Петр Капица - Ревущие сороковые
В бурную погоду и стрельба превращалась в цирковое искусство. Попробуй приспособиться к ритму качки на изрытом волнами океане.
Трефолев долго не мог наладить прицельную стрельбу на крутой волне. Он мазал часто, но не выходил из себя и продолжал охотиться в любую погоду.
— Весь позор беру на себя, — говорил он мне.
Гоняясь за «рысаками», не желавшими делать передышек, Трефолев простаивал у пушки по шесть-семь часов и порой сам превращался в ледяную статую: стоило ему шевельнуться, как тонкие ледяшки, подобно стеклу, со звоном осыпались с его одежды.
Долго на носу не выстоишь. По опыту зная, как от усталости начинают ныть плечи, подкашиваются ноги и притупляется бдительность, я надевал на шерстяные перчатки меховые рукавицы и шел на полубак подменять Трефолева.
Заняв пост на носу зарывавшегося в волны судна, я для устойчивости широко расставлял ноги и стоял чуть пригнувшись, потому что океан летел мне прямо в глаза. Его пена, сорванная ветром, на лету превращалась в ледяную дробь. Ледяные иглы впивались в переносицу, в щеки. Лицо сначала нестерпимо горело, потом деревенело и превращалось в маску. Я не мог шевельнуть губами.
Киты в бурную погоду норовили уйти от преследователей по волне, они словно знали, что судну опасно развивать полную скорость: отяжелевший от лишнего груза нос, накрытый волной, мог уйти под воду.
Нам приходилось хитрить: идти стороной в обход китам и, развернувшись, гнать их против волны. Животные в таких случаях стремились глубоким заныриванием прорваться вперед и… нередко оказывались на расстоянии выстрела от китобойца. Тут, гарпунер, не зевай — пали мгновенно. Но так как у нас еще не выработалась быстрая реакция, мы не успевали развернуть пушку и точно прицелиться и мазали безбожно. У меня на одного добытого кита уходило по четыре выстрела, а у Трефолева по шесть, так как он вбил себе в голову, что китов можно успешно добывать с дальних дистанций. Он стрелял из пушки чуть ли не с восьмидесяти метров и… раз за разом огорчал экипаж.
По добыче китов мы по-прежнему отставали от норвежцев. Среди косатковцев вновь поднялся ропот:
— Шило на мыло сменяли.
— Довольно экспериментировать. Стреляйте по-нормальному, без фокусов.
Но Трефолев упрямствовал.
— Потерпите, — говорил он. — Вот увидите — обгоним норвежцев. Дайте только набить руку.
Статистик базы, подсчитав, сколько мы сжигаем пороху на каждого добытого кита, напечатал в многотиражной газете заметку под заголовком «Расточители». В ней сообщалось, что на китобойце «Косатка» капитан Шиляев и гарпунер Трефолев возмутительно транжирят заряды. В среднем на одного условного кита они тратят по шесть выстрелов. Добытый ими жир обходится государству дороже, чем на судах, где действуют норвежцы.
«Нe пора ли установить средние нормы затраты пороха и взыскивать за плохую стрельбу? — спрашивал корреспондент и тут же добавлял: — Надо учиться беречь государственную копейку».
Глуповатая заметка обозлила Трефолева. Он написал в газету сердитый ответ:
«Плохо, если гарпунер мазила, но еще хуже, когда его сбивают с толку люди, имевшие плохую отметку по арифметике в школе. Товарищ статистик, напечатавший заметку «Расточители», видно, привык готовить котлеты пополам с рябчиком по известному рецепту: один конь на одну птицу. Если условный кит оценивается в сто тысяч рублей, то шесть выстрелов стоят чуть больше семисот рублей. Поэтому установление средних затрат пороха, кроме вреда, ничего не даст.
Ходят разговоры, что лишние выстрелы пугают китов. Так ли? Ведь и без этого они ведут себя осторожно.
Полезней было бы, товарищ статистик, подсчитать, сколько мы тратим горючего на маневры и выжидание. Тут цифры получились бы крупней».
Ответ заинтересовал помощника капитан-директора по добыче. Проводя по радио производственное совещание, он изложил смысл трефолевской статьи и спросил: что по этому поводу думают капитаны и гарпунеры? Те, ожидая подвоха, замялись: «Надо-де поразмыслить». Лишь одессит Кравец заметил: — Учиться, мне думается, следовало бы у хороших стрелков, а не у тех, кто безбожно мажет и возводит это в принцип!
На этом разговор и кончился.
* * *Поиск китов — нелегкое дело. Он требует большого опыта и сноровки. У капитанов судов с гарпунерами — норвежцами или дальневосточниками — меньше было хлопот и тревог. Полностью полагаясь на бывалых охотников, они могли отдыхать сколько вздумается. А нам, имевшим на борту новичков-самоучек, прихо-. дилось выскакивать на мостик по каждому звонку тревоги. Спали мы урывками.
Кроме авральных тревог, были еще заботы по поиску китов. В этом деле каждый капитан действовал сообразно своему характеру и совести. Те, что работали с норвежцами, обычно полностью подчинялись гарпунерам: спе-шили оторваться от всех, по указке отыскивали пастбища и, обнаружив китов, охотились втихомолку. Норвежцы не разрешали оповещать флагман, пока не загарпунивали кита..
Капитаны, плававшие с дальневосточниками, впервые попавшими в Антарктику, обычно шли по прямой, надеясь на везение, на неожиданную удачу. Набредя на китов, они в радости сообщали флотилии свои координаты. Этим пользовались хитрецы. Капитаны-ловчилы, несмотря на приказ расходиться «веером», болтались где-нибудь поблизости, заставляя радистов вслушиваться в донесения с китобойцев. Узнав; в каком районе появились киты, они немедля устремлялись туда и действовали нахраписто, не считаясь с интересами других охотников.
К таким капитанам относился Вильям Кра-вец. Сам он обычно хранил гробовое молчание, если обнаруживал китов, а когда они появлялись у соседей, то на полном ходу лихо врывался к ним и, забывая о правилах судовождения, перехватывал уже утомленное погоней животное и убивал. А потом издевался:
— А ловко же я вас обштопал! Мой закон: не зевай!
Если же на него жаловались обиженные капитаны, то для оправдания Кравец пускал в ход ложь и беспардонную демагогию:
— Я же старался для пользы флотилии. Вижу, который час мучаются, бедняги, убить кита не могут. Кравец всегда придет на помощь. Ведь для флотилии безразлично, кто убил кита? Все идет в общую копилку. Важно добыть его, разделать и вытопить жир. Так что прошу не кидаться на меня. Мы добываем китов не меньше, чем норвежцы… Никогда не уроним славы русских моряков.
И ему все сходило. Как накажешь капитана судна, идущего среди русских китобоев впереди? Победителей не судят.
Прежде нам не приходилось сталкиваться с Кравецем, но я знал, что он отличается наглой бесцеремонностью и обо всех на флотилии отзывается с пренебрежением, словно сам был непревзойденным умником и человеком высоких моральных качеств.
— Из всех видов смеха я ценю только злорадный, — признавался в своем кругу Кравец.
Матросы «Моржа» не любили своего капитана, потому что он не запоминал их имен и фамилий. Обычно Кравец так подзывал к себе вахтенного: «Эй, молоток, возьми курс на сближение». А ведя разговор, ехидно спрашивал: «Ты следишь за моей мыслью?» И сам отвечал: «По тупому взгляду вижу, что нет. Напрасно, теряешь возможность поумнеть».
Вот этот Кравец в конце февраля оказался нашим соседом. Почуяв легкую добычу, он решил «помочь» нам, как помогал многим.
«Косатка» больше трех часов преследовала финвалов. Утомленные животные, спасаясь от нас, заныривали с такой поспешностью, что не успевали как следует наполнить легкие воздухом, поэтому показывались из воды все чаще и чаще.
Когда за кормой «Косатки» показался «Морж», мы не особенно встревожились, так как думали, что он преследует отставших от нашей группы китов.
Трефолев, не оглядываясь, взял на прицел одного из финвалов. Кравец же, полагая, что молодой гарпунер не станет стрелять с дальней дистанции, прибавил скорости и стал обходить «Косатку»,
Трефолев выстрелил — и удачно: гарпун, пролетев почти семьдесят метров, воткнулся в спину кита.
Финвал, ринувшись в сторону, потянул за собой линь. Мы сразу же застопорили ход, а Кравец не успел этого сделать. Его судно, пройдя вперед, наткнулось на канат и намотало его на гребной винт. Поневоле «Морж» стал разворачиваться, а «Косатка», двигавшаяся по инерции, ткнулась в его подставленный бок и со скрежетом разодрала фальшборт.
Удар, конечно, вызвал крики и ругань.
— Ты шо, ослеп! — заорал Кравец. — Не видишь, куда прешь?
— А вы почему нарушаете правила судовождения? — пошел в наступление и я. — Думаете, вам все сойдет?
— Кто нарушил? Это ваш идиотский линь пересек нам курс! Какой болван стреляет с такой дистанции?
— Я стреляю, — ответил Трефолев, — чтоб наглецы не перехватывали чужих китов!
— Очень нужны нам ваши киты! Мы шли своей дорогой.
— Бросьте заливать!
Финвал, стремившийся скорей уйти от судна, причинившего ему боль, потащил за собой «Моржа», да так сильно, что притопил корму.
