Вера Панова - Мальчик и девочка
— Извините, пожалуйста, — говорил он толстяку Косте, нечаянно толкнув его. — Я очень спешу.
— Надо отдыхать, а не спешить, — сердито говорил толстяк.
— После ужина я вас жду! — заявлял мальчик девочке, стараясь говорить как можно решительнее.
А она делала вид, что не слышит.
— Ну, пойдемте, пройдемтесь, никто и не увидит, — уговаривал он, и голос его вдруг менялся — из решительного становился просительным, совсем как у маленького.
— После ужина я еще целый час буду занята, — говорила она. — Даже час с половиной.
…Тот же это ужин или другой? Сколько времени прошло?..
— Я буду ждать хоть два с половиной! — говорил он весело. — Хоть три с половиной! Сколько хотите — и с половиной!
Вот видишь, говорил он ей всем своим видом, какой я веселый, бодрый, как легко тебе будет со мной — одно удовольствие.
Он все больше нравился девочке, она изнемогала — до того нравился, но отвечала:
— Нельзя, у нас это не одобряют.
…Сколько времени прошло?..
— Кто не одобряет? — спрашивал он капризно.
— И начальство, и девочки, — отвечала она.
— Зверское у вас начальство, — говорил мальчик. — И зверские девочки.
Она смотрела на него затуманенным взглядом, но повторяла:
— Нет, нельзя!
Вечерами на террасе отдыхающие вели свои степенные беседы уже без мальчика — он бродил вдоль моря, пускал блинчики и говорил:
— Зверское начальство! Зверские девочки!
А она сидела у себя в общежитии на кровати и примеряла клипсы.
— Таня, а Таня, — говорила она подруге, — не знаешь, какие клипсы сейчас в моде? Перламутровые в моде?
— На московской балерине я видела клипсы, — говорила Таня. Представляешь, две живые ромашки!
— Ну, ромашки — это слишком просто, — сказала девочка.
На другой день в столовой он заметил ее новые клипсы и радовался и был горд — она хотела ему нравиться!
— И ничего не зверское, — сказала она, улыбаясь, видя, что он заметил клипсы.
— Ну что плохого — посидим часок у моря? — спрашивал он. — Или в парке?.. Чего они, собственно, не одобряют, странные люди?
— Просто у нас не принято, — объяснила она. — Отдыхающие должны отдыхать.
— Ну, от чего мне отдыхать? — говорил он. — В такие ночи грех заваливаться спать! Честное слово, грех!
— Нет, нельзя! — говорила она.
Когда она была выходная, подавала за столом ее сменщица Таня, толстуха с короткими руками, и мальчик скучал, плохо ел, не находил себе места ни у моря, ни на теннисной площадке, где отдыхающие играли под наблюдением врача.
— Ну, в чем дело, молодой человек? — спросил его затейник. — Поехали на экскурсию! К Бахчисарайскому фонтану, а?
— Спасибо, — сказал мальчик. — Не хочется.
— Вы что, заболели? — спросил затейник.
— Нет, почему, я здоров, — сказал мальчик.
— Вид невеселый.
— Просто скучновато.
— Это у нас скучновато? — спросил затейник. — Ну что вы! Сплошное веселье. Дым коромыслом. Поехали, а? С ночевкой. Дружным коллективом. Переночуем на турбазе, завтра вернемся.
— Завтра? — переспросил мальчик. — Нет, спасибо, я не поеду!
— По-моему, все образовалось, — тихо сказала женщина в китайском халате, но затейник не расслышал ее слов и сказал:
— Одиночество вредно для здоровья, как установила медицина. Кто сказал, товарищи, «единица ноль, единица вздор»?
— Маяковский! — сказали отдыхающие.
— Правильно! — сказал затейник. — Маяковский и никто другой.
И шумной толпой отдыхающие пошли к автобусу, а впереди шел затейник.
И наконец она сказала:
— Хорошо.
Только что он очень пылко говорил, очень убедительно и вдруг осекся, потому что она сказала, прервав его:
— Хорошо.
Это было утром, и весь день он неистово играл в теннис, и неистово купался, и неистово извинялся направо и налево, потому что никого не замечал на пляже и на всех натыкался: и на игроков в карты, и на толстяка с градусником, и на чету с корзиной провизии, из которой кто-нибудь все время доставал продовольствие и жевал, — чуть не опрокинул он эту корзину, будь она проклята!
За обедом она повторила, не улыбнувшись, очень серьезно:
— Хорошо.
— После ужина? — спросил мальчик и перевел дух — словно бежал за кем-то и вот догнал, держит за рукав, и больше он не побежит.
— Да.
— Я вас буду ждать в той аллее, где скульптура лыжника, — сказал мальчик, и сказал тоже очень серьезно и внятно.
Он сел на скамейку, над которой протянулись две тонкие ветки, и ждал.
Но тут в аллею набежало множество отдыхающих во главе с затейником. Они начали играть в какую-то игру, гоняясь друг за другом и хохоча. Время от времени кто-нибудь кричал мальчику:
— Идите к нам! Чего вы там скучаете в одиночестве!
Ему пришлось встать и уйти с этого места, и он очень беспокоился, что пропустит девочку, — было довольно темно. Но она показалась вдали, и он быстро пошел ей навстречу.
Они шли по ночному парку, густому, как лес. Издали доносились голоса играющих, хохот и хлопанье в ладоши.
Они шли медленно и молча. Он не знал, что сказать.
— Как тихо, — сказал он.
— Да, — сказала она.
— Теплый какой вечер, правда? — спросил он.
— Да… — отозвалась она.
Решился, взял ее за руку.
Она не отняла.
Покрепче сжал ее руку, она ответила пожатием…
Повернулся к ней, посмотрел — она подняла глаза навстречу.
И когда он обнял ее за плечи, она прижалась к нему.
Обнявшись, скрылись они в глубине парка.
…Сколько времени прошло?..
Вот они на берегу моря, залитого лунным светом.
Стеной вздымается море, спокойное, чуть дышащее.
— Какая ты красивая! — говорит мальчик.
Даже когда он любовался ею, он не думал, что она такая красивая.
— Ничего не красивая, самая обыкновенная, — тихо говорит она.
— Нет, — говорит он и берет ее за руку.
— Да, — говорит она, но думают они уже о другом, только повторяют машинально несколько раз:
— Нет.
— Да.
На ней простенькое платье, босоножки, перламутровые клипсы в ушах, волосы подвязаны ленточкой. Или это лунный свет сделал ее такой красивой?
— Золушка, — говорит он медленно.
— Что? — спрашивает она.
— Нет, так, — говорит он.
— Ты такой особенный, — говорит она. — Ты, наверно, знаешь много такого, что я не знаю. Как я тебе понравилась, не пойму.
…Сколько прошло времени?..
Они сидели на камне у берега ночного моря, и волны докатывались почти до самых их ног.
— Ты мне сразу понравился, как только приехал, — сказала девочка.
— Да? — удивился он.
— Сразу, — повторила она, прижимаясь к нему.
И луна светила на них — почти полная, ослепительная, вырисовывающая черные тени на белом песке.
Комната мальчика. Кроме него здесь живут еще трое. Сейчас они крепко спят.
Мальчик тихо входит, он не крадется, он просто идет тихо, чтобы никого не разбудить.
…Девочка уже разделась. Усталая, бросилась она на постель у себя в общежитии.
Рядом спит ее сменщица, толстуха Таня, — комнатка у них на двоих. Таня спит крепко, ее не будит радио, которое у них никогда не выключается.
— Радиопередачи окончены, — говорит радио мощным голосом. — Спокойной ночи, товарищи.
— Спокойной ночи, — говорит девочка, закрывая глаза.
Они шли обнявшись по темной тропинке, по которой прежде мальчик гулял с другими отдыхающими.
Тогда в горах было людно и шумно. Сейчас пусто и тихо.
Луна зашла за облако, потемнели очертания гор.
Вдруг раздался лай. Девочка вскрикнула и крепче прижалась к мальчику. Подбежали собаки, обступили их.
— Не бойся, — сказал мальчик, но ему было не по себе.
— Надо стоять спокойно, — сказала девочка, — тогда они не тронут, я знаю.
Казалось, сейчас собаки бросятся, но они только лаяли бешено. Прижавшись друг к другу, мальчик и девочка ждали, чем это кончится.
Из темноты вышел человек и позвал собак.
— Ходят тут, — сказал человек недовольно, — дня им мало, бездельникам…
И мальчик и девочка прошли дальше мимо пасшихся коней, которые вздыхали и фыркали.
— До чего страшные, — сказала девочка. — Злющие.
— Ты знаешь, я тоже испугался, — признался мальчик.
— Ну конечно, — сказала девочка. — Ты же городской.
— У меня была собака, — сказал мальчик, — но она была такая смирная, маленькая. Китайская порода, видела таких?
— Китайская? — сказала девочка. — Даже не слышала.
— Они похожи на кошку. Мне ее подарили, когда я в школу пошел.
— Сколько ты всего видел! — вздохнула девочка.
Он стал ласкать ее, чтобы отвлечь от пережитого страха и отвлечься самому. Страх сблизил их, она отвечала на его ласки…
