Часы - Лев Маркович Вайсенберг
Но Андрей хотел спать.
«Вот дьявол!» — подумал Андрей. Он взглянул на диван, увидел светлые волосы. Будильник все звенел, неутомимо и яростно, будто требуя чего-то и повелевая. «Вот дьявол!» — подумал Андрей.
— Отвернитесь! — услышал он сквозь звон голос Анны.
Потом он слышал, как она одевается, быстро и слаженно, и как собрала с дивана постель. А он все лежал в постели, лицом к стене, и объяснял Анне: чистое полотенце в шкафу, мыло в ванной на полочке на белом блюдечке, хлеб и масло лежат на окне. Потом Анна пошла умываться, и вода из-под крана была свежая, утренняя, как ключевая. А он все лежал в постели. Потом Анна вернулась, и лицо ее раскраснелось, растертое водой и полотенцем, и кровь, разогретая, бежала наперегонки с закипавшей водой в чайнике. А Андрей все лежал в постели.
— Я открою форточку, — сказала она. — Можно?
— Конечно, сказал он покорно, — хотя ему не хотелось студеного воздуха, и натянул одеяло до самого носа.
Потом он ей опять давал указания, — где взять нож, где стакан и тарелки, — домашние мелкие указания. Он командовал, лежа в кровати. А свежий утренний воздух входил в окно, как победитель. Анна, выпив чай, убрала со стола и вымыла посуду, и приготовила ему чай и завтрак. Она действовала при этом иначе и быстрее, чем он.
«Ловкая какая, — подумал он, — точный механик».
— Двадцать — девятого, — сказала Анна, — через пять минут меня нет.
Андрей взглянул на будильник. «Еще так рано, — показалось ему, — так рано». Ему не захотелось, чтобы она уходила.
— Еще так рано, — сказал он.
Но она не поняла его.
— Время есть, — сказал она, — успею свободно.
Она надела пальто и красную шапочку и стала такой, как в часовом магазине, вчера. Андрей вспомнил их забавную приятную встречу и опять не захотел, чтобы она уходила. Но он почувствовал, что не в силах ее удержать.
— Анна, — сказал он, — приходите вечером.
— Я позвоню, — сказала она и, как пионер, подняв руку, вышла.
— Обязательно! — крикнул Андрей вдогонку.
Но голос его из утренне мятой постели звучал расплывчато, глухо, И почти не достиг ушей Анны. Андрей был один в комнате, и тишина была в комнате. Но он почувствовал, что кто-то посторонний здесь есть. Его сердце забилось. Он вдруг услышал тиканье, таканье. Будильник! Анна забыла его. Будильник! Андрей взглянул на него.
Будильник сказал ему: половина девятого. «Так рано, — подумал Андрей, — так рано». Будильник взглянул на него исподлобья, насупившись. Его вчерашняя детскость куда-то исчезла. Он смотрел сурово, неодобрительно, он был точно враждебен Андрею.
«Вот дьявол!» — подумал Андрей. Он повернулся на другой бок и уснул.
И был опять сон, долгий сон. Сон.
Андрей проснулся в час дня.
Обычно Андрей вставал очень поздно, — в первом, а то и во втором часу дел. Он одевался, не торопясь, и, не торопясь, завтракал, читая во время еды и роясь в книжках на полке. Он находил казавшийся ему необходимым телефонный звонок и только в третьем часу садился к столу за работу. Но долго работать ему не приходилось. То вспоминал оп, что нужно поспеть ему куда-либо до окончания дня, то просто работа не клеилась, а то наступало время обеда. Он уходил и возвращался домой поздно вечером и опять садился за стол. Позднее вставание тяготило его, но вместе с тем он находил оправдание, — ведь он так поздно засиживается за работой и редко-редко уснет раньше трех часов ночи. Правда, не всегда здесь была причиной работа, но привычка вставать поздно укоренилась.
Вечером позвонила Анна из лаборатории и обещала приехать. Она приехала и удивлялась, как это она забыла будильник. Они сидели вместе до поздней ночи и говорили друг с другом. Анна пришла к нему на третий день и на четвертый, и оставалась у него, и поселилась у него, как жена, и стала женой. Она внесла в его комнату для него необычную жизнь, радостную и вместе шероховатую и угловатую. Уж слишком непохожи были их жизни. И проявлялись в первое время эти шероховатость и угловатость во всем, — в любом жесте Анны, поступке и слове.
Уже в первое утро не взлюбился Андрею будильник и с каждым днем он становился несносней, как назойливый гость. Этот горлан стаскивал с него одеяло сладких утренних снов, неожиданно и бесцеремонно. Он нарушал его привычную жизнь, неторопливую, закономерную. Этот железный толстяк вырывал из его объятий милую Анну, с грубостью палача обнажал ее и пытал водой в ванной комнате, своим барабанным боем заглушая крики пытаемой. Он в дождь, в снег, в метель швырял Анну на улицу, заставлял шлепать по лужам, тискал ее в вагоне трамвая, и все для того, чтобы отдать ее в полную власть своим братьям в лаборатории, где работала Анна, — и таким же бездушным будильникам, часам и хронометрам, — до самого вечера. Андрею казалось, что будильник командует Анной с самоуверенностью и высокомерием любовника и что Анна подчиняется ему беспрекословно. Это даже Злило Андрея, и, странно сказать, он почти ревновал ее к этому железному толстяку, наглецу.
А вместе с тем была к Анне нежность, благодарность и нежность, только туго запутанная, смешанная с какой-то угрюмою хозяйскою властностью, колючею и бородатою. И особенно она оживлялась перед тем, как Анне уйти на работу, — Андрей не любил отпускать ее. Будто хотели у него отнять Анну, им нажитое добро, им выхоленное и облюбованное. Будто хотели отнять у волчицы волчонка, а она нежно лизала его и скалила зубы. Будто хотели у Андрея вырвать что-то из тела — руку ли, ногу ли? — его собственность и неотъемлемость.
Однажды даже дошло до ссоры, и Андрей упрекнул Анну, что она бессердечная, и что свои хронометры она любит больше, чем мужа, и что при таком положении нет смысла жить вместе. Тогда Анна собрала свои вещи и уехала к себе в прежнюю комнату, на 14-ю линию, на Васильевский остров, и Андрей был раздосадован этим событием. А все это произошло из-за будильника, и Андрей горел к нему ненавистью, из-за будильника, и всей иной жизни, внесенной в его комнату Анной, новой жизни со всеми ее шероховатостями и угловатостями, нарушившими хозяйскую свободу и своеволие Андрея. И вот теперь Анны не было, и он долго ждал ее, не вернется ли она к вечеру, к ночи, и он не дождался ее, и лег
