Петр Павленко - Степное солнце
Долгая тряска по раскаленной степи утомила его ужасно. Степь в июльский полдень была невыносимо душна, воздух был горяч и противно дрожал в глазах и еще противнее верещал голосами цикад. До сих пор у него звенело в ушах и хотелось пить. Он почти не запомнил степи, да сейчас и не жалел об этом.
Осторожно вылезши из кабины и размяв затекшие ноги, Сережа прошелся вдоль машин. Ночь была сухая, жесткая, без прохлады, и беспокойный звук цикад еще стоял в воздухе, сливаясь с отдаленным лаем псов и криком лягушек в какую-то раздражающую мелодию. Казалось, воздух скребут жесткими щетками. Летучие мыши, как черные молнии, мелькали у его лица. Ему стало не по себе.
— Дядя Жора, а дядя Жора! — тихонько позвал он. — Не знаете, где тут у них напиться?
Из машины никто не ответил, и, обеспокоенный, не оставили ли его одного, Сергей встал на подножку и заглянул в кабину Егора Егорыча. Тот мирно спал. Потоптавшись в нерешительности, Сергей заглянул к Вольтановскому. Положив голову на баранку руля, тот тоже спал, по-детски поджав ноги. Храпел и Еремушкин.
«Заснули, — недовольно подумал Сергей, — а за машинами теперь я наблюдай, самый маленький, будто я сам не хочу спать. Я, может быть, еще больше хочу, чем они…»
И стал, как часовой, взад и вперед прохаживаться вдоль колонны, трогая рукой горячие крылья и скаты и тихонько посвистывая для смелости.
«Палку бы надо с собой взять, — пришло ему в голову. — Очень пригодилась бы».
Дома как раз была такая, очень удобная, палка, которой мама всегда выбивала тюфяки и одеяла, и теперь она там зря стоит за дверью кухни. Многие из их вещей после смерти мамы как-то ни к чему нельзя было приспособить…
На улице раздались шаги. Громкий и, как показалось Сергею, злой голос спросил из темноты:
— Это кто тут? В чем дело?
У Сергея перехватило дыхание. На всякий случай он поднялся на подножку отцовой машины и потянулся рукой к сигналу.
— Грузовики… на уборку, — сказал он, вглядываясь в подходившего человека.
— А-а, это хорошо, — тотчас же раздалось в темноте уже гораздо добрее, и чья-то грузная фигура обозначилась рядом. — Это замечательно! Сколько?
— Три полуторки, две трехтонки.
— Очень замечательно! Откуда?
— С Южного берега, — уже гораздо смелее и развязнее ответил Сергей, сходя с подножки. — Жали вовсю, торопились. Сейчас так спят, бомбой не разбудишь.
— Это ничего, это пускай, часа два можно, — добродушно согласился подошедший. — А ты у них заместо дежурного, что ли?
— Ага.
— Толково придумано. Старший кто у вас?
— Емельянов Андрей Васильевич. — Сережа хотел было тут же добавить, что это отец его, но удержался, посчитав, что незачем прикрываться родней. — Пошел к уполномоченному какому-то… за нарядом, — уже вполне независимо добавил он.
— Эх, вот это зря! — крякнул подошедший. — Надо было сразу же до меня! Что вы, порядка не знаете? Я тут председатель, все же от меня, через меня… вот же, ей-богу… и покормил бы и спать уложил… А уполномоченный что? Раз-два — и загонит так, что с милицией не найдешь. Зря, зря.
И заторопился, что-то бурча себе под нос.
— Вода тут у вас далеко? — крикнул вслед ему Сергей, делая вид, что ему безразлично, кто тут старший, но ответа не разобрал.
— Если хочете, я вам принесу воды, — сказал кто-то тоненьким голосом, и, оглянувшись, Сергей заметил девочку лет восьми-девяти, в купальном костюмчике, с короткими, торчащими, как перья лука, косичками. Она стояла у левого крыла отцовой машины, смущенно почесывая одной ногой другую.
— Бадейка есть у вас? Может, свою принести?
— Ведро есть.
И, молодцевато прыгнув в кузов, Сережа вынул из мешка и протянул девочке брезентовое дорожное ведро.
— Смотри не зажиль: казенное, — предупредил он как можно строже.
— Буду я тряпичные ведра зажиливать! — высокомерно ответила девочка. — Сами пойдите — я покажу, где вода.
— Дежурный я, — ответил Сергей. — Колонну нельзя оставить.
— Уй, такой маленький, а уже дежурный! — удивилась и даже как будто не поверила его словам девочка.
— А тебе сколько? — небрежно спросил он.
— Мне десять в мае справили.
— А мне десять в ноябре справили, в самые праздники. Подумаешь!
Взяв ведро, девочка скрылась, и тотчас послышался шум воды из уличного крана. Водопровод был, оказывается, в трех шагах.
— Будете в машину заливать? — И девочка с трудом приподняла ведерко.
Сергей принял от нее ведерко и поставил на землю.
— После, — сказал он, не вдаваясь в подробности. — Наготове чтоб была. Пусти-ка, я попью…
И пил долго, с прихлебом, всем своим существом показывая, до чего он устал на трудной и важной своей работе.
— Ну вот и спасибо, — сказал он, напившись.
Девочка не выражала, однако, желания уходить. Опершись о крыло машины, она играла своими косичками и, позевывая, внимательно рассматривала Сергея.
— А вы на трудоднях или как? — наконец спросила она, подавив очередной зевок.
— Нам зарплата идет, — небрежно ответил Сергей. — Ну, за экономию горючего еще выдают, за километраж набегает кое-чего… Ну, буду своих будить, — чтобы отвязаться от девчонки, сказал он. — Пока до свиданья.
— До свиданья, — ответила та, не трогаясь с места. — А только зачем их будить, когда еще ночь? Мои тоже еще не вставали, хра-пя-я-ят… Мамка у меня в огородной бригаде, отец — завхоз, а хата вся чисто на мне: и с курами я, и с готовкой я… А тут еще черкасовское движение подоспело… У вас тоже бывает?
— А как же! — солидно ответил Сергей и хотел было рассказать, как они со школой ходили на разбивку приморского сада, но девочка, не слушая его, продолжала:
— А тут еще пионерская организация, будьте любезны, на уборку колосков вызывает! Прямо не знаю, как и управиться!
Она говорила, подражая кому-то из взрослых, наверное матери, с некоторым как бы раздражением на свою занятость, на тысячи обступивших ее дел, но в то же время явно гордясь тем, что она такая незаменимая.
— А тут Яшка Бабенчиков вызов мне через «стенновку» сделал — на шесть кило колосков. Ну, вы хотите верьте, хотите нет, а я шести кило за все лето не соберу. У нас так чисто убирают, прямо на удивление…
Она приготовилась рассказать еще что-то, но Сергей прервал ее. Девочка ему, в общем, понравилась, и чтобы закрепить знакомство, он спросил:
— Тебя как зовут?
— Меня? — удивилась она. — Зина, — и кокетливо улыбнулась, почувствовав в его вопросе интерес к себе. — А фамилия наша знаете какая? Чумаковы. А хата наша — вот она, номер четырнадцатый, самый центр.
Вдали послышался голос отца.
— Ну, пока до свиданья, — как можно решительнее произнес Сергей. Ему совсем не хотелось, чтобы о его новом знакомстве стало сразу известно отцу.
— До свиданья пока, — ответила Зина, продолжая стоять у крыла и почесывать левой ступней правую голень.
— Люди добрые, спите? — издали крикнул отец.
— Нет. Я дежурю, папа. Мне тут одна девочка воду принесла, — я думал, может подольем в радиатор… Вот ведро, — скрывая некоторое смущение перед отцом, скороговоркой доложил Сергей.
— Ты, я вижу, сынок, тут без меня не растерялся, — сказал отец, не без удивления разглядывая Зину и одновременно гулко сося воду из ведра, поднесенного им к самым губам. — Ффу!.. Правильная установка. Здравствуй, хозяюшка!
— Какая же я хозяюшка, я просто девочка! — ответила Зина Чумакова. — А вот ваш мальчик, знаете, мне даже свою фамилию не сказал, а про меня спрашивал.
— Что ж ты, сынок, не представился?
— Да ну! — Сергей стеснялся девочек, знакомых среди них у него никогда не было. — Еще представляться… Ну, Сережа я… Емельянов… пожалуйста.
Отец, залив воду, распорядился будить водителей. Тут Зина поняла, что сейчас уже не до нее.
— Пойду и я своих будить, — сказала она, зевая. — А ты, мальчик, завтра приходи с нами колоски собирать.
Сергей не решился вслух ответить ей.
«Колоски еще собирать! — подумал он недовольно, хотя, в сущности, ничего не имел против того, чтобы пойти с ребятами на сбор колосков. — У меня своей работы хватит». Он услышал, как отец крикнул Чумаковой:
— А ты зайди за ним, хозяюшка! Он же новый у вас, не найдет ничего.
— Как с хатой приберусь, зайду, — тоненько донеслось издали.
Водители просыпались нехотя.
— Хорошо бы еще часиков шесть поработать над собой, — хрустя суставами и гулко зевая и отплевываясь, бурчал Вольтановский. — Что там, Андрей, какие новости?
Отец наскоро объяснил, что вся их колонна остается в здешнем колхозе, что тут плохо с транспортом, а урожай гигантский, и завтра начнут сдавать первый хлеб.
— Значит, будет гонка, — сокрушенно заметил Еремушкин. — Нет тяжелее — первым хлеб возить.
Включив фары и сразу далеко осветив спящую сельскую улицу, машины тронулись к току, где предполагалось переспать до утра. Когда машины, поднявшись на косогор, свернули к току и свет фар блеснул на лицах работающих у веялки девушек, раздались голоса:
