Станислав Мелешин - Это случилось у моря
Она поставила на стол еду и, упершись кулаками в бока, веселым, чуть с хрипотцой голосом, пригласила:
— Кушайте, Павел Иванович. Остынет же!
Он долго смотрел на нее, моргая.
Она зарделась румянцем и подумала: «И этот любуется».
Съел все и попросил добавки. А потом долго курил и все смотрел на нее до тех пор, пока его не вызвали наверх, на палубу.
Приставали рыбаки — била их по рукам. Особенно приставал Водовозов. Она слышала, как Павел сказал ему однажды:
— Не преследуй девку — не по тебе она. Жена есть к тому же.
Вскоре Варвара перешла работать на берег, в рыбные цеха.
По вечерам она любила уходить к морю и слушать его приглушенный шум, смотреть в небо. Ей особенно нравилось, когда от горизонта до горизонта опоясывали небо белой лентой невидимые реактивные самолеты. Думала, что летчики эти обязательно из Москвы, что где-то есть другая интересная, веселая жизнь, и ей хотелось в Москву.
А когда видела в море корабль, гадала: военный или торговый, и все ждала, что корабль вот-вот подойдет к берегу, туда, где она сидит, и выйдут на берег моряки и сделают ручкой приглашение: «Пожалуйста, Варвара Михайловна, к нам в гости».
Редко в Охотке появляются новые люди. Разве почтовый катер с длинным рыжим почтальоном, который всегда подмигивает и нехорошо осматривает ее с ног до головы, да экспедитора по приему рыбы, приезжающие на пустом рефрижераторе.
Правда, еще иногда останавливаются в Охотке геологи дня на два, а потом уходят куда-то, так что и рассмотреть-то их некогда как следует.
Один в кожаной куртке и клетчатой рубашке, белокурый такой, сказал ей однажды: «Идемте с нами! Работа найдется. А то свою, кажется, вы не любите… Да и характер у вас такой, что вам все новое подавай…»
Она растерялась тогда и ничего не могла решить, хоть ей было и приятно такое приглашение.
Она любила Павла. Были еще демобилизованные из Германии солдаты. Она видела их на свадьбе Таньки Безугловой. А еще приезжал как-то корреспондент газеты из Москвы, веселый молодой парень, почему-то в морской офицерской форме.
Он всех фотографировал, уезжал с рыбаками на лов, обо всем расспрашивал и купался с мальчишками.
— Варвара, ты мне нравишься, — сказал он ей однажды и покраснел.
Все время фотографировал ее и на работе, и дома, и на берегу. Особенно ему нравилось, когда она как птица летала со скалы в воду. Он восхищенно ахал и щелкал фотоаппаратом.
Они любили наблюдать за морем и в штиль и в шторм, смотреть, как волны с шумом подкатывались к ногам и с шипением оседали, уплывая обратно. За волной тянулся шурша белый пенистый шлейф, пузырясь и лопаясь меж галькой.
Корреспондент заходил в воду, подставлял плечо волне, входил в нее, и вместе с волной выбрасывался на берег, хохотал.
— Вот, Варвара Михайловна! — шептал он. — Понастроим мы здесь городов, опояшем все побережье железными дорогами, в порта будут приходить из всех стран корабли… — И на лице его светилось что-то уверенное, восторженное, будто то, о чем он мечтает, непременно сбудется.
Варька внутренне соглашалась с ним, а вслух со смехом говорила:
— Зачем же железные дороги на побережье? Поезда всю рыбу распугают.
Корреспондент был вежливым, обходительным, не допускал ничего такого, что позволяли парни по отношению к ней, и Варьке иногда было стыдно того, что она ждет этого от слишком культурного человека.
А потом он уехал, пообещав на прощанье обязательно прислать фотографии.
Вот не прислал еще. Видно, занят. Он не объяснился ей в любви, хотя она и ждала этого, а еще обидней было, что он не догадался пригласить ее с собой в Москву, а только сказал однажды, что нравится она, Варька, ему.
А если бы пригласил — уехала б не раздумывая.
Уехала… А Павел? Остался бы здесь один на берегу. А ведь она любит его. Нет, Павла она не бросит. Вот понастроят люди и здесь города, опояшут побережье железными дорогами, насадят сады, в порта будут приходить корабли из разных стран — и будет у них здесь тоже Москва…
3. Птичий базар
Мария утром проснулась поздно. Сашки и Наташи в доме не было. Она всегда вставала раньше, чем дети, а сегодня проспала потому, что задержалась ночью в коптильном цехе: уж очень много поступило рыбы.
Она встала, торопливо умылась и, на ходу погладив по загривку лайку Мушку, бросилась искать своих детей.
У моря их не было. В рыбном цехе — тоже. «Где же они? Как же я проспала?.. Ведь хотела встать раньше… Где их искать?». Сашка обещал натаскать в бочку воды из колодца, а с Наташей они собирались постирать, и вот их нет… Отбиваются от рук!..
Мария остановилась, часто переводя дыхание, и нараспев прокричала по пустынному берегу: «Са-а-ша! На-та-а-ша!..» Никто не ответил.
Вот здесь стоит она на берегу, а направо от нее пепельно-светлое Охотское море. Она видит прибрежные обрывы, камни, торчащие из воды, и птиц. Чайки летают неистово, плачут. Топорки выныривают из воздуха, а кайры чертят по небу стремительные круги, потом устало машут крыльями и садятся или на ветку или на камень.
Навстречу ей по берегу шел Тимоша, рыжий и грязный.
— Тетя Маша! Я не плачу. Мне Сашка наподдавал.
— А где он?
— На птичий базар они пошли. А меня не взяли.
— А Наташи с ним не было?
— Наташка задается. Они пошли с девчонками водоросли таскать из моря.
Мария обняла Тимошку.
— Ну и почему же тебя не взяли-то?
— Сашка мне сказал, что я рыжий и птицы меня сразу видят. А ведь я тихонько-тихонько подползаю к гнездам. И вот, тетя Маша, я утром собрал целую фуражку яичек, а потом уронил: споткнулся… Ну, вот Сашка мне и наподдавал. Они сейчас там костер жгут и яички едят.
Мария не раз ругала Сашку за то, что он собирал дружков и вместе с ними разорял птичьи гнезда. А он говорил ей в ответ: «Мам, там так много яичек». И она, гладя его по вихрам, старалась разъяснить сыну, что в каждом яичке — птичка.
— Ну, Тимош, давай, пойду помирю вас…
На Охотском море много птичьих базаров. На скалах достаточно мест для гнездовий, но на Отчаянную скалу почему-то всегда прилетало больше птиц. И кайры, и буревестники, и бакланы, и конюги, и топорки.
— Костер, говоришь, жгут?
— Ага! При мне развели.
Мария вспомнила о бочке, в которой должна быть вода…
— Тетя Маша, а Наташка сегодня ругала Саню. Я слышал, когда с ними шел. Наташка его ругала: «Мам спит, а ты — удираешь». А Сашка дернул ее за косичку, стал показывать кулаки и говорит: «А что? Ты видела бочку? А воду в ней видела? Я всех раньше встал и давно воды натаскал, еще ты спала, и пусть мама меня не ругает».
Мария смотрела на Тимошку и улыбалась.
— Теть Маша, вон там они…
Мария увидела Отчаянную скалу, у которой она ночами ведет разговор с погибшим мужем. Над скалой неистово кричали птицы, кружились в воздухе, как будто не умели летать, и все припадали к граниту скалы, по-своему, по-птичьи стоная.
Не было вокруг для Марии ни неба, ни моря, ни земли, а только птицы. И где-то там на скале среди них бедокурил Сашка.
Тимошка протянул руку вперед и радостно крикнул:
— Вон там он!
— Где, где?
— Да вон на выступе! Смотрите: он подбирается к гнезду!
Мария пригляделась к Отчаянной скале и заметила Сашку, который беспомощно дрыгал ногами и все тянулся, перебирая руками, к гнезду, а над ним шумели птицы.
— Ой, мама! — вскрикнул Тимошка, — он сейчас упадет!
У Марии екнуло сердце. Она знала, что Сашка много раз был «героем» и первым доплывал до баркаса, откуда рыбаки бросали в него живую рыбу. Ей хотелось крикнуть: «Саша, не оконфузься!» — как всегда, но белое облако птиц закрыло его, и ей показалось, что птицы вот-вот заклюют сына.
— Теть Маша, вы подождите, я сейчас…
Тимошка карабкался вверх по синим щербатым камням, и Мария была по-матерински благодарна этому мальчишке — Тимошке, которому утром «наподдавал» Сашка… «Как же сын ее не мог понять того, что Тимошка может спасти дружка, как рыбаки спасают друг друга в море».
И вот уже она видит, что и Тимошку закрыло птичье облако, а потом вдруг птиц не стало, и она снова увидела высокую скалу, на которой цеплялись за землю двое мальчишек. Один висел над водой, другой, Тимошка, протягивал руку к ее сыну.
Она шептала:
— Саша, Сашенька… не оконфузься, держись, миленький… вот там веточка какая-то, ты подними руку, ухватись, подними ножки — упрись пяткой, подтянись!..
Стремительно с криком откуда-то издалека прилетел буревестник. Он сел рядом с гнездом и посмотрел на двух человечков и, может быть, понял, что они в беде…
«Вот их теперь трое».
Мария смотрела на них, на двух мальчишек и на птицу между ними: рука Тимошки чуть-чуть не дотрагивалась до белого крылышка. Потом она увидела, что снова прилетели птицы, снова закрыли скалу белым облаком, а… Сашки уже не было.
