Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение
Он запнулся на мгновение и поправился:
—Стараюсь так делать, во всяком случае. Это моя работа, понимаешь? Моя настоящая работа...
—Цинашима-сан сказал, что за тобой следят... тебе не верят...
—Зорге делает хорошее дело, — продолжал он тихо. («Он говорил с таким прекрасным акцентом», — вспоминает Исии-сан, и тонкие пальцы ее рвут тонкий шелковый платок, и громадные глаза кажутся невозможно скорбными, увеличенными толстыми стеклами очков, — в тюрьме у нее испортилось зрение.) — Война страшна. Человек несчастлив. Понимаешь, — продолжал он,— Зорге делает хорошо. Потом я умру. Это правда. Я умру. Что поделаешь? Зато люди будут счастливы. И ты будешь жить. Если Зорге не погибнет, вам будет трудно жить. Вам, японцам. А если я сделаю мою работу, это будет для японцев счастьем. Это правда...
4 октября 1941 года они виделись в последний раз именно в тот день, когда, за шесть лет до этого, впервые встретились. Она тогда работала в ресторане «Золотой Рейн», «Рейн-гордо» — так произносят это японцы. Он там праздновал свой день рождения. Один. Сидел и пил шампанское, и смотрел на нее, и улыбался. А назавтра они увиделись возле музыкального магазина на Гинзе. «Какую пластинку тебе подарить?» — спросил он. «Итальянца Джильи», — ответила Исии. Зорге покачал головой: «Я лучше тебе подарю Моцарта».
Они долго слушали пластинки в этом большом магазине, и постепенно мир смолк, и стало вдруг тихо, и был для этих двух — сорокалетнего Зорге и юной Исии — только веселый, озорной, мудрый Моцарт, полный свободы, любви, весны...
4 октября 1941 года они сидели в ресторанчике «Ломайер» и молчали. Потом Исии подняла за него бокал с шампанским — ему исполнилось сорок шесть лет.
Она пожелала ему счастья, здоровья, долгих лет жизни. Он усмехнулся и спросил:
—Полицейский у тебя уже был?
Она молчала кивнула головой. Мацунага приехал к ней с протоколом ее допроса. Он сжег эти бумаги в маленькой японской печке «хибати»». «Если об этом узнает хоть одна живая душа, — сказал он, — погибнем мы оба, причем вы — смертью более мучительной, чем я». Усталая улыбка тронула лицо Зорге. Он погладил ее руку. Потом, закрыв глаза, притронулся пальцами к ее щеке. И так замер на мгновение.
—Все будет хорошо, — шепнул он. — Теперь Мацунага будет всегда защищать тебя, помни это.
Больше они не виделись: вскоре Зорге был арестован. Исии-сан арестовали только в сорок третьем году под хитрым предлогом: у нее в доме жил мальчик-студент, читавший книги запрещенного философа. Мальчика вызвали на допрос.
—Что ты знаешь об этой Исии-сан, женщине — государственном преступнике?!
Мальчик ничего про нее не знал. Его выгнали из института, а ее арестовали. В тюрьме шесть женщин сидели в десятиметровой грязной камере, полной клопов, вшей, блох. Женщин вешали за ноги к потолку и так допрашивали. Мужчин пытали в коридорах на глазах женщин, страдание было двойным — и физическим и моральным.
— Я чувствовала, что не выдержу этого ада, — рассказывает Исии-сан. — Два следователя допрашивали меня попеременно. «Спросите обо мне начальника спецотдела Мацунага», — рискнула я. «Теперь Мацунага будет всегда защищать тебя», — помнила я слова Зорге, сказанные им в наш последний день. Зорге всегда говорил правду. Он спас меня и тогда: Мацунага подтвердил, что я ни в чем не виновата. И меня выпустили из тюрьмы. Это Зорге спас меня. Он дал мне силу, он дал мне защиту, даже когда сам был беззащитен.
— А что было потом? — спрашиваю я.
— Потом была победа, — продолжает Исии-сан. — Ваша победа. Победа Зорге. Победа, принесшая Японии освобождение от милитаризма... В маленьком журнале я прочитала, что Зорге был казнен. Там же я нашла фамилию адвоката, который его защищал, — Асунама Сумидзи. Я искала могилу Зорге — никто не мог мне помочь. Я хотела узнать хотя бы, когда он погиб, этого тоже никто не желал мне сказать. Я ездила по кладбищам. Дзосигая — кладбище для тех, у кого нет семьи. Смотритель долго рылся в документах. Потом он ткнул пальцем в иероглифы: «Рихард Зорге». Я спросила:
— Где его могила?
— Не знаю. Походите по кладбищу, — может, отыщете.
Женщина долго ходила среди могил. Во время войны в Японии
был древесный голод. Маленькие деревянные дощечки с именами умерших пошли на дрова. Исии-сан ходила среди холмиков по мокрой траве и опавшим большим листьям. Однажды приехал американский «джип», и несколько офицеров с переводчиком Судзуки пошли по кладбищу, громко переговариваясь и похохатывая. Они долго искали чью-то могилу, и Исии-сан подумала: «Они тоже ищут его». Она поехала в тюрьму. Она добилась того, чтобы ей показали «тетрадь прошлого». Там она нашла запись: «Рихард Зорге, место рождения — Берлин, скончался 7 ноября 1944 года в 10 часов 37 минут и 10 секунд вечера».
— Где он похоронен? — спросила Исии-сан тюремного офицера.
— Это должно знать кладбище. Она пошла к адвокату Асунама. Он взял ее дело и начал работу, но прошел год, и никто не хотел помочь ни ему, ни ей.
—Нами управляют американцы, — сказали ей в тюрьме, — мы за них не отвечаем, но они отвечают за нас...
Женщину в очках, в черном платье знали на кладбище. Однажды к ней позвонили оттуда:
— Недавно у нас было общее перезахоронение. Мы хоронили тех, за кем так и не пришел никто из родных. Мы оставили одного иностранца. Можете его взять, если убедитесь, что это ваш Зорге.
— Почему вы думаете, что он был иностранцем?
— Судя по гробу, он был очень высоким...
— Я возьму, — сказала Исии-сан. — Я сейчас приеду...
— Погодите. У вас есть могила для него?
— Нет.
— Мы не можем в таком случае отдать его вам. Нужна могила.
Она купила могилу. Она отдала все свои сбережения: это очень дорого в Японии — купить могилу. Когда все документы были оформлены, Исии-сан поехала на кладбище. Пока она сидела в кабинете управляющего, раздался звонок из тюрьмы: ей запрещали взять останки Зорге. Кладбищенский управляющий окаменел лицом. Он был честным человеком, и во время войны по ночам к нему привозили многих из тюрем...
— Он мертв, этот Зорге, — сказал он тюремщикам. — Что изменится в этом мире, если я отдам женщине останки человека, казненного вами?
Он не послушался тюремного запрета, и женщина, адвокат и трое рабочих пошли на кладбище. Могилу раскопали быстро. Она сразу узнала его малиновые ботинки.
Рядом с его вставными зубами лежали очки в красной целлулоидной оправе. В одном из журналов Исии прочитала, что на суде он был в очках из красного целлулоида. Сошелся и перелом кости ноги. Это были останки Рихарда Зорге.
— В крематории я ждала час. Мне вынесли урну. Я написала на урне: «Рихард Зорге, пятьдесят лет». Ему тогда было сорок девять лет, один месяц и три дня, но по нашим обычаям считается, что если хоть
один день перевалил за твой год, ты уже принадлежишь к следующему году. Я хранила урну с его прахом у себя дома целый год. Он был со мной, а теперь он принадлежит всем честным людям Японии... Исии-сан осторожно притронулась к бюсту Зорге и поправилась:
— Не он... память о нем... О человеке, который воевал не против Японии, а против фашизма, и который победил.
В ее лице улыбается все — и ломкая линия рта, и точеный нос, и лоб, и брови, — все, кроме глаз. Иногда она выходит из маленькой комнаты, и, когда возвращается, заметно, что глаза ее чуть припухли и покраснели. Я смотрю на эту женщину с нежностью: она отплатила Зорге верностью и памятью — высшим проявлением человеческой любви. Она нашла останки человека, который принадлежит всем тем, кому ненавистен фашизм и война. Спасибо за это Исии-сан — верной и скромной, посвятившей жизнь свою служению памяти одного из самых человечных людей нашего грозного и прекрасного времени.
«Правда» Токио,
1969 год.
Весенний снег валил пятый час подряд. Токио снова сделался неузнаваемым. Я сидел в такси, и тоскливое отчаяние владело мною: пробка, в которую мы попали, не двигалась по горлышку-улице, несмотря на то что над нами завис вертолет полиции, организующей в критических местах движение автомобилей. «Воздушные полицейские» сообщают ситуацию на улицах «полиции движения». Те вооружены мощными радиоустановками и через громкоговорители советуют армии токийских шоферов, какой безопасный от «пробок» маршрут следует выбрать. Полиция советовала нам использовать четырнадцатую дорогу, но мы были затиснуты на нашей узенькой улице и не могли двинуться с места, а меня в Клубе иностранных журналистов, что на Маруноти, неподалеку от Гинзы, ждал ближайший сотрудник бывшего директора ЦРУ Аллена Даллеса мистер Пол. С. Блюм. Мне нужно было обязательно увидеться с мистером Блюмом. Я начал искать его два года назад, когда сел за продолжение романов «Пароль не нужен» и «Майор Вихрь» — за «Семнадцать мгновений весны». Я искал его в ФРГ, но бесполезно, все концы обрывались, и никто не мог помочь мне. Я искал его в Нью-Йорке и в Вашингтоне. Я нашел его в Токио. И вот сейчас из-за проклятого снега я могу опоздать на встречу с ним...
