Третий. Текущая вода - Борис Петрович Агеев
Смущенный Студент не знал, что и думать; ему, по правде, не улыбалось, когда его втаскивает под микитки в каюту женщина. Студенту стало до жути ясно, что нужно бежать. Воспользовавшись заминкой Поварихи, он выскользнул из ее рук, крякнув, высадил плечом дверь и опрометью бросился в коридор.
И с этой минуты жизнь его превратилась в длящийся и днем и ночью кошмар. Часто по ночам он испуганно вскакивал, увидев во сне, как пожарный багор не выдерживает напора истосковавшейся Поварихи, вскакивал и стукался головой, набивая шишку на одном и том же месте. Он почернел, глаза и щеки у него ввалились, а месяц не мытые волосы спеклись в твердый ком. На работе в машинном отделении он двигался, будто зимняя муха, задевал все выступающие детали и с ног до головы покрылся синяками и шишками. Скоро на нем не осталось бы и живого места, как вдруг его перевели на палубу, в ученики матроса.
Теперь жизнь стала еще ужаснее, потому что Поварихе оказалось удобнее выслеживать его именно на палубе. Она забиралась на верхний мостик, тихонечко высовывалась из-за щитка и, приложив руку козырьком ко лбу, будто вахтенный в непроглядном тумане, начинала пядь за пядью исследовать поверхность палубы. Обнаружив местонахождение Студента, Повариха вспыхивала радостным румянцем, без шороха слезала по трапу вниз и на цыпочках начинала подкрадываться к своей жертве, чтобы, остановившись в пяти сантиметрах от зазевавшегося Студента, всхлипнуть от едва сдерживаемой страсти и наброситься на него, Студенту оставалось только, извернувшись, как резиновое круглое кольцо, бросаться навзничь, потом, перекатившись на бок, вскакивать и пускаться наутек.
Студент так изощрил слух, что мог слышать не только шаги Поварихи, но и тиканье вахтенных часов в машинном отделении.
В те часы, когда Поварихе приходилось, скрепя сердце, варить обед и кормить экипаж, Студенту удавалось побыть в одиночестве. В столовую он уже не ходил, а питался сухарями и тем, что добудет Семен, волею судеб тоже лишенный роскоши открыто и не спеша пообедать в столовой. Они садились с Семеном на кнехт, каждый на свою сторону, и принимались жевать сухари и думать каждый о своем.
Семен думал о той неуловимой, но постоянно присутствующей на судне угрозе, которая струилась из открытого иллюминатора каюты Третьего вместе с классической музыкой, которую Семен не воспринимал, а еще о том, сколько еще взысканий и наказаний, изощренных и страшных в своей неизвестности, придумает для него Кэп.
Студент же думал о своей однокласснице, с которой он встретился на единственном и наверняка последнем свидании. Он вспоминал, как неумело они поцеловались один-единственный раз и как потом одноклассница дулась на него неизвестно за что. Потом она уехала в другой город, а в душе Студента поселилась щемящая грусть. Вот об этой своей щемящей грусти Студент чаще всего и думал. Ему щемяще грустно было думать о своей щемяще грустной грусти.
Когда Повариха сшила себе мягкие бесшумные чувяки, Студент понял, что ему крышка, и решил пожаловаться Чифу.
— А это я перевел тебя на палубу, — сказал Чиф. — Попросил тебя у Деда и перевел в ученики матроса. И знаешь почему? Ты только посмотри на Повариху: на что она стала похожа? Кожа да кости. А ведь наша Повариха до того, как мы вышли в этот рейс, была самой упитанной поварихой во всем бассейне. Да у меня, брат, сердце разрывается от жалости к ней, вон чего. Теперь ты понял?
— Но я не люблю Повариху, — пролепетал Студент, и на глазах у него навернулись слезы. — Я люблю свою невесту, она меня ждет.
Чиф оглушительно расхохотался. Он чуть не выпрыгнул в иллюминатор от смеха. Успокоившись немного, он смахнул слезу и потер руки.
— Ты думаешь, я не знаю, что ты еще салага и только и умеешь, что целоваться? Будь спок, я об этом знаю. Да об этом весь экипаж знает, кроме Поварихи. Но я попросил всех пока помалкивать, а сам вот выберу момент да и шепну Поварихе, что ты еще салага. Тут уж тебе несдобровать, будь я проклят!
— Спишите меня тогда в первом же порту, — сказал Студент, сглотнув повисший в горле булыжник. — Спишите меня, дяденька! Можете меня высадить даже на Берегу, в любом, какое вам понравится, месте.
— Ну уж нет, — запротестовал Чиф. — Что это ты придумал, брат? Что станется тогда с Поварихой? Нет, лучше ты оставайся здесь и продолжай изучать матросское дело. Я не собираюсь тебя никуда списывать.
Студент всхлипнул. Все было кончено.
— Боюсь только, что мне помешает Третий, — сказал Чиф. — Уж он обязательно влезет туда, куда его не просят влезать. О, это омерзительный человек, — признался он Студенту. — Да это какой-то сумасшедший. Представляешь, он заявил мне такую штуку: я, мол, ни разу не изменил собственной жене. Я, мол, этим горжусь. Хотя я не представляю, чем тут можно гордиться: ну, не изменял бы, если не может, а то н е х о ч е т. Я занялся наведением справок, еще когда мы стояли у стенки, и узнал, что он все деньги переводит жене! Ты представляешь?! Уже тогда я попытался избавиться от него, больно много подозрений он стал мне внушать. Но в кадрах мне сказали, чтобы я не валял дурака и что наш Третий, мол, человек во многих отношениях просто незаменимый. Утром, едва появившись на судне, Третий случайно забрел в каюту к Леве, который показывал Семену слайды с голыми бабами. Как ты знаешь, Лева просит баб позировать ему. Третий включил свет и заявил, чтобы он такую «гадость» больше не видел. Лева сказал, что голая баба не такая уж гадость. Третий плюнул, схватил диапроектор и ка-а-к шваркнул его о переборку! После этого он повернулся к Леве, и заявил, что будет жаловаться капитану и что такие порядки на судне ни к чему хорошему не приведут. Хорош гусь, а?! И что сделал Кэп, как ты думаешь? — Чиф понизил голос. — Он вызвал при Третьем Леву, покопался в-рундуке и достал свой новенький японский диапроектор. Принеси-ка мне хотя бы полмешка, если тебе не жалко, сказал он Леве, мне страсть как интересно, что там у тебя получается. Так Третий чуть на переборку не полез.
Чиф захохотал и передвинул лежащий на столе компас. Но потом посерьезнел и нахмурился.
— Я понял, что наше дело гиблое, и двинул к прокурору. Но коль скоро ваш Третий так себя ведет, заявил прокурор, то он ни в чем не виноват. Он действовал в пределах необходимой самообороны. Списать его за такие
