Повести и рассказы - Исаак Григорьевич Гольдберг
Учительница присела на постланную постель и тихо позвала:
— Идите-ка сюда поближе, Ксения… Идите!
Ксения настороженно приблизилась к ней.
— Сядьте… Милая вы моя! Я про вас многое от Коврижкина слышала… Давайте поговорим!
— Об чем говорить? — сумрачно усмехнулась Ксения, но придвинулась к Вере Алексеевне. — Вам, поди, спать надобно!
— Нет, нет! — запротестовала Вера Алексеевна. — Я хочу поговорить с вами! Я ведь женщина, я вас лучше других пойму… У меня, Ксения, горя тоже не мало было…
— У вас-то? — недоверчиво взглянула на нее Ксения.
— Я с мужем разошлась… — тихо пояснила Вера Алексеевна. — А в прошлом году у меня ребенок помер… единственный…
— Ах ты горюшко! — вырвалось у Ксении. Она придвинулась к учительнице ближе и почувствовала к ней сладкую жалость. Вера Алексеевна протянула руку и положила ее на Ксеньино плечо.
— У каждой из нас свое горе, — задушевно шепнула она. Шопот этот проник Ксении в сердце, обжег давно неиспытанным чувством; к ее горлу что-то подступило, но она пересилила себя и подавила сорвавшийся вздох.
— Мальчишечка? — осторожно спросила она.
Вера Алексеевна поняла ее вопрос.
— Нет, девочка… Три года ей было. Сгорела, как свечечка.
Рука, лежавшая на Ксеньином плече, слегка задрожала. Ксения вздохнула. Чужая женщина с ее горем стала как-то ближе ей, роднее.
— Это уж теперь все прошло… А первое время очень тяжело было.
— Горькая наша женская доля! — уронила Ксения.
— Надо бороться… Не стоит поддаваться! Всякое горе, всякое несчастье можно в себе переломить. Всякое…
— А я вот не могу! — доверчиво созналась Ксения, и сразу сжалась, сделала попытку освободить свое плечо из-под чужой ласковой руки. Но учительница почувствовала ее движение. Она наклонилась к ней близко и мягким, слегка звенящим от волнения голосом проговорила:
— Зачем?.. Ну, зачем вы такая недоверчивая? Ведь легче становится, когда выскажешься. Я по себе знаю.
— Мне об чем говорить? — упрямо сказала Ксения. — Моя жизнь простая… Вам не к чему беспокоиться.
Она почувствовала неожиданную неприязнь к этой чужой, ласковой женщине.
Что-то непонятное пришло внезапно, что спугнуло теплую доверчивость, которая охватила ее еще с минуту назад. Она снова сделала попытку освободить свое плечо и на этот раз удачно: Вера Алексеевна поспешно убрала руку.
— Спать пора! — поднялась Ксения.
— Верно. Давайте спать… Завтра поговорим. Ведь, еще поговорим?
— Завтра мне недосуг будет. Я в Острог поеду.
— Жалко! — огорчилась Вера Алексеевна и стала раздеваться.
— Я к обедни завтра в Острог-то поеду! — неожиданно добавила Ксения. И вдруг ее охватила какая-то жалость к чему-то, вот сейчас, в это мгновенье от нее ускользающему.
Вера Алексеевна ничего не ответила и, раздевшись, легла в постель. Ксения потушила огонь.
В темноте тишина в избе стала гуще и насыщенней.
В темноте Ксения сжалась на своей постели. Без сна, полная тревожных мыслей и чувств, прислушивалась она к тому, что томило и угнетало ее. И, смутно слыша сквозь думы свои ровное дыхание учительницы, мгновеньями порывалась встать, подойти к ней, разбудить, если она спит, и снова почувствовать теплое прикосновение ее руки, снова услышать ее успокаивающий голос. Но она осталась на месте, неподвижная, усталая, тоскующая.
Утром учительница уехала своей дорогой. Прощаясь с Ксенией, она дружески пообещала:
— А я, как устроюсь в Максимовщине, выберу свободный денек и приеду к вам в гости. Можно?
— Приезжайте!
Она уезжает. Ксения долго стоит в задумчивости. Смутные мысли уводят ее куда-то далеко от действительности, далеко от земли. Вкрадчивый голос крёстной приводит ее в себя. Крёстная спрашивает:
— Ты, што ль, не поедешь? Не опоздать бы!
— Еду! — рывком, почти злобно отвечает Ксения. — Еду я!..
16
Отец Сосипатр, острожный поп, появился здесь недавно. Где-то за Уралом сжали и утеснили тихую обитель, лавру, и пришлось братии рассыпаться по свету белому, кто куда. Сосипатр подался в Сибирь. Страна, слыхал он, неизмеренная, народ кой-где еще совесть не потерял, в бога крепко верует. Побродил отец духовный по епархиям, присмотрелся, скорбела его душа: и здесь разврат пошел, и здесь живая церковь единую, древле-апостольскую угнетает, и здесь народ отшибся от бога. Помытарился Сосипатр по разным местам и осел, наконец, в Остроге. А до него попом был тут Андрей рыжегривый, толстошеий, с крепкими, как у грузчика, руками мужчина, весельчак и пьяница. Андрей этот распустил паству, по вдовьему состоянию своему был не чист по женской части и к церковной службе рвение имел плохое. И кончил он плохо. По пьяному делу побился с мужиками об заклад, что в рекостав перебредет нагишом небольшую курью, да оступился, нахлебался жгучей студеной воды и через неделю умер в горячке. Наследство он оставил Сосипатру неважное. Когда новый трезвенный поп обосновался здесь, в первый же престольный праздник мужики потащили его по избам гулять, но он сурово отказался:
— Не вкушаю.
Мужики, даже те, что были привержены к церкви, обиделись, но среди баб новый поп прослыл праведником и о нем пошла слава, как о святом человеке.
— Виданное ли это дело? — с испуганной почтительностью толковали бабы. — Не пьет и чистоту свою соблюдает! Праведный человек!
И старухи потянулись в церковь, где Сосипатр, приученный монашеским уставом к долгим службам, томил их и доводил до головокружительного восторга бесконечными обеднями и вечернями. Но одними старухами трудно было удовлетвориться попу: старухи на закате своих дней все равно от бога не уйдут. Хорошо бы, мечтал Сосипатр, привлечь к церкви, к богу молодых, таких, которые вере православной делом могли бы послужить. А таких почти совсем и не было.
Вот почему, когда, забегая вперед Ксении, Арина Васильевна и другие старухи рассказали ему о том, что потянуло молодую женщину, которая и там-то была, и то-то делала, к богу, — вот почему обратил особое внимание на Ксению Сосипатр: он почувствовал смятенную душу.
— Нет ближе человека ко господу, чем многогрешивый и вернувшийся на истинный путь человек! — сказал он старухам и вызвал с их стороны пугливое, но почтительное недоуменье.
Первый осмотр Ксении заставил его насторожиться. Женщина держала себя несвободно, все время на-стороже. Потом, немного освоившись, она все же поведала ему о своем прошлом, немного отошла, согрелась, но к концу, заметил он, она снова сжалась и закрылась пред ним. Он учел это, сообразил и решил в следующий раз быть осторожней.
Поэтому в воскресенье после обедни, которую она выстояла вместе с Ариной Васильевной и другими старухами, Ксения, придя к Сосипатру, нашла строгого, углубленного и скупого на слова человека, которому все мирское, все мелочное чуждо и далеко.
— Ты, женщина, не лукавь! — предостерегает он ее сразу. — К господу богу надо идти с чистою душою. Будешь душою кривить, не спасешься.
