медведем, без всякой цели, прошелся по избе и описал круг около печки.
— Может, заночуем? — с надеждой спросил Лошак.
— Завтра не утопишь? — Рулев все так же сидел с закрытыми глазами, и сильные залысины на лбу посвечивали в лолумраке.
— Я? Гы! — обиделся Лошак.
— Тогда заночуем.
После вездехода у меня болела голова. Я отвинтил крышку термоса. Сильно запахло кофе.
— Будешь, товарищ босс? — опросил я Рулева.
— В тайге пьют чай, — наставительно сказал Рулев.
— Хороший кофе варят в Вене, — сообщил Поручик. — Когда я был в оккупационной администрации, хозяйка квартиры фрау Луиза каждое утро приносила мне в комнату кофейник с двумя чашками кофе. И сливки. В отдельной посуде. Настоящий китайский фарфор.
Поручику никто не ответил. Никто не среагировал на фрау Луизу. Северьян сунул палец в кастрюлю.
— Уже согрелось, — сообщил он. — Может, налить для начала?
— Успеешь, — сказал Рулев. — Видишь — стоит. Обратно не спрячу.
— Чего ждать-то? — простодушно возразил Северьян. Рулев открыл глаза, поднял голову. Он улыбался.
Улыбка у него была прекрасная, дерзкая, насмешливая и все понимающая.
— Филолог, — сказал он. Это относилось ко мне. — Ты жрешь кофе из термосной крышки, забыв о маленьких чашечках. Я сделаю из тебя мужчину, филолог. Ответ!
— Вы, как всегда, правы, товарищ босс, — заученно ответил я. Такая у нас была игра с тех пор, как я поступил к Рулеву.
— Труженики! — сказал Рулев. — Хлебы на столе. Манна также. Омоем персты, постелем скатерть и преломим хлебы.
Пить я не мог. Это все знали. Я не мог пить не из-за какой-то болезни, просто меня тошнило от одного запаха алкоголя. Поэтому я лег на нары.
За столом было шумно. Центром, как всегда, был Рулев. В вольно расстегнутой рубашке, с улыбкой своей, он царил за столом. Он не боялся панибратства с подчиненными, потому что верил — всегда он любого поставит на место простой насмешкой. Так и получалось.
— В капиталистических странах, — говорил Рулев, — выдумали общество анонимных алкоголиков. Они там утешают друг друга и рассказывают о том, как им хочется выпить и как они побеждают это. Я — Рулев. Я создам республику для вас, алкоголики. Здесь не будет одеколона, денатурата и других жидкостей. Я уже запретил их привозить в магазин. Спирт будет. Всегда. Но только с моего разрешения. Ибо человек выпивающий от алкаша отличается тем, что на первом месте работа, а бутылка… ну, там, на пятом.
— На втором, — сказал Лошак. — Пусть будет на втором, а, начальник?
— Пусть, — серьезно сказал Рулев. — Прощаю тебе глупость, потому что ты знаешь машину. Больше от тебя и не надо.
Северьян, выпив, задумчиво держал в руке лосиный мосол. Глаза у него стали мечтательными. Наверное, он видел пейзажи из сухостоя. Вся география для Северьяна делилась на местности, где он взял хороший кубаж, и, напротив, были пустые, ничтожные долины и страны без всякого кубажа.
Поручик не закусывал. Он сидел все такой же изящный, деликатный, и глаза у него были пустые. Я знал, что завтра в этих глазах вместится вся тоска мира, если Рулев не даст опохмелки.
— В этом совхозе, — сказал Рулев, — будет республика гордых людей. Я сделаю из вас людей, тунеядцы.
— Я не тот, — очнулся Северьян. — Я всю жизнь лес валю.
— О тебе речи нет, мамонт, — рассмеялся Рулев. — Ты кадр. Кстати. Лес мы добываем. Оленеводство у нас развивается. А рыба? Рыба в реке лед ломает. Но рыба — не лес. Тут нужен специалист. По ловле, засолке и так далее. Чтобы был товарный выход. Где взять людей? Чтобы не трепачи подмосковные, а знали рыбалку.
— Мельпомен, — сказал Северьян. В голосе его возникло почтение.
— Федор Матвеич, по прозвищу Мельпомен, — подтвердил Поручик.
— Где?
— В Столбах. Его там каждый знает.
— Запиши, — бросил через плечо Рулев. — Полетишь. Привезешь.
— Записал, — сказал я.
— Он может не согласиться, — кашлянул Поручик. — Он гордый.
— Гордый! Гы! — сказал Лошак.
— Вот те и «гы», — пробурчал Северьян. — Ты ему скажешь «бичи-и», а он глянет и мимо пройдет. Вот те и ступил ты в г…
— У меня есть дипломат, — кивнул затылком Рулев в мою сторону.
— Уважение. Простор для инициативы и творчества. Хороший оклад. В руководство никто не вмешивается. Если я правильно понимаю рыбаков — любой настоящий будет согласен.
— Настоящи-и-ий, — вздохнул Северьян. — Уж он-то не я. Я только с лошадью говорить умею. А он хоть с министром, хоть с журналистом, хоть с самим председателем райисполкома. Слова знает.
— Пойду воду спущу, — сказал Лошак. — Двигатель заглушу, утром с кипятком прогрею. Пущай отдохнет.
— Правильно. Вот наглядный пример: вначале работа, потом выпивка.
— Так выпили еще мало, — резонно заметил Лошак. Я лег на бок и стал смотреть на спину Северьяна.
Спина его, сутулая, обтянутая верблюжьим свитерком, состояла как бы из мощных длинных сухожилий и грубо, но намертво сработанных позвонков. Северьян был простой человек, и спина его была простой и уютной. От нар шел спокойный запах увядшего с осени тальника, и я представил, как с севера к нам идет сейчас короткими перекочевками оленье стадо, закупленное у оленеводов Территории, и это стадо будет первым на обширных ненаселенных пространствах «хозяйства Рулева». Мы встретим стадо, Рулев передаст карту маршрута с разведанными ягельными пастбищами, который еще и названия не имеет. Потом мы вернемся в поселок, я по поручению Рулева вставлю лист в пишущую машинку «Колибри», закурю сигарету «Лорд» и буду стучать отчет о поездке в районное сельхозуправление. Для этого меня Рулев и держал, за божий дар писать докладные, объяснительные, отчетные и прочие бумаги.
Из толпы нерегламентированного народа, который Рулев набрал по всем забегаловкам области, наверное, самым бесполезным был именно я. Люди, которых набирал Рулев, имели одно качество — они знали точную земную профессию, знали гаечный ключ, рычаги, топор и так далее. Рулев утверждал, что
