Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»
Булгаков, конечно, был в курсе всех этих безобразий и отвечал на них так, как и мог ответить: сатирой и презрением.
С. 479. Прямо скажем, все воры… – Вот так ненавязчиво, в диалоге Бул гаков раскрывает «страшные черты» русского народа (см. его письмо прави тельству от 28 марта 1930 г.).
С. 486. Пушкиным-то меня не удивишь… – В ранней редакции конец главы более эффектный и острый – с проповедью священника о необходимо сти сдачи валюты: «…Божие Богу, но кесарево… принадлежит кесарю», то есть существующей власти.
С. 487. На Лысой Горе. – Многое еще в романе остается тайной. И про ясняться оно будет по мере более глубокого изучения жизненного пути писа теля, в том числе и во время Гражданской войны. Вполне понятно, что и в Ки еве в 1918-1919 гг., и на Кавказе в 1919-1920 гг. Булгаков был свидетелем (вольным или невольным) многих жутких сцен, о которых он, по вполне по нятным причинам, ничего не говорил. Но он, несомненно, использовал свои впечатления для описания тех или иных событий в своих художественных произведениях. Лексика и зарисовки Гражданской войны встречаются и в главе «На Лысой Горе». Здесь действуют «взводы» и «эскадроны», «солда ты» и «офицеры»…
Нет смысла в усердном сопоставлении описанной им казни Иешуа с каз нью Иисуса Христа, поскольку Булгаков, обладая чувством меры, использо вал лишь некоторые эпизоды из евангельских повествований, чтобы создать видимость «похожести» в этих двух описаниях казни. На самом деле в рома не распинается именно «Иешуа», которому суждено было жить и творить в «красном Ершалаиме» в двадцатые-тридцатые годы. И «игемон», и «Каифа» – совершенно прозрачны, поскольку также действуют в те же годы в том же месте. Загадочен лишь «Левий», с такой редчайшей преданностью отно сящийся к Иешуа (Е.С.Булгакова очень любила этот образ, находя в нем коекакие свои черты; но Левий Матвей был сотворен писателем в 1928-1929 го дах!). И не случайно «толпа» и «чернь» фактически не играют никакой роли в судьбе Иешуа (в первых редакциях романа Воланд, отвечая на вопрос Берли оза об участии толпы в подстрекательстве к казни Иешуа, говорит: «Помилуй те! Желал бы я видеть, как какая-нибудь толпа могла вмешаться в суд, чинимый прокуратором, да еще таким, как Пилат!.. Да и зачем она станет завывать? Ре шительно ей все равно, повесят ли кого или расстреляют. Толпа, Владимир Миронович, во все времена толпа – чернь…»). Судьбу Иешуа решают Каиафа и Пилат. Причем надо заметить, что в процессе работы над романом (от ре дакции к редакции) писатель роль Каиафы, выражающего интересы кабба лы, сужает, а роль (и вину!) прокуратора в гибели Иешуа поднимает.
С. 488…и таблицами с надписями на трех языках… – И ни слова не го ворится о том, что же было написано на этих таблицах. В позднейшей редак ции Булгаков добавляет: «…на каждой из которых было написано "Разбойник и мятежник"».
В данном случае писатель совершенно сознательно отходит от важнейше го евангельского события, как бы подчеркивая, что речь идет совсем о дру гих временах и других лицах. Сравним с описанием этого события в книге Фаррара «Жизнь Иисуса Христа» (одном из основных литературных источ ников для Булгакова):
«Когда крест был поставлен, иудейские начальники в первый раз ясно заме тили смертельное себе оскорбление, в котором Пилат выразил свое негодова ние. Раньше, по своей слепоте и самоуверенности, они воображали, что распя тие Христа будет поруганием только Его Самого. Но теперь, когда они увидели Его висящим среди двух разбойников, на кресте более высоком, им внезапно пришло на мысль, что тут была публичная насмешка и над ними. Потому что на белой, выкрашенной известкой, деревянной доске (эту деталь Булгаков в по следней редакции ввел в текст – осужденные у него с «белыми досками на шее». – В.Л.), видимой так ясно над головой Иисуса Христа на кресте, имелась черными буквами изображенная надпись на трех самых распространенных языках древнего мира, из которых один несомненно был известен каждому в этой собравшейся толпе: на официальном латинском, ходячем греческом и народном арамейском. Надпись гласила, что Человек, преданный таким об разом позорной рабской смерти, Этот Человек, распятый между двух разбой ников, на виду у всего мира, был – ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ» (с. 771-772).
Булгаков извлекал из святых повествований только то, что могло быть приложено к судьбе «красноершалаимского» праведника, который в глазах власти был «разбойником и мятежником» (в пьесе «Кабала святош» он име новался «сволочью» и «каторжником»).
С. 490. Причина отчаяния Левия заключалась в той тяжкой ошибке, которую он совершил… – Образ Левия Матвея настолько неоднозначен, что исследователи пока лишь теряются в догадках, не предлагая ничего вра зумительного для его разъяснения. Очевидно одно: Левий Матвей имеет ма ло общего с евангелистом Матфеем, и искать его прототип нужно вроде бы среди персонажей «красного Ершалаима». Но при этом возникает вопрос: как соотнести, например, столь трагически яркое и психологически верное описание «поведения» Левия Матвея во время казни Иешуа с московскими реалиями и ближайшим окружением писателя? Едва ли тут возможно прове сти параллели (не с точки зрения обстоятельств и условий «казни», а с точки зрения обретения столь отважного и преданного соратника и товарища, ка ковым представлен Левий Матвей). Скорее всего, образ Левия Матвея созда вался Булгаковым как образ-мечта, ибо в самые отчаянные дни своей жизни, в январе 1930 г., он писал своему брату: «Я обречен… Защиты и помощи у ме ня нет».
Но нам удалось выяснить (отчасти), как создавался образ Левия Матвея (на примере именно описания жизни Иешуа). Среди легенд о Пилате выделя ется очерк о его жизни под названием «Понтий Пилат. Рассказ из первых времен христианства» (СПб., 1893. Пер. с нем.). Особенность этой легенды заключается в том, что в ней дано полное «жизнеописание» Пилата – от дет ских лет и до смерти. Писатель многое использовал из этого очерка при со здании не только образа Пилата, но и других героев романа. Описанная Булгаковым трагедия Левия Матвея также вытекает из этого легендарного источника. Чтобы было видно, как писатель творчески переработал при влекший его внимание текст, приведем обширную цитату из этого «Расска за». При этом поясним читателю, что действие происходит в Германии, где родился и жил Пилат, которого в то время звали Ингомар. Не послушав пре достережения сестры, он попал в плен к римлянам.
«В середине кружка стояла женщина. Трепещущая, с разорванною крас ною одеждою, спутанными волосами и окровавленными руками, старалась она защитить себя от слишком наглого военного, который хотел тащить ее далее. То была его мать!.. Достаточно было для Ингомара одного взгляда, что бы узнать ее в оскорбленной женщине. Вероятно, и она, подобно сестре, от важилась на попытку спасти его. Как молния, пролетела эта мысль в голове Ингомара. Чувство раскаяния, о котором говорила в эту ночь его сестра, ше вельнулось в его душе.
Но вот один солдат сорвал с головы его матери золотой венец и с насмеш ливой улыбкой передал своим товарищам…
Теперь уже Ингомар не мог более удержаться от овладевшего им гнева. Исступленный, бросился он в толпу, работая около себя вправо и влево кула ками, чтобы силою пробить дорогу к матери… Но это ему не удалось. Один из солдат грубо толкнул его в грудь, отчего он зашатался и упал навзничь, уда рившись головою об острый камень: из глубокой раны тотчас же потекла обильная кровь. В глазах у него потемнело, и только неясно видел он, как они потащили мать его к хижине. После этого он потерял сознание.
Когда он пришел в себя, он уже не видел ее и все казалось ему сном. Од нако только на короткое время он мог поддаться этому обману, потому что скоро он услышал из хижины жалобные вопли ужаса. Мать, очевидно, там заперли; в то же время он заметил, что дверь к ней крепко была притворена. Что же с нею хотят делать? В это время один из солдат притащил головню и положил ее на сухую соломенную крышу, которую вслед за тем охватил огонь. С быстротою молнии Ингомар понял намерение римских солдат. Стиснув губы от бешенства, он энергично вскочил на ноги… Но он опять сильным толчком был отброшен назад и, когда стал отчаянно защищаться, его руки и ноги были схвачены, т.е. цепочка (которую ему подарили воины за ловкое метание копья. – В.Л.) сделалась цепью, как предупреждала его се стра. И вот теперь он лежал в нескольких шагах от хижины, где горело са мое дорогое для него, что он до сих пор имел и что спасти он все-таки был бессилен. С часто задерживаемым дыханием он прислушивался к воплям ма тери, которая должна была умереть такою ужасною смертью… Сопровожда емый по сторонам воинами, он вместе с другими принужден был оставить место своей родины…
– Альбруна! – шепнул он в отчаянии. – Зачем я не послушал тебя!…
И слеза упала на его скованные руки» (с. 17-19).
Встретив через несколько лет сестру, Пилат, теперь уже видный воена чальник, услышал от нее такой рассказ:
