Михаил Скрябин - Светить можно - только сгорая
Но это требовало огромных денег!
А жизнь товарища? Жизнь человека, всего себя посвятившего революции? Для спасения этой жизни все средства товарищей были мобилизованы, и Урицкий был перевезен в Давос.
Первое время, пока он лежал не поднимаясь на койке в палате или на открытом воздухе, было ощущение, что весь мир стал белый. Белая постель, белые стены, белые халаты врачей и медицинских сестриц. Даже тишина, нарушаемая только кашлем больных в соседних палатах, казалась белой. Когда же начал подниматься и появляться среди обитателей санатория, то был потрясен особой атмосферой этого лечебного заведения, невиданным эгоизмом больных людей, превративших свою жизнь в уродливое бытие. Ему были противны спешно завязывающиеся романы изможденных старух с хилыми молодыми людьми, придуманные страсти, ненависть друг к другу, склоки по мелочам. Как все это не похоже на берег суровой Лены, окрестности Нохтуйска, где умирающая на его руках от туберкулеза девушка-революционерка завещала ему преданность грядущей революции.
Чтобы не видеть всего окружающего, Урицкий старался не выходить из своей палаты и даже перестал посещать лечебные процедуры. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в январе 1910 года к нему не вошла маленькая женщина в медицинском халате и белой косынке.
— Урицкий Моисей Соломонович? — спросила она по-русски.
— Да, — удивился Моисей. Может, это новый лечащий врач.
— Меня зовут Розалия Марковна, фамилия Боград-Плеханова. У меня к вам деловое предложение.
— Как, вы сказали, ваша фамилия? — быстро спросил Моисей.
— Да, да, вы правы. Я жена Георгия Валентиновича Плеханова, — улыбнулась Розалия Марковна.
— Я могу быть чем-нибудь ему полезен?
Она засмеялась:
— Вот и имей дело с российскими социал-демократами. Не успеешь спросить, в чем они нуждаются, а они уже предлагают тебе свою помощь! Но мы отвлеклись, — спохватилась Розалия Марковна, — я приехала пригласить вас и еще двух больных чахоткой русских политэмигрантов перебраться в пат санаторий «La Repos». Там, конечно, нет таких хором, как в Давосе, но природный климат тот же, да и тепло друзей благотворно.
От нее Урицкий узнал, как заболевший туберкулезом Плеханов в 1908 году купил в Сан-Ремо дом, в котором врачи — жена и дочь — создали небольшой санаторий для лечения больных туберкулезом, в основном политэмигрантов, бывших ссыльных. Как по грошам собирали среди друзей и знакомых деньги на приобретение этого дома, как Розалия Марковна, врач-гинеколог, и дочь Лидия Георгиевна, врач-невропатолог, изучали область медицины, необходимую для лечения чахотки. Теперь все позади, санаторий работает, и если Урицкий не возражает, он завтра же может переехать в Сан-Ремо.
— Стоимость лечения у нас гораздо ниже, чем в Давосе, только для покрытия расходов, — добавила Розалия Марковна, понимая, что это не безразлично Урицкому.
С первых дней пребывания в санатории Плехановых Урицкий понял, как важна именно такая обстановка для лечения. Правда, Георгий Валентинович предупредил, что ни о какой политике разговоров не будет, что больные должны только стараться скорей подняться на ноги, но, конечно, длинные зимние вечера посвящались вопросам будущей революции. Кроме того, Моисей, с благословения Розалии Марковны, стал помогать Плеханову разбирать почту, переводить письма и даже готовить некоторые статьи в газеты и журналы.
Эта его скромная деятельность не ускользнула от недремлющего ока российской охранки. Несколько позднее, давая характеристику Урицкому, агент охранки напишет: «Борецкий (псевдоним Моисея Соломоновича Урицкого) исполнял ранее обязанности личного секретаря у Плеханова…»
Работа над почтой Плеханова значительно расширила политический кругозор Урицкого. Эти несколько месяцев заставили его задуматься над своими взглядами и остро ощутить правду, звучащую в порой очень резких выступлениях большевиков.
31 марта кончался срок вологодской ссылки. Значит, нужно собираться домой, в Россию, где его ждет настоящая, революционная работа. И несмотря на уговоры Розалии Марковны, считавшей, что необходимо продолжить лечение, Моисей распрощался с радушными хозяевами санатория «La Repos».
29 мая 1910 года белая ночь встретила Урицкого в Прибалтике, а затем звездная июньская украинская ночь — в родном городе Черкассы.
Длительное отсутствие, конечно, нарушило связи Урицкого с организациями социал-демократов Украины. Пришлось чуть ли не заново через местную организацию в Черкассах связываться с Киевом, Одессой, Николаевом.
Берту, у которой теперь остановился Моисей, беспокоили частые отъезды брата из Черкасс. До нее доходили слухи о возобновленной революционной деятельности брата. И беспокойство оказалось не напрасным: одна из его поездок в Киев затянулась, и через несколько дней Берте сообщили, что на одном из собраний социал-демократов под Киевом Моисей был арестован полицией, доставлен в Черкассы и находится снова в черкасской тюрьме.
Очень скоро рецидив туберкулеза заставил черкасскую администрацию перевести Урицкого из тюрьмы в земскую больницу, откуда он, пробыв там четыре месяца без всякого лечения под присмотром полиции, был освобожден под залог и поручительство старшей сестры.
— Поживи хоть годик спокойно, подлечись, да и охранка за это время о тебе позабудет, — уговаривала брата старшая сестра. Но брат, получив какое-то известие, выехал в Одессу.
В это время в Одессе социал-демократы создавали Областное бюро по выборам в IV Государственную думу. Зная, что Урицкий имеет большой опыт в организации таких выборов, товарищи ввели его в состав бюро.
И Моисей энергично взялся за дело; теперь он боролся за кандидатов, выдвинутых в Думу социал-демократическими организациями.
Одесская охранка, получив через свою агентуру донесение об успешных действиях Областного бюро, решила нанести социал-демократам сокрушающий удар: в ночь., на 8 июня 1912 года полиция произвела многочисленные аресты членов одесской социал-демократической организации.
Заведующий особым отделом департамента полиции направил начальнику жандармского управления Одессы уведомление о деятельности члена Одесской организации РСДРП М. С. Урицкого:
«Имею честь уведомить, что поминаемый в документе № 890 „Моисей Соломонович“ оказался упоминаемым в письме моем от 7 июня за № 1584 черкасским мещанином Моисеем Шлёмовичем Урицким, входящим в состав одесской группы РСДРП и в бюро по выборам в Государственную думу. Кроме того, нелегально 20 мая сего года выезжал в Киев для приглашения киевских делегатов на предполагаемую в г. Одессе областную конференцию. Ввиду сего Урицкий при ликвидации 8 июня местной социал-демократической организации подлежал безусловному аресту, но во время обыска отсутствовал и до сего времени не разыскан».
Одесский начальник охранки, упустив Урицкого, послал в киевскую охранку телеграмму:
«Известный вам Монсеи Урицкий скрылся из Одессы, может оказаться в Киеве. В случае его обнаружения сообщите, арестуйте, при охране препроводите мое распоряжение. № 2700».
А «профессор конспирации» в это время спокойно спал на маленьком диванчике в кабинете начальника управления «Общества постройки и благоустройства поселка Самопомощь». Зная, как важно в целях конспирации иметь какую-нибудь официальную работу, твердое служебное положение, он поступил в «общество» на должность штатного секретаря.
Утром 9 июня, заметив у проходной полицейские мундиры, Урицкий черным ходом вышел из конторы и к вечеру уже был в маленьком городке Елизаветградского уезда Бобринце, где и прожил, скрываясь от охранки, несколько месяцев.
Департамент полиции разослал циркуляр всем местным охранкам: «Урицкого арестовать, обыскать и препроводить в распоряжение начальника жандармского управления города Одессы».
А Урицкий тем временем, выправив себе документ на имя доктора Ратиера, выехал из Бобринца в Петербург.
— В столице из-за моих документов я чуть было не влип, — со смехом рассказывал Моисей питерским друзьям. — И все благодаря «докторскому» званию, о котором сам же постарался рассказать соседям.
В два часа ночи в его квартире раздался резкий, требовательный звонок. Кто же может так звонить, кроме полиции?
Моисей открыл дверь, ожидая увидеть привычные синие мундиры. Но на лестничной площадке стоял полуодетый мужчина, явно штатский.
— Что вам угодно? — все еще ожидая какого либо подвоха, спросил Урицкий.
— Доктор, ради бога, скорей, ей очень плохо.
— Кому плохо? О чем вы говорите?
— Жена… Жена рожает. Мы опоздали, ей очень плохо… Скорее, доктор.
Но что же делать? Как объяснить расстроенному мужу, что никакой помощи он его жене не окажет?
— Вы поймите, я кабинетный врач, практикой не занимаюсь.
