Даниил Хармс - Избранное

Другое дело, если сказать: "Запечетлевайте то, что происходит в этот момент". Это совсем другое дело.

Вот например: Раз, два, три! Ничего не произошло! Вот я запе чатлел момент, в который ничего не произошло.

Я сказал об этом Заболоцкому. Тому это очень понравилось, и он целый день сидел и считал: раз, два, три! И отмечал, что ни чего ни произошло.

За таким занятием застал Заболоцкого Шварц. И Шварц тоже за интересовался этим оригинальным способом запечатлевать то, что происходит в нашу эпоху, потому, что ведь из моментов складыва ется эпоха. Но прошу обратить внимание, что родоначальником это го метода являюсь я. Опять я! Просто удивительно!

То, что другим дается с трудом, мне дается с легкостью!

Я даже летать умею. Но об этом рассказывать не буду, потому что все равно никто не поверит.

5. Когда два человека играют в шахматы, мне всегда кажется,

что один другого околпачивает. Особенно если они играют на день ги.

Вообще же мне противна всякая игра на деньги. Я запрещаю иг рать в моем присутствии.

А картежников я бы казнил. Это самый правильный метод борьбы с азартными играми. Вместо того, чтобы играть в карты, лучше бы собрались, да почитали бы друг другу морали.

А впрочем, морали скучно. Интереснее ухаживать за женщинами.

Женщины меня интересовали всегда. Меня всегда волновали женс кие ножки, в особенности выше колен.

Многие считают женщин порочными существами. А я нисколько!

Наоборот, даже считаю их чем-то очень приятными.

Полненькая, молоденькая женщина! Чем же она порочна? Вовсе не порочна!

…Все, что говорит Леонид Савельевич, уже когда-нибудь рань ше говорил я.

Да и не только Леонид Савельевич.

Всякий рад подхватить хотя бы обрывки моих мыслей. Мне это даже смешно.

Например, вчера прибежал ко мне Олейников и говорит, что со вершенно запутался в вопросах жизни. Я дал ему кое-какие советы и отпустил. Он ушел осчастливленный и в наилучшем своем настрое нии.

Люди видят во мне поддержку, повторяют мои слова, удивляются моим поступкам, а денег мне не платят.

Глупые люди! Несите мне побольше денег, и вы увидите, как я буду этим доволен.

6. Теперь я скажу несколько слов об Александре Ивановиче*.

Это болтун и азартный игрок. Но за что я его ценю, так это за то, что он мне покорен.

Днями и ночами дежурит он передо мной и только и ждет с моей стороны намека на какое-нибудь приказание. Стоит мне только по дать этот намек, и Александр Иванович летит как ветер исполнять мою волю. За это я купил ему туфли и сказал: "На, носи!" Вот он их и носит.

Когда Александр Иванович приходит в Госиздат, то все смеются и говорят между собой, что Александр Иванович пришел за деньга ми.

Константин Игнатьевич Дровацкий прячется под стол. Это я го ворю в аллегорическом смысле.

Больше всего Александр Иванович любит макароны. Ест он их всегда с толчеными сухарями, съедает почти что целое кило, а может быть, и гораздо больше.

Съев макароны, Александр Иванович говорит, что его тошнит, и ложится на диван. Иногда макароны выходят обратно.

Мясо Александр Иванович не ест и женщин не любит. Хотя, иног да любит. Кажется, даже очень часто.

Но женщины, которых любит Александр Иванович, на мой вкус, все некрасивые, а потому будем считать, что это даже и не женщины.

Если я что-нибудь говорю, значит, это правильно. Спорить со мной никому не советую, все равно он останется в дураках, потому что я всякого переспорю.

Да и не вам тягаться со мною. Еще и не такие пробовали. Всех уложил! Даром, что с виду и говорить-то не умею, а как заведу,

так и не остановишь.

Как-то раз завел у Липавских и пошел! Всех до смерти загово рил. Потом зашел к Заболоцким и там всех заговорил. Потом пошел к Шварцам и там всех заговорил. Потом домой пришел и дома еще полночи говорил!

1933–1934 годы.

— 123

Дорогая Тамара Александровна,

Леонид Савельевич,

Яков Семенович и Валентина Ефимовна.

Передайте от меня привет Леониду Савельевичу, Валентине Ефи мовне и Якову Семеновичу.

Как вы живете, Тамара Александровна, Валентина Ефимовна, Ле онид Савельевич и Яков Семенович? Что поделывает Валентина Ефи мовна? Обязательно напишите мне, Тамара Александровна, как себя чувствует Яков Семенович и Леонид Савельевич.

Я очень соскучился по Вас, Тамара Александровна, а также по

Валентине Ефимовне, и Леониду Савельевичу, и Якову Семеновичу.

Что Леонид Савельевич все еще на даче или уже вернулся? Передай те ему, если он вернулся, привет от меня. А также и Валентине

Ефимовне, и Якову Семеновичу, и Тамаре Александровне. Вы все для меня настолько памятны, что порой кажется, что я вас и забыть не смогу. Валентина Ефимовна стоит у меня перед глазами как живая,

и даже Леонид Савельевич как живой. Яков Семенович для меня как родной брат и сестра, а также и Вы как сестра или в крайнем слу чае как кузина. Леонид Савельевич для меня как шурин, а также

Валентина Ефимовна как некая родственница.

На каждом шагу вспоминаю вас, то одного, то другого, и всегда с такой ясностью и отчетливостью, что просто ужас. Но во сне мне никто из вас не мерещится, и я даже удивляюсь, почему это так.

Ведь если бы во сне мне приснился Леонид Савельевич — это было бы одно, а если бы Яков Семенович — это было бы уже другое. С этим нельзя не согласиться. А так же если бы приснились Вы,

было бы опять другое, чем если бы мне во сне показали Валентину

Ефимовну. Что тут на днях было! Я, представьте себе, только со брался куда-то идти и взял шляпу, чтобы надеть ее, вдруг смотрю,

а шляпа-то, вроде и не моя, будто моя, а будто бы и не моя. Фу ты! — думаю, — что за притча! Моя шляпа или не моя? А сам шляпу то надеваю и надеваю. А как надел шляпу и посмотрел в зеркало,

ну, вижу, шляпа будто бы моя. А сам думаю: а вдруг не моя. Хотя,

впрочем, пожалуй, моя. Ну, оказалось, шляпа-то и впрямь моя. А также Введенский, купаясь в реке, попал в рыболовную сеть и так сильно опечалился, что как только освободился, так сразу же при шел домой и деркал. Пишите и Вы, как вы все живете. Как Леонид

Савельевич, на даче или уже приехал?

Даниил Хармс.

1 августа, 1932 года. Курск.

("Вопросы литературы",1973 год. № 11)

* * *

Милая, дорогая Тамара Александровна!

Зачем Шурка мой друг! Какая насмешка судьбы! Ведь не знай я

Шуру, я бы и Вас не знал!

Нет!..

Или вернее да! Да, только Вы, Тамара Александровна, способны сделать меня счастливым.

Вы пишите мне: "…Я не Ваш вкус".

Да что Вы, Тамара Александровна! До вкуса ли тут!

Ах! Слова бессильны, а звуки неизобразимы!

Тамарочка, радуга моя!

Твой Даня.

5 декабря 1930 года.

* * *

Халдеев*, Налдеев и Пепермалдеев однажды гуляли в дремучем лесу:

Халдеев в циллиндре, Налдеев в перчатках,

а Пепермалдеев с ключом на носу.

Над нами по воздуху сокол катался в скрипучей тележке с высокой дугой.

Халдеев смеялся, Налдеев чесался,

а Пепермалдеев лягался ногой.

Но вдруг неожиданно воздух надулся и вылетел в небо, горяч и горюч.

Халдеев подпрыгнул, Налдеев согнулся,

а Пепермалдеев схватился за ключ.

Но стоит ли трусить, подумайте сами?

Давай мудрецы танцевать на траве:

Халдеев с картонкой, Налдеев с часами,

а Пепермалдеев с кнутом в рукаве.

И долго, веселые игры затеяв,

пока не проснутся в лесу петухи,

Халдеев, Налдеев и Пепермалдеев смеялись: ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи!

1930-е годы

— 125

ВОСПОМИНАНИЯ ОДНОГО МУДРОГО СТАРИКА

Я был очень мудрым стариком.

Теперь я уже не то, считайте даже, что меня нет. Но было вре мя, когда любой из вас пришел бы ко мне, и какая бы тяжесть не томила его душу, какие бы грехи не терзали его мысли, я бы обнял его и сказал: "Сын мой, утешься, ибо никакая тяжесть души твоей не томит и никаких грехов не вижу я в теле твоем", и он убежал бы от меня счастливый и радостный.

Я был велик и силен. Люди, встречая меня на улице, шарахались в сторону, и я проходил сквозь толпу, как утюг.

Мне часто целовали ноги, но я не протестовал, я знал, что до стоин этого. Зачем лишать людей радости почтить меня? Я даже сам, будучи чрезвычайно гибким в теле попробывал поцеловать себе свою собственную ногу. Я сел на скамейку, взял в руки свою пра вую ногу и подтянул ее к лицу. Мне удалось поцеловать большой палец на ноге. Я был счастлив. Я понял счастье других людей.

Все преклонялись передо мной! И не только люди, даже звери,

даже разные букашки ползали передо мной и виляли своими хвоста ми. А кошки! Те просто души во мне не чаяли и, каким-то образом сцепившись лапами друг с другом, бежали передо мной, когда я шел по лестнице.

В то время я был действительно очень мудр и все понимал. Не было такой вещи, перед которой я встал бы в тупик. Одна минута напряжения моего чудовищного ума — и самый сложный вопрос разре шался наипростейшим образом. Меня даже водили в Институт мозга и показывали ученым профессорам. Те электричеством измерили мой ум и просто опупели. "Мы никогда ничего подобного не видали",