Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев
Лезу под стол, осторожно поднимаю скрипучую крышку, забираю табак и трубку. В узкой щели между стеной балка и вьючником торчит выцветший коричневый кусок тетрадной обложки. Да это же Ленькина тетрадь! Больше половины страниц аккуратно вырвано, осталось десятка два последних. Они все исписаны короткими строчками, каждая — с заглавной буквы, местами строки перечеркнуты. Стихи! Сунув тетрадь под мышку, набрасываю ватник и на цыпочках выхожу на улицу. Рядом с балком шумит в глубоких снежных берегах чистый ручей. Я перепрыгиваю его и сажусь на огромную сланцевую плиту, вылезшую из-под снега. Она шершавая, теплая. Тонкий дымок из трубки вьется вокруг лица, и я медленно открываю еще одну тайну:
Завтра в тундру партия уходит
Бить шурфы, отыскивать металл,
Месяц с нами по распадкам бродит,
Манит Веги голубой кристалл.
Путь лежит звериною тропою.
Сопки синью кутает пурга.
Размахнулись длинной чередою
Между нами дали и года…
Будет день, когда твоя рука,
Так желанна, нежна и легка,
Ляжет в огрубевшую мою.
Я тебе, коснувшись, подарю
Запах тундры, Севера весну,
Неба, без начала, глубину,
Шум прозрачных, в перекатах, рек, —
Все, чем жив и счастлив человек!..
Теплый сырой ветер треплет мои нестриженые космы, лезет под рубашку, посвистывает флейтами в каменных стенах распадка. По прозрачной сиреневой тундре шумят ручьи, плывет неумолкаемый гомон куропаток, гусей, журавлей… Почему ценность человека мы очень часто осознаем только после его смерти?..
— Живой кто есть? — рявкают за стеной.
Мы оторопело прыгаем с коек и смотрим друг на друга сонными, бессмысленными главами.
— Только разоспался — на тебе! — бормочет Вовка.
Дверь распахивается, на пороге Веденеев.
— Тунеядцы! — кричит он и вваливается в комнату. — Тундровики! Золотые руки! Я ли не говорил, что знаю вас, как облупленных! Держите на память! Хо-хо-хо, ребята!
Смеясь, он бросает на стол пакет из плотной бумаги. Пакет раскрывается, и по столу прыгают граненые, с металлическим блеском камешки. Ничего не понимая, я беру один. Холодный, тяжелый, величиной с ноготь, камешек переливается всеми своими гранями.
— Что это?
— Тундра глухая! — гремит Веденеев. — «Чего искали, мы не знали!» Касситеритом сей минерал называется. Нашли все-таки…
Я смотрю на Веденеева. Лицо его так и брызжет радостью. А ведь он совсем молодой. Всего года на два-три старше нас! Так это наверняка его первый поиск. Хорошенькое дело мы провернули, товарищ Веденеев! Я подхожу и хлопаю его по плечу. Он закатывается смехом и награждает меня увесистым тумаком. Так мы стоим и колотим друг друга. Потом Вовка тоже соображает, в чем дело, и все мы сбиваемся в кучу, и кричим, и размахиваем руками. А после дикого приступа веселья мы расхватываем камешки и вертим их на ладонях, покрытых мозолями.
И ладони принимают их тяжесть, как высшую награду и первый бесценный дар жизни.
— Смотри ты, — говорит Вовка. — Я думал, железяки какие будут, а тут прямо как алмаз.
— Я вам в промывалке крупную фракцию отобрал, — говорит Веденеев. — Вроде самородков. А вообще, касситерит в россыпных месторождениях похож на песок: перетирает его ручей за тысячи лет.
— Значит, все? — спрашиваю я. — Едем?
— «Исполнен труд, завещанный от бога», — говорит Веденеев. — Собирайтесь. Тракторист там, на линии, грузит ваше имущество. Сейчас придет, зацепим балок и поехали!
— А как последние шурфы?
— Уже осмотрел, сактируем на прииске. Молодцы, пробы догадались затарить.
— Из последних сил, — ворчит Вовка. — Не свою работу делали…
— Рассчитаемся, орлы. Собирайтесь!..
Так просто. Подойдет трактор, зацепим балок — и прощай, долина, распадок, зима… А как иначе? Память останется… Не так-то и много…
Трактор притащил балок на окраину прииска, мы отцепили заржавелый шкворень, и он затарахтел дальше.
— Отдыхайте пару дней, в баню идите, кино рядом, — сказал Веденеев. — Аванс нужен?
— Да вроде нужен, — говорю я. — Четвертак. На баню.
— Хо-хо! Запаритесь! Держи. — Веденеев достает из кармана два четвертных. — Получите — отдадите. Я пошел — дела.
— Что, двинули? — спрашивает Вовка.
— Ага.
После бани, красные, тяжелые, сидим молча. Слушаем, как мурлычет в сердце грусть-тоска.
— Скучаете, индюки?
Валька… Ох, зачем ты пришел…
— Чего носы повесили, а? Отвыкли от людей?
— От жуликов мы отвыкли, — встает Вовка.
Я придвигаюсь ближе.
— Вы чего? — растерянно смотрит Валька. — А-а-а, догадливые… — Он вскидывает голову, локтями раздвигает нас и проходит к столу. — За тем и пришел.
Валька роется в кармане и выбрасывает на стол серую книжечку:
— Тут семьсот с небольшим. У пьяного брал. Нехорошо, конечно, а что сделаешь? На прииск иногда залетают настоящие бичи. Трезвого в минуту обчистят.
— А остальные? — спрашивает Вовка. — Неужели…
— Сестра у него на «материке» без мужа, с двумя пацанами. Он, как приезжал, первым делом ей отстукивал. Почти половину. Не жилец, говорит, она, болезнь у нее какая-то трудная. Как отыскать ее теперь?
Сначала мы молчим, переваривая эту новость. Вот ведь как, прилепили человеку ярлык и решили, что все ясно. А он-то, оказывается, свой в доску парень… Был и есть.
— Найдем, — говорит Вовка. — Раз плюнуть.
— Если посылал, на почте копии квитанций с адресом есть, — добавляю я.
— Точно! — кричит Валька. — Ну, действуйте, а я побегу, вечером в рейс. Живите хорошо!..
— И так бывает, — задумчиво говорит Вовка, когда за Валькой закрывается дверь.
— Удобная у тебя мораль, Вовка, — неожиданно для самого себя говорю я. — «Не наше дело» называется. На этой морали человечество три формации отмахало. И в четвертой ухитряются некоторые, живут.
— Это ты слишком, — обижается Вовка. — Но не надо лезть во всякую дырку. Затычка, она и есть затычка. Попользуются и выбросят.
— А ты не затычкой, ты фонтаном лезь.
— Что ты привязался? Вместе жили год, и я всегда делал, как все.
— Давай проверим еще раз, — спокойно говорю я. — Завтра утром отыщем адрес сестры бригадира и пошлем ей деньги. И те и свои. Хоть бы по половине. Как?
Я испытующе смотрю на него. У Вовки чуть подрагивают губы.
— Идет, — вдруг говорит он. — Только чуть меньше. Тысячу в апреле по моему заявлению отправили жене — аванс требовали под хибару. Можешь проверить.
Мы глядим друг другу в глаза и начинаем потихоньку смеяться. Громче и громче.
— Ладно, — говорит Вовка, — посмеялись… Побегу я. До вечера.
Смотри ты, выдержал, думаю я. Теперь он и в своей прекрасной усадьбе будет жить как надо. Такое не забудешь. Ну, а я что буду делать? Снова в
