Иван Мележ - Товарищи
Незаметно прошло полдня. За это время они побывали на поле, около Черного леса, — проверили, как тракторист пашет жнивье. Ковалевич ко всему внимательно приглядывался, как будто был здесь не гостем, а хозяином.
Вначале Иван Саввич жалел, что не застал председателя дома. Однако встреча с Гаврильчиком, то светлое рабочее настроение, которое передалось ему от колхозников и не покидало его, превратили его ожидание в настоящую радость. Он был так захвачен всем увиденным здесь, что незаметно для себя почти забыл о Баклане.
Только раз, когда они шли с жнивья, Иван Саввич ни с того ни с сего спросил Гаврильчика:
— Так как вы живете с Бакланом теперь… после выговора?
— Обиделся он, очень обиделся, Иван Саввич, почти и не разговаривает со мной.
А я что, разве я злое что имел против него? — ответил Гаврильчик. — Мне самому, поверите, жалко его — я же знаю, каким был Баклан…
— И напрасно жалеешь, — отозвался недовольно Иван Саввнч. — Пускай себе обижается.
Под вечер Рыгор повел Ковалевича к клубу, около которого плотники сколачивали стропила. Сруб был сложен, видно, совсем недавно — желтые тесаные бревна еще не успели ни потемнеть, ни потрескаться. Кое-где на них выступали клейкие янтарные бусинки смолы.
Оставалось поставить стропила, накрыть крышу да сделать, как говорят плотники, «столярку» — косяки, рамы, двери.
— Для Катерины строим, — сообщил Рыгор. — Помните, в Мартиновой роте был Василий Горовец — это ее хозяин. Погиб, когда мы громили Балачанский гарнизон…
Под ногами весело потрескивали свежие, еще сыроватые щепки. Неподалеку, около козел, несколько плотников, нагнувшись, обтесывали бревна. В воздухе стоял густой, терпкий запах смолы. Около плотников ходил белоголовый парнишка лет двенадцати — он собирал щепки в корзинку. Наверно, мать просила принести, чтобы растопить дрова в печке.
Неподалеку послышалось переливистое конское ржание, неторопливое, ленивое тарахтение колес.
— Баклан едет, — прислушался Рыгор. — Зверь, Бакланов конь… Эх, какая голосистая скотина, что тебе паровозный гудок!
Гаврильчик не ошибся. Минут через пять кз-за сруба выехала новенькая легкая тележка, на которой сидел, свесив ноги, широкоплечий человек в военной одежде.
— Баклан! — крикнул Рыгор.
Баклан остановил коня н соскочил с тележки. Накинув вожжи на обгоревший столбик изгороди и постегивая кнутом по голенищу хромовых сапог, он нехотя шел к своему заместителю. Равнодушно оглядел свою гимнастерку, сковырнул комочек грязи, засохшей на рукаве.
Только близко подойдя к Гаврильчику, Баклан поднял глаза.
— Саввич?!
Баклан преобразился — куда: девались его равнодушие и лень! Он порывисто бросился к Ковалевичу, с силой стиснул его в объятиях.
— Ну, медведь! Ребра поломаешь! — застонал, улыбаясь, Иван Саввич. Кто ж так бесцеремонно с гостями обходится?
Этак и задушить, чего доброго, недолго!
— Так тебе и надо! — не| выпускал Баклан командира из объятий. — Будешь знать, как наведываться раз в два года.
Серые смелые глаза, почти безбровое, покрытое густым темным загаром лицо, крутой, упрямый подбородок со шрамом.
Неужели это не тот самый Василь, которого Ковалевич знал в любил в отряде?
Баклан отошел, подозвал к себе хлопцаплотника, что-то тихо сказал ему. Хлопец положил топор на бревно и, подойдя к тележке, снял со столба вожжи; горячий конь рванулся вперед, выгибая сильную шелковистую шею.
Баклан вернулся к гостю.
— Эх, будь ты, Иван Саввич, неладен!
Я ж столько времени тебя ждал. И хоть бы одно слово в ответ! Я уж было подумал, что и совсем не ответишь. Зазнался, думаю… Увидел тебя рядом с Гаврильчиком и не узнал: не иначе, начальство из района… Я ведь тут на виду, можно сказать, они ко мне частенько заглядывают…
Он довольно засмеялся и по-приятельски обнял командира.
— Как это ты хорошо сделал, что приехал! Самым дорогим гостем будешь. А за то" что начало вышло таким неудачным, не обессудь: не знал, что приедешь… Ну, мы эту беду в момент поправим! Правильно, Рыгор? Кстати, Иван Саввич, на что нам время попусту тратить, пошли, свежей рыбкой угощу, только что привез… А рыбка сегодня — пальцы оближешь! Согласен?
Ковалевич кивнул головой в знак согласия.
— Добро. Только, Василь, подожди минуту. Мы с Рыгором в хату собрались зайти.
Ему хотелось посмотреть хату изнутри — как пригнаны одно к другому бревна, где будут поставлены голландка и печь, согреют ли они хату. Старая привычка — все осмотреть своими глазами. К тому же, перед ним была хата, которую строили для семьи его боевого товарища.
— Как у тебя, Василь, с кирпичом — на печь и голландку хватит? спросил Иван Саввич у председателя, когда они переступили дубовую подвалину под прорезом дверей. — Надо бы успеть до холодов закончить.
Хватит ли кирпича. Баклан не знал. Его выручил Рыгор, который сказал, что кирпича теперь в колхозе нет, так как тог, что получили раньше на заводе, уже израсходован.
— Завтра поеду в исполком. Попрошу дать еще… — И, заметив, что Ковалевич недоволен его неуверенным «попрошу», поправился: — Одним словом, кирпич будет, — сказал Рыгор.
— Вот это крепкое слово!
Когда они вышли из хаты, плотншки на длинной веревке поднимали на сруб первое стропило. Веревка медленно ползла по верхнему бревну, как по блоку. Ковалевич с минуту заинтересованно смотрел на плотников, потом, как бы спохватившись, весело крякнул, поплевал на руки и сам взялся около одного из хлопцев за веревку. Гаврильчик, а за ним и Баклан присоединились к нему. Вместе с плотниками они дружно потянули веревку. Люди, что работали наверху, на срубе, поставили стропило и прикрепили его нижние с вырезами концы к верхним бревнам сруба. Ковалевич уже долгое время не работал в колхозе и теперь почувствовал настоящую радость, даже праздничность.
Когда поставили пять стропил, старый плотник с розовой лысиной и подстриженной бородкой весело крикнул поговоркой:
— Ну, до времени до норы отдохнут пусть топоры… Довольно, хлопцы, перекурим.
Сидя на верхнем бревне сруба, он скрутил из обрывка газеты цыгарку, достал из кармана. гимнастерки коробок спичек и обратился к Гаврильчику:
— Гвоздей бы больших, товарищ заместитель… Гвозди кончаются. Видишь, чем стропила стали сколачивать. — Он вынул из кармана похожий на гвоздь обрубок толстой проволоки.
— Знаю, дядька Петро. За. втра в район еду — буду нажимать там. А покуда и проволочками надо. Сам знаешь, гвоздей столько у нас расходуется, что хоть завод в селе открывай!
Плотник засмеялся, кивнул в знак согласия головой:
— Правильно сказал — целый завод нужно.
"И этот к Гаврильчику, а не к Баклану", — отметил Ковалевич.
Ему показалось, что дядя Петро не случайно обратился именно к заместителю…
* * *К Баклану пошли втроем. Он жил в хате, стоявшей недалеко, от края села.
На крыльце их встретила мать Василия.
На голове у нее был повязан новый пестрый платок с бахромой. Она ждала гостей:
услышав от хлопца, который привез рыбу, что приехал командир сына, старая сразу начала жарить и парить. Испекла целую гору драченок, поджарила рыбу.
Пока собирали на стол, Ковалевич разглядывал висевшие на стене фотографии.
Снимки почти все были новые, послевоенные. Попалось и несколько фото партизанских времен: они были желтоватые и тусклые — видно было, что делал их неопытный человек. На одной карточке, вставленной в рамку вишневого цвета со стеклом, Ковалевич увидел себя: сидя на камне, он слушает партизана, который сидит на корточках и что-то показывает на помятом листе бумаги. Партизан снят со спины, но по очертаниям фигуры нс трудно было узнать Баклана.
Рядом другой снимок, тоже в рамке, но на нем снят Баклан один. На груди блестят ордена и медали. Карточка сделана после войны, возможно, после получения последнего ордена. Вот еще два таких же снимка, только без рамок; они пожелтели.
А вот Баклан, в штанах, закатанных выше колен, — он стоит в воде и, весело смеясь, держит за голову громадную щуку. Щука беспомощно раскрыла широкий хищный рот — наверно, когда делали снимок, она была еще живая. На другой стене — снимки из газет. "Вся биография иллюстрирована", — с невольной иронией подумал Иван Саввич.
Баклан достал из шкафа две литровые бутылки. Поставил на стол, подмигнул товарищам:
— Хватит горючего? Словно чувствовал, что гости приедут, — запасец сделал.
Он удовлетворенно окинул глазами стол:
Ковалевич не может обидеться, что приняли его не так, как нужно. Вот разве, только плохо, что не встретил. Но не знал же он, что командир приедет, а то подводу выслал бы на станцию…
Прежде всего выпили за встречу, потом за мать Баклана. Третий тост подняли за отряд "Смерть фашизму". Мать Баклана, которая тоже выпила чарку за встречу, встала и ушла, оставив товарищей одних.
