Василий Каменский - Василий Каменский . Проза поэта
— Кладу свою голову. На!
А было так
Весной 1665 года знатный донской атаман Тимофей Разин, по прозвищу Донская Борода, со своим большим казацким отрядом пошел на ратную помощь войску князя Юрия Долгорукого против поляков.
С атаманом Тимофеем Разиным в походе были его молодые сыновья, Степан и Фрол.
Степан богатырским сложением и удалым умом походил на отца, да и отменныя песни выдумывал, распевая про волю молодецкую.
Фрол был нрава кроткого, грустного; и звали его Птицей-Девицей.
Провоевав до осени, казаки стали просить своего любимца-атамана Тимофея Разина, чтобы выхлопотал у князя Юрия Долгорукого отпуск домой на зиму.
Тимофей Разин ударил челом князю о воле казацкой.
Князь Юрий Долгорукий, славившийся своей жестокостью, наотрез отказал Тимофею, пригрозив ему перекладиной.
Возмущенные черной неблагодарностью князя за свою помощь, казаки собрали круг и порешили уйти домой самовольно. И ушли.
Князь Юрий Долгорукий бросился за казаками в догоню. Догнал их, учинил скорый суд и знатного донского атамана Тимофея Разина разом вздернул на виселицу.
Степан и Фрол, потрясенные нежданной, негаданной бедой, бывши сами свидетелями смертной расправы над своим любимым отцом, скрылись тотчас же, клятвенно замыслив не только отомстить за отца, но разделаться с-одноряд со всеми князьями, боярами, воеводами и знатью Московского государства, которых не терпели и казаки, и весь русский народ, закабаленный крепостным гнетом.
Степан и Фрол в опор погнали на верных донских конях на сиротские дороги. Поведали свое горе беглым удальцам, пораздумали, как быть-бытовать, как утешиться вдоволь без остатку, поразвеяли тоску мученскую сердечными встречами с молодцами-своевольниками. Видно полегчало, когда затянул Степан:
Времячко настало дивное —Дивные вершить дела.Лейся песня переливная,Закуси, конь, удила.Ой ли, молодчики,Соколики ясные,С Дону на Волгу направим пути!Знай лети!Не сворачивай!Х-х-эй!Времячко приспело спелое.Выросла в лугах трава.Размахнись ты, удаль смелая, —Отчаянная голова.Выравнивай!
А до поры до времени вернулись осиротелые братья Разины домой, на Дон, на ожиданье.
Считали бедноту за скотов
Стоном стонала земля рассейская под ярмом царя Алексея Михайловича.
Будто вода в половодье, полнилась крестьянская жизнь горем смертным, горем взывающим.
Да и сыздавна так было.
В обычае на Руси сыздавна царские власти считали бедноту за скотов.
Людьми или холопами назывались вообще рабы, вошедшие в это звание по долговым обязательствам или родившиеся от рабов. Иные бедняки, обманутые и угнетенные произволом, продавали себя с детьми и со всем потомством, отдаваясь на вечную кабалу по записям.
Иные отдавались в холопство заимодавцам по суду, когда не могли выплатить им следуемой суммы. Кабала служила владельцу для предъявления его прав на раба.
Дворянин-помещик, убивший беззащитного крестьянина, особенно собственного, редко ответ держал.
Еще при царе Федоре Ивановиче бояре приговорили: если господа будут представлять к суду своих крестьян и обвинять их в преступлениях, — крестьян подвергать пыткам по одному слову владельцев.
Ежели владелец убьет кого захочет, из крестьян другого владельца, последний брал из имения убийцы на выбор любого крестьянина с женою и детьми без их спроса — совсем как безответную скотину.
Дворянин или сын боярский мог вместо того, чтобы самому подвергаться правежу, посылать на истязание мученское своих бедных людей.
Сам владелец имел право наказывать своего человека, как хотел. Безо всякого суда и следствия виновного призывали, скидывали с него платье и клали на брюхо; двое садились ему на голову, двое на ноги и били его прутьями до того, что у него рассекалась кожа.
Посады и черносошные села были обременены несносными повинностями. Бедняки платили царскую дань, полоняночные деньги, четвертные, пищальные. Отбывали всяческие повинности — возили к селитряным заводам дрова или золу или платили ямчужные; участвовали в постройках городов по разбитию для каждого посада или волости, сколько надо сделать городской стены или насыпать валы. Ставили на ямы охотников, содержали их. Доставляли целовальников и сторожей к тюрьмам и давали им обложные деньги. Мостили мосты по дорогам. Натурою давали стрелецкий хлеб и сами возили по местам. Возили царских гонцов и всяких служилых людей. Строили дворы воеводам. Деньги давали в приказную избу на свечи, бумагу и чернила. Поставляли даточных людей в войско и содержали их. При казенных постройках поставляли рабочих, отрывая их от земледельческих занятий.
Все поборы и все повинности правились по сохам, составленным по писцовым книгам.
Неисполнение повинностей каралось строго. Любой воевода, получавший выговор за недоборы с посадских людей, правил нещадно и побивал батогами насмерть.
За медленность в сборе стрелецкого хлеба велено приводить виновных в города и перед съезжею избою каждый день до вечера бить нещадно батогами, пока выправят с них хлеб.
Воеводы посылались на заведомое кормление, смотрели на должность не иначе, как на доход, и в своих челобитных выпрашивались на выгодные места.
Каждый год воеводы меняют воеводства. Жадные и наглые, они грабят и обирают народ бессовестно. А когда идут к отчету, — отдают часть добычи тем, которые их поверяют в приказах.
Часто воеводы отбирали у служилых людей жалованье для себя, а им приказывали насильно расписываться в получении и, в случае несогласия, пороли их.
Про воеводу говорили: ходит он с двухаршинным батогом и бьет людей, кого только встретит на улице, приговаривая: «Я воевода — всех исподтиха выведу и на кого руку наложу, тому от меня света не видать, а из острога не бывать».
Мучительства производились неслыханные.
По Уложению царя Алексея Михайловича долги помещиков и вотчинников правились на крестьянах.
А крестьяне были прикреплены в имениях и патриарших, и митрополичьих, и владычных, и монастырских, и боярских, и дьяконских, и дворянских, и приказных, и стрелецких, и толмачей Посольского приказа, и подьячих, и прочих всяких властелинских.
Наглость, произвол, темнота, пытки, грабеж смертно угнетали народ.
На Москве сидевшие в приказах целовали крест с жестоким заклинательством и обещали судить по правде, — не дружить сильным и друзьям, не брать поминков. Но «ни во что та вера и заклинательство; наказания не страшатся, руки своя ко взяткам спущают».
Продажно было правосудие: тяжущиеся платили и приказным, и дьякам, и подьячим. Давали сторожам, и денщикам на квас да на пироги.
Старорусские жители жаловались на воеводу, что он, пользуясь ябедами, брал с волостей въезжее, взыскивал кормы, отдавал на правеж по ложным искам, доверял ябедникам, посылал приставов и с ними посылал воеводских людей; эти пристава и люди воеводы под видом разбирательства доносов производили грабительства, а когда оклеветанные ябедниками жаловались воеводе, он сажал их в тюрьму.
Сказывали: в селе Дунилове, когда жители приносили боярскому приказчику свои оброчные деньги, он их не брал, но требовал взъемков и слупов, бил на правеже, сажал в подполье, а зимой в одной рубахе запирал в холодную повалушу. Приказчик брал поборы холстом, сукнами, отдавал насильно за взятки замуж крестьянских девушек.
Значит, недаром пустели посады и села.
Без оглядки, будто от неминучей смерти, бежали голутвенные люди на сиротскую дорогу.
На Дон, по дороге сиротской
Расцвела живыми расцветами из ярко-пестрых человеческих душ дорога сиротская.
И та дорога сиротская прямиком пролегала на раздольный, приютный, вольнолюбивый Дон.
На Дон, — где по теплым степным берегам раскинулись казацкие донские станицы, прославленные в удалых походах, да и весельем зазвонным, и силищей несокрушимой, и умом отменным, и дарованьями самоцветными.
На Дон, — где пуще всего на свете дорожили вольностью, потому что мудро ценили сокровенные сокровища каждой души, каждого сердца, потому что умели отчаянно любить красную молодецкую жизнь и верный друг верного друга.
На Дон, — куда бежали все, кто не смог снести крепостного гнета Московского государства, кто не смог мириться с княжеским насилием, да боярским произволом, да воеводским зверством.
На Дон, — откуда не было выдачи, где не знали предательства, не ведали измены дружеской, не давали в обиду своих казаков.
На Дон, — откуда звонкими стаями вылетали чудесные, неслыханные песни о привольной жизни казацкой, о славных победных походах, о богатствах полоняночных, о красоте несказанной Дона родного, о дружбе полюбовной, нерастанной, крепкой, о славе молодецкой, разгульной, могучей, о стройных, загорелых от солнца казачках, с льняными косами, с утро-небесными глазами, с вишневыми ртами, с речами распевно-ласковыми, — уговорными, падающими в душу пресветлой звучалью.
