Евгений Воробьев - Высота
Пасечник сам себя называл «запорожец за Уралом». Он и правда был родом из Запорожья и всех уверял, будто и верхолазом стал только потому, что рядом с их хатой построили мачту электропередачи и он лазил на эту мачту, чтобы гонять голубей.
С той поры Пасечник работал верхолазом на многих стройках страны, и он сам не помнит уже, на какие только мачты, трубы, мосты, башни, копры, вышки не взбирался. Во всяком случае, он провел наверху много тысяч часов.
Про летчиков у нас говорят: «Налетал столько-то часов». Но разве можно подсчитать, сколько верхолаз налазил?
Пасечник показал однажды Токмакову несколько фронтовых фотографий. На одной из них Пасечник был снят в маскировочном халате разведчика. Вуаль из марли была закинута на ушанку. Пасечник умудрился и тут выпустить чуб из-под ушанки, а выражение лица его было одновременно и озорное и надменное. В руке он картинно держал бинокль, видимо специально одолженный у кого-то.
Пасечник и теперь любил сниматься. Фотограф «Каменогорского рабочего» Флягин несколько раз снимал его для газеты, для Доски почета, и каждый раз Пасечник во время съемки кричал: «Страна должна знать своих героев!», а перед съемкой сам устраивал маленькую инсценировку. То он горделиво разглядывал чужой чертеж, то из кармана его куртки торчали одолженные на время съемки логарифмическая линейка, карандаши, чья-то вечная ручка.
Пасечник любил побахвалиться своим знакомством с управляющим Дымовым: «Мировой мужик! Мы с ним на третьей стройке хлопочем. Нас и в Каменогорск вместе перебросили». Если есть нужда, он не стесняется звонить Дымову. Однажды секретарша не хотела его соединить по телефону и все допытывалась, кто это звонит. «Соедините немедленно! — распорядился Пасечник начальническим тоном. — Говорит заместитель министра по верхотуре. Я только что приземлился». Секретарша решила, что какое-то приезжее начальство звонит с аэродрома, и соединила с Дымовым. Тот потом очень смеялся и с тех пор называет Пасечника «заместитель министра по верхотуре».
Пасечник относился свысока ко всем, кто работал на земле, и пренебрежительно называл их «каменюшниками». Вот так же на фронте он считал, что все, кто не ходит в разведку, — тыловые крысы.
Начальство недолюбливал, ему вечно приходилось выслушивать выговоры и замечания — и все внизу, на земле. Токмакова он уважал — и за его фронтовое прошлое, и за любовь к высоте…
— Наше вам! — прокричал Пасечник, снимая с плеча блок и заправляя в него конец троса. — Давно начальства на верхотуре не было!
— А вы и рады, что начальство болеет?
— Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным! Сколько осколочек весил, товарищ прораб?
— Уже пронюхали?
— Разведка все знает. В осведомленных кругах нам сообщили: у прораба из лопатки прорезался фронтовой осколочек.
— Хватит зубы заговаривать. Вы почему разгуливаете без монтажного пояса?
Пасечник оглядел Токмакова с головы до ног и иронически свистнул.
— А где вы свой пояс прячете, товарищ прораб? Под пиджачком?
— На мне пояс не ищите. Я тут сегодня случайно. А вы все время инструкцию нарушаете… Дайте-ка сюда чертеж!
И Токмаков, держась рукой за трос, стал вместе с Пасечником разглядывать чертеж.
К концу смены, когда царга уже точно стояла на своей отметке, Токмаков спустился вниз.
— Проворонил шесть миллиметров, — пристыдил он Матвеева. — Уже прорабу и поболеть нельзя.
— Мы — люди маленькие. На вашем месте старшее начальство находилось.
— А тебе глаза на что даны? На начальство пялить? Ма-астер!..
Матвеев отвел взгляд, посмотрел наверх и ахнул:
— Ну и орел! Глядите-ка! Токмаков ужаснулся.
Он увидел, как человек, держась руками за натянутый трос, оттолкнулся от подмостей, на которых стоял, оплел трос ногами и стремглав понесся вниз.
Несколько раз Пасечник — нетрудно было узнать его — тормозил спуск, сильно зажимая трос ногами, чтобы погасить скорость, а затем снова разгонялся и летел вниз.
Наконец, еще раз притормозив, Пасечник коснулся земли согнутыми в коленях ногами, тут же выпрямился, отпустил трос и задымил папиросой, которая торчала у него в сжатых зубах.
Может быть, всего секунд пятнадцать — двадцать продолжался этот спуск; в такой отрезок времени не успевает сгореть спичка.
Пасечнику совсем не хотелось встретиться сейчас с прорабом, но Токмаков уже повелительно махал рукой, подзывая к себе.
Пасечник подошел лениво, вразвалку.
— Это еще что за номер, товарищ Пасечник? — спросил Токмаков, с трудом сдерживаясь.
— Прямое сообщение, товарищ прораб! Без пересадки. Кратчайшее расстояние между двумя точками. А то пока оттуда по лестницам…
— Так можно и на тот свет приехать. Без пересадки. Шестьдесят метров — все путешествие.
Пасечник презрительно свистнул.
— Как бы не так! Помирать нам рановато. Поскольку есть еще у нас на домне дела. Думаете, я — совсем младенец!
— Хорош младенец!
— А это вот?
Пасечник снял рукавичку — под ней надета еще одна.
— На Тагилстрое тоже один хотел на землю спуститься, — сказал Токмаков зло, — а оказался в земле. Стальная нитка от троса прошила ладонь, он отдернул руку и… «между двумя точками».
— Мало ли глупостей чудаки делают! — Пасечник пригладил волосы.
— Об уме вам, Пасечник, в данную минуту лучше совсем не упоминать.
Токмаков поспешно достал папиросу. Пасечник протянул ему свой дотлевающий окурок, но Токмаков сделал вид, что не заметил, отвернулся и чиркнул спичкой.
— Предположим, вы только покалечили бы руку. Что же? Государство вам за озорство бюллетень должно выдавать?
— Я и с бюллетенем, когда лихорадка была, работал. Вы же знаете!
— Знаю. — Токмаков чувствовал, что у него уже иссякает запас спокойствия, и он с большим трудом удерживается от того, чтобы не накричать. — А все-таки, товарищ Пасечник, придется у вас разряд снять.
— Это за что же?
— За нарушение правил техники безопасности. Злостное нарушение! Это не первый случай!
— Ну что же, снимайте. Если есть такое право. Просить: «Дяденька, больше не буду», — не собираюсь.
Пасечник картинно откинул со лба и пригладил чуб, чуть-чуть задержав пальцы, прежде чем отнять их.
И все это так невозмутимо, будто единственное, что его сейчас беспокоило, — хорошо ли лежат волосы, не увидят ли девушки его растрепанным.
— Разрешите идти? — спросил он с подчеркнутой отчужденностью.
— Идите.
Пасечник повернулся на каблуках.
Токмаков посмотрел ему вслед. Спина и коротко остриженный рыжеватый затылок выражали горькую обиду.
«Ничего, я тебя обломаю», — подумал Токмаков. В ушах его все еще звучал обиженный и в то же время заносчивый голос Пасечника: «Ну что же, снимайте разряд, если есть такое право».
Токмаков вынул блокнот, помедлил и составил проект приказа: «За злостное нарушение правил техники безопасности снизить бригадиру Пасечнику Н. П. разряд сроком на один месяц».
3
Продолжительный гудок паровоза. Ему ответил дискантом паропутевой кран. Подали голоса другие паровозы. Пронзительный свист, крики «кончай», «шабаш» и железный трезвон — это бьют прутом в пустой баллон из-под кислорода.
Обеденный перерыв.
На земле прекратили работу почти все. На своих местах остались лебедчики, такелажники, крановщики — все, кто связан с работающими наверху. От иных верхолазов столовая, казалось бы, рукой подать, вот виднеется ее покрытая шифером крыша. Но не так просто спуститься с монтажных высот, а затем вновь забраться туда.
Вот и сейчас нельзя приостановить подъем, оставить груз на полдороге, у крана «в зубах».
И только когда подъем был закончен, Матвеев далкоманду на обед.
Вадим Пудалов шел в столовую. За ним с видом просителя плелся лебедчик Хаенко.
— Понимаешь? Растратился! — По лицу Хаенко блуждала беспомощная улыбка. — Потеха… С утра без корма. Ну что тебе стоит? Подбрось два четвертака до получки.
— Все-таки интересно, куда твоя получка девалась?
«В самом деле — куда?» — попытался вспомнить Хаеико. Последняя выпивка, конечно, влетела в копеечку. Какие-то типы сели за его столик, а он навязался к ним с угощением. «Я плачу!» Потом спрыснули новую дружбу. А кто они такие, эти друзья? Как их зовут хотя бы? Наутро Хаенко подсчитал деньги, выяснилось, что он затронул и те, которые отложил для матери. Он нащупал в кармане измятый бланк почтового перевода; этот заполненный бланк валялся у него в кармане уже недели две.
— Да что ты о моей получке печешься? Не знаешь, что ли? Пришлось матери отправить. Факт! Сразу за два месяца.
Вадим недоверчиво покачал головой.
— Провалиться мне через три земли, если вру! — поклялся Хаенко, не пряча глаз; светло-голубые, они словно выгорели на солнце заодно с белесыми ресницами. — Ну, выручи!..
