Николай Глебов - Ночная радуга
Прошло несколько дней, и между Двиняниновым и Малышом установилась тесная дружба. Малыш еще издали чуял приближение бронебойщика и встречал его радостным повизгиванием.
У Тимофея были причины любить собак. Собака спасла ему жизнь.
Однажды зимой, в погоне за росомахой, хитрым, увертливым зверем, который нередко уводит охотника за много километров от дома, Тимофей зашел на лыжах далеко в тайгу; зимний день короток — решил заночевать у нодьи[12]. Белка была с ним.
Ночью поднялся сильный ветер. Бурей свалило громадную сухостойную ель. Тяжелое дерево упало прямо на спящего охотника и, придавив, как могильной плитой, погребло под собой.
Сколько ни бился Тимофей — не мог освободиться. Одна нога была сломана, он потерял много крови. Пропадать в тайге!..
Вот тут-то Белка и показала свой ум. Она долго крутилась около беспомощного хозяина, скребла когтями мерзлую землю, пытаясь помочь ему, с жалобным повизгиванием лизала его в лицо. Понимала, что попал в беду... Но что может сделать собака, если бессилен человек? Оказалось — может...
Инстинкт подсказал ей, как следует поступить. Оставив свои бесплодные попытки, она пустилась прочь от лежащего. Сперва Тимофей решил, что она зачуяла дичь и по своей ловчей привычке не удержалась от преследования. Ведь собаку надо гнать, чтобы она ушла от хозяина (да и то не всегда прогонишь!), а тут — убежала сама. Лайка долго не возвращалась; не слышалось и ее характерного позыва — лая, которым она обычно давала знать, что нашла добычу... Куда она? Тимофей ума не мог приложить, что сделалось с его четвероногой охотницей.
Прошел час, прошло два часа — Белка ни слухом, ни духом не напоминала о себе. И вдруг, когда он уже был готов подумать, что она покинула его, послышались людские голоса, поскрипывание снега под лыжами, звонкий собачий лай, — к нему спешила помощь. Оказалось — Белка направилась прямехонько домой, подняла там тревогу и привела людей на выручку охотника. Спасла хозяина!
И вот теперь, в землянке, поглаживая мягкую собачью шерсть, Тимофей вспоминал и это памятное событие, и многое другое. Перед глазами возникала таинственно-молчащая и такая понятная ему зимняя тайга; вот он берет ружье, надевает лыжи и уходит на промысел. Ровный прямой след ложится позади, Белка то умчится вперед, то возвратится к хозяину, легко дышит грудь...
— Э-эх, Малыш, — исторгая глубокий вздох, раздумчиво говорил Двинянинов, — пошли бы мы с тобой в урман[13]... И Белка, само собой, с нами... Охота там у нас — знатная!..
Он умолкал, поскольку не привык говорить много, а Малыш смотрел в глаза человеку добрыми сочувствующими глазами, лизал руку, — словно понимал.
— Э, дядя, совсем расчувствуешь собаку, — замечал вожатый, почему-то с первого дня называвший бронебойщика не иначе, как «дядя». Вероятно, сказывалась разница возрастов.
— А тебе уж не жалко ли?
— Не жалко, а непорядок, — отвечал вожатый с подчеркнутой строгостью; впрочем, строгость оставалась только на словах.
Малыш ластился то к одному, то к другому, выпрашивая подачку или ласку, и, ощутив прикосновение дружеской руки, блаженно замирал... Где ему знать, что никакого урмана ему не видать...
III
Недолгое томительное затишье взорвалось новым яростным натиском гитлеровцев. Передышка требовалась противнику для того, чтобы перегруппировать свои силы и подтянуть свежие резервы.
Сначала немцы решили прощупать советскую оборону. Видимо, с этой целью послали они десяток танков, которые, появившись от далекого, черневшего на горизонте, леса, медленно приближались рассыпным строем, время от времени останавливаясь и стреляя, поводя короткими злыми рылами пушек — точно нюхая воздух.
В окопах был дан приказ: до поры не стрелять, подпустить ближе, чтобы поразить вернее.
С напряженным ожиданием советские бойцы следили за приближением бронированного неприятеля. Пора бы уж открывать огонь... Но лейтенант молчит и с закаменевшим лицом не отрывается взглядом от медленно надвигающегося врага...
Танки — ближе, ближе... Поглощенные видом наступающего противника, бойцы не заметили, как в окопах появились собаки. Их привели вожатые по ходу сообщения. Они были в боевой готовности, каждая с небольшим тючком на спине.
Внезапно все увидели их. Четыре собаки, раскинувшись веером на снегу, мчались навстречу головным танкам. Двинянинов сразу узнал черно-пегого Малыша, и сердце бронебойщика сжалось.
— Смотри, смотри! — переговаривались в окопах.
Немецкие танкисты тоже заметили животных и открыли по ним ураганный огонь. Но трудно попасть из танка в такую небольшую и подвижную мишень...
Собаки пересекли уже половину пространства. Еще десять-двадцать секунд, полминуты и... Но что это? Танки один за другим быстро разворачиваются; их пушки уже не смотрят вперед, а обращены назад; они прибавляют ходу... Они уходят! Уходят!
Это было так неожиданно и непонятно: танки — эти грозные самодвижущиеся крепости, вооруженные пушками и пулеметами, — испугались собак! Есть отчего прийти в изумление.
Кто-то не выдержал и крикнул:
— Ура-а! — И его крик подхватила сотня голосов. Громкий и страшный для врага клич этот разнесся над окопами и словно подстегнул убегающие танки, заставив их увеличить скорость.
Раздался резкий переливчатый свист — приказ собакам вернуться. Три из них повиновались немедленно; только одна пробежала еще десяток метров, затем, как бы нехотя, повернулась и направилась на призывающий ее сигнал.
Двинянинов с блеском радости в глазах следил за тем, как Малыш достиг окопа и, целый, невредимый, бодро помахивая пушистым хвостом, спрыгнул вниз: за ним попрыгали в окоп остальные.
— Дела! — обсуждали вечером солдаты дневное событие. — Испугались собак, а? Чудеса! Вот так вояки, здорово пятки смазали!
Очевидцы удивительного поединка, они, как дети, восхищались поведением собак..
Бывает ведь так: кажется, ничего не изменилось, а веселей на душе, меньше гнетут постылые заботы.
— Ну, живем, Малыш? — говорил Двинянинов.
Минутами ему казалось, что всякая опасность миновала, больше ничто не грозит Малышу, и бронебойщик был счастлив: право, ведь это, было так заслуженно... По-видимому, что-то вроде этого испытывали и вожатые, потому что старались всячески обласкать собак. В действительности, все случившееся было для Малыша и его трех товарок всего лишь небольшой отсрочкой.
Точно в тот же час, на следующий день, на советские позиции обрушился ливень огня и металла. После артподготовки гитлеровцы снова пошли в атаку. На этот раз двинулось, наверное, не меньше сотни танков, за ними, пригибаясь, бежала пехота.
Словно черная туча саранчи высыпала из дальнего леса. По наступающим открыла огонь противотанковая батарея, скрытая в кустарнике. Вспыхнул один танк, другой, третий... Но остальные движутся, осыпая позиции защитников Москвы градом термитных и осколочных снарядов. Их поддерживали из глубины немецкого расположения орудия крупного калибра и тяжелые минометы.
Горячий, смертельный бой закипел по всей линии обороны. С привычным самообладанием Двинянинов ждал, когда сможет вступить в дело и его бронебойка, «золотое ружье», как прозвали ее солдаты.
Танки приближались, бешено стреляя. Уже отчетливо видны черные кресты — эмблема фашистского насилия над миром, короткие рыльца пушек непрерывно исторгали желтые язычки пламени.
Два танка двигались прямо на Двинянинова. Приложившись, он стал стрелять, тщательно метясь, как на полигоне. Пули забарабанили по броне машины; ему удалось поджечь ее. Но только он хотел перенести огонь на второй танк, как сильный разрыв мины на минуту оглушил, засыпал землей. Когда Двинянинов очнулся и протер глаза, вторая вражеская машина была уже недалеко от него, а бронебойка лежала разбитая, изуродованная.
Двинянинов тревожно оглянулся. И вдруг увидел: вожатый готовит Малыша к атаке на танки. Подняв собаку на бруствер окопа, он что-то скомандовал ей, что именно, Двинянинов не расслышал из-за грохота выстрелов, да это и не имело значения. Три другие «ПТ» уже стлались по земле в стремлении скорей достичь цели, ловко обходя воронки и рытвины, под свист пуль и грохот разрывов бесстрашно лавируя на этом поле смерти.
Два столба пламени взметнулось одновременно, два взрыва потрясли воздух, — два вражеских танка перестали существовать, подорванные четвероногими защитниками рубежа. Третья собака была убита шальным попаданием. Однако, и мертвую, уцелевшие танки тщательно обходили ее, ибо и мертвая она была опасна им.
Все это автоматически отметила зрительная память Двинянинова, как и то, что Малыш был еще жив и продолжал бежать. Малыш избрал себе танк, двигавшийся не в первом эшелоне, и его черно-пегая прыгающая фигурка, становившаяся по мере удаления меньше и меньше, все еще виднелась на снегу, засыпаемом осколками снарядов и мин, быстро сближаясь с целью.
