Виктор Крюков - Свет любви
Лена ловко нырнула в невысокую дверь. Пока Пучков долго и сосредоточенно вытирал ноги, Лена вернулась и, взяв его за руку, потянула к двери.
— Проходьте, Сергунь, проходьте. Зинаида Павловна, просимо вас, просимо.
Как поводырь, Лена втянула их за руки в комнату и остановилась на пороге, не зная, где усадить. Среди гостей Пучков узнал Князева, Корнева и Еремина. Для Пучкова и Зины Лена откинула валик дивана и принесла фибровый чемодан. На беду, он раскрылся, на цементный пол посыпались книги, но в ту же секунду они оказались опять в чемодане.
Не успели Пучковы присесть, как перед ними появилось на краю стола по прибору, а на коленях — по миткалевому полотенцу. Разлили по первой рюмке. В этот момент за простыней в углу заплакала спросонок Наташенька. Лена нырнула за полог, что-то ласково зашептала, и дочурка перестала плакать.
Все ловко, легко и споро делала эта молодая украинка, бесшумно, будто по воздуху, снуя по комнате. В движениях, в чертах лица ее было что-то мягкое, плавное, округлое. И старшине Князеву нравилась Лена. Он дал себе зарок не смотреть на хозяйку, но почти каждый раз, когда она вставала и уходила, провожал ее взглядом.
Лена всех называла по имени, не исключая и троих механиков, всех потчевала, даже чересчур, но делала она это с такой милой искренностью, что ей прощали.
«Добилась-таки своего!» — глядя на ликующую хозяйку, завистливо подумала Зина. Она вспомнила, как Лена отбила у нее Ефима и как целовались они у железных стержней ограды, которой был обнесен военный городок.
Впервые увидев это, Зина подошла к Лене и сказала:
«Бесстыжая, ты роняешь наш авторитет!..»
Но Лена любила Ефима и поэтому не считала зазорным оставить свой дом, приехать к любимому и навещать его чуть не каждый день. И став женой, она часто приходила к его училищу. Кто служил, тот знает, что не сладка жизнь женатого курсанта. К жене его отпускают редко. И Лена ходила, чтобы повидать мужа хотя бы через забор. Она была рада и этому. А день его увольнения в город был для обоих такой наградой, что Ефим, стремясь заслужить это, учился только «на отлично». Его оставили инструктором при училище. Этот неожиданно счастливый поворот в их судьбе взволновал Лену.
— Шо-то боязно мени, Фима! Ты офицер, тоби треба не таку жинку, як я, пигалица неученая...
— Лена! — весело протестовал Ефим. — Ты говоришь глупости. Как ты не понимаешь, что любовь к тебе и сделала меня офицером. А будешь любить, я стану и генералом...
— Тю, дурень! Ну як же я, така пигалица, сделаюсь тогда генеральшей?!
Так подшучивали Беленькие друг над другом и теперь, проводив своих гостей.
— Лена, сегодня ты всех гостей покорила, даже Зину Пучкову.
— Не ревнуй, Фима! И все равно ты у меня самый-самый коханый. А коли случится, крылья тоби подрежут — поидемо к нам на батькивщину, до Днипра...
Поздно вечером, вспомнив, что у Пучковых нет даже постели, Лена закатала в тюфяк простыни, две подушки и поволокла всю эту ношу в их домик. Она очень радовалась, если доводился случай чем-нибудь помочь друзьям мужа.
— Какая Лена добрая и заботливая! — сказала Зина Ефиму, проводив Беленькую. Зине стало неловко, что раньше она думала о Лене только плохое. В глубине души она и теперь недолюбливала Лену за ее простоту, и безотказность. Попросит ее какая-нибудь жена офицера взять на день ребенка — возьмет, попросят сшить для него штанишки — сошьет и от денег откажется.
Как-то одна из соседок решила отблагодарить Лену за бескорыстную помощь. Приведя к Лене своего сынишку, она положила на стол деньги.
Лена побледнела.
— Хиба я вам нянька якая? — сказала она. — В войну я от голода пухла, а подачек не брала...
И она так взглянула на соседку, что та дрожащей рукой стала впихивать деньги в свою модную сумочку.
Только после того, как женщина извинилась за свой необдуманный поступок, Лена смирилась и взяла мальчика на руки.
День-деньской кружилась Лена со своей Наташей и соседскими детьми, шила по заданию совета жен офицеров покрывальца на тумбочки сержантов или еще что-нибудь, хлопотала по хозяйству. И поэтому не знала она, что такое скука, на которую жаловались соседки, изнемогавшие от жары и постоянного рокота на аэродроме.
Лена так свыклась с этим шумом, что уже не замечала его.
Только Наташа вдруг настораживалась, когда раздавался кратковременный, особенно сильный рев моторов на взлете.
Иногда, глядя в ту сторону, откуда доносился рев, она говорила:
— П-а-па... П-а-па...
Это означало, что взлетает папа.
Если полеты происходили днем, Лена никогда не задумывалась, что ее муж может не вернуться с задания, но когда полеты были ночные, она долго ворочалась в постели, не в силах заснуть. Иногда она выходила из дому и смотрела, как в темное небо, куда то и дело взлетали разноцветные брызги ракет, уходили невидимые машины, неся на крыльях огоньки. Лена возвращалась в домик, ложилась возле Наташи, боясь потревожить ее сон и надеясь, что у Ефима все будет в порядке, что он скоро придет... Но однажды он не вернулся.
Глава двенадцатая
В то утро на стоянке Беленького встретил майор Шагов.
— Послушайте, — сказал он, — это правда, что, поступая в училище, вы скрыли в анкете, что оставались на оккупированной территории?
— Правда, товарищ майор.
— А вам ведь доверили воспитывать курсантов в духе честности и правдивости... — в голосе начальника штаба послышались издевка и угроза.
Летчики-инструкторы уже выстроились, чтобы получить от командира эскадрильи задания на предстоящий летный день, и майор махнул рукой.
— Идите, но после полетов — ко мне! Пристроившись с левого фланга, Беленький стал слушать указания, глядя на нового комэска — капитана Гурьянова.
Под левым глазом комэска от переносицы к уху тянулся тоненький шрам. От этого глаз казался постоянно прищуренным. Когда капитан вскидывал взгляд на левый фланг, Беленький думал, что командир присматривается к нему, и по этой причине старался пошире развернуть плечи и держать руки строго по швам.
Через полчаса Ефим сидит в кабине самолета. — «Волга», «Волга»... Я «Сосна», разрешите взлет, — запрашивает он.
— Взлет разрешаю, взлет разрешаю, — отвечает рация руководителя полетов капитана Гурьянова.
Истребитель бежит по дорожке, поднимая клубы густой пыли и надувая комбинезон стартера.
Взлетев, Беленький делает круг над аэродромом — это входит в упражнение — и берет курс на полигон. Сегодня летчики-инструкторы будут стрелять по наземным целям. Целый год не практиковались.
Беленький летит над окраиной города, окидывает взглядом небо и землю, подернутую легкой, как газовая косынка, дымкой. Вдали, над горизонтом, курчавятся облака, подсвеченные солнцем, внизу проплывают квадраты пригородных кварталов, перекрестья улиц, дымящие трубы заводов. В разные стороны от города отходят нити дорог. Черными бусинами на серых нитях кажутся поезда, мелкими точками — автомобили. Они, по-видимому, движутся. Беленькому приятно сознавать свое несравненное превосходство. Он обгоняет всех и все на своем пути.
Не первый и даже не сотый раз сидит он за штурвалом истребителя. Но скорость полета будоражит, захватывает дух. Минуту назад впереди было курчавое облачко, а теперь оно осталось далеко за хвостом. И вовсе оно не было таким, каким кажется с земли. Просто туманность. Сквозь нее видишь очертания крыльев, на которых летишь. Вот они, белые и сверкающие, чуть покачиваются перед глазами. Если бы не рев мотора, стало бы слышно, с каким свистом разрезают они тучи. Хорошо в полете!..
Небо над аэродромом рокотало, выло и раскалывалось от гула.
Казалось, что вспугнул кто-то рой гигантских пчел и заставил кружиться над полем. По бурой от пыли траве от самолета к самолету бегали курсанты, механики, радисты, летчики-инструкторы. Постороннему человеку трудно было поверить, что круговращением самолетов в небе и беспорядочной, на первый взгляд, беготней людей на земле кто-то управляет.
Со стоянки, где Громов околачивался у своего самолета, хорошо было видно, как после некоторой паузы опять участились взлеты и посадки голубокрылых машин, как одна за другой они выстраивались в длинную цепь перед линией взлета.
Старт жил своей шумной жизнью. От бензиновых складов к аэродрому мчались бензозаправщики. Не одну цистерну горючего перекачали они в баки прожорливых бомбардировщиков. У стартера онемела рука, подающая сигналы взлета и ожидания. Механики проглядели глаза, отыскивая в небе свои самолеты, у хронометриста, что лежал на возвышении неподалеку от взлетной полосы, затекла нога. Он переваливался на другой бок и, стараясь не упустить из виду ни одной машины, ставил в своем журнале время их взлета и посадки.
Только пожарной команде да дежурному фельдшеру нечего было делать. Фельдшер читал книгу, а пожарная команда, оставив одного человека в кабине, разлеглась под машиной, в тени. Не знали бедные пожарники, что младший сержант Комаристов разрисовывает их на ватмане, который через десять минут будет вывешен на доске стартовых новостей...
