Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава
Он долго бы еще ползал на коленях в кустах, но до слуха его донесся разговор. Кто-то бродил поблизости. Федя прислушался. Вскоре на поляну из леса высыпали девочки и мальчики, и Федя увидел, что это пионеры из лагеря.
– Туча-то чернущая какая! – сказал кто-то из пионеров.
Федя поднял голову. От горизонта поднималась черная туча. Она закрыла часть неба, раздвоилась на гигантские зловещие щупальца. С двух сторон они подбирались к солнцу, точно хотели схватить его.
Федя вскочил, отряхнул брюки. «Пресс на крыше!» – подумал он и помчался по тропинке.
Но прибежал он поздно. Почти час ливень терзал пожелтевшие от солнца листы бумаги. Потоки воды ожесточенно хлестали по прессу, подтекали снизу, превращали бумагу в жалкую киселеобразную массу, гнали ее по крыше в трубу и сбрасывали вниз в большую, уже до краев наполненную водой кадку.
Федя принес домой остатки гербария и, чтобы не расстраиваться, не раскрывая, бросил пресс в угол, а сам, тяжело дыша, мокрый до нитки, опустился на стул.
Стукнула входная дверь. В кухне послышался топот ног. Вошел Степан Петрович, снимая старый брезентовый дождевик.
– Эх, хорош дождичек! Вовремя, – говорил он, стаскивая промокшие сапоги.
– Дедушка! Все труды впустую, – чуть не плача, сказал Федя, указывая на брошенный пресс.
Старик с сожалением посмотрел на внука. Знал он, сколько сил, трудов, радостей и тревог стоил этот гербарий.
Но, желая утешить Федю, он сказал бодро:
– Ничего, Федюшка, не сокрушайся. Снова наберешь. Серьезное дело без шипов человеку в руки не дается. Оттого оно и любо.
– Дедушка, да ведь целый месяц труда. Сам знаешь, – с утра до ночи возился… И как это я забыл убрать на террасу. Всегда убирал, а тут забыл. И сразу же ливень. Ну как нарочно! Ты пойми, дедушка, какое это несчастье!
– Все понимаю, Фе́дюшка, – опускаясь на порог и закуривая, отозвался старик. – Только рук-то не опускай. Завтра же спозаранку и ступай в лес снова собирать травы. А пока сними-ка мокрое, простынешь.
Федя выдвинул из-под кровати маленький чемодан в парусиновом чехле, достал черные трусы и зеленую майку с рукавами. Надел их. Тепло приятно разлилось по телу. Захотелось спать.
Он залез на печь, закрылся дедушкиным полушубком и, как всегда, от огорчения сейчас же заснул.
Неудача не охладила Федю. С прежней энергией он продолжал сбор гербария и поиски свет-травы.
И вот партию собранных образцов Федя повез к Савелию Пряхину. Низкорослый мохнатый Рыжка, больше напоминающий медвежонка, чем лошадь, мелкой рысцой бежал по изъезженной дороге в Гречишное. Федя стоял на ногах и лихо покручивал концом вожжей, понукая и подбадривая коня. А тот нагибал вправо голову и косил добродушный глаз на свистящие в воздухе вожжи.
Вместе с Федей ехали Игорь и Саня, оба возбужденные предстоящей встречей с Савелием Пряхиным. Саня осторожно держала на коленях большую корзину, наполненную травой и цветами. Вряд ли что-либо могло приключиться с этой корзиной, но всякий раз, когда тележка подскакивала на ухабах, Саня поднимала и держала ее на весу.
Они ехали по темному сказочному бору с соснами в два обхвата, с мягким моховым покровом земли. Казалось, если пройти между стволами, то ноги утонут во мху по щиколотку.
За бором раскинулось поле. Узкая дорога разрезала надвое хлеба, густые, высокие, но еще не созревшие. А еще дальше расстилалась долина, горячая и песчаная, как пустыня, а где-то там, у горизонта, громоздились горы. Они казались голубыми, и на однообразных острых вершинах их блестел снег.
Саня пела, как обычно, негромко, без слов. У нее был приятный, не очень сильный, низкий голос. Федя знал, что Саня поет только тогда, когда на сердце у нее безмятежное счастье, и радовался ее пению.
Игорь молча любовался в бинокль на голубые горы.
В середине дня они подъехали к дому Савелия Пряхина, такому же старому и непокорному годам, как хозяин.
Федя, теперь уже как свой человек, соскочил с тележки, со двора открыл тяжелый засов и распахнул ворота. Конь послушно вошел во двор, и пока Федя закрывал ворота, а Игорь и Саня разминали затекшие ноги, он, вытягивая шею, щипал сочную траву, густо росшую около сваленных бревен.
Савелий Пряхин, как и год назад, сидел под навесом с кадкой на коленях. Он повернул лицо к воротам, так что седая волнистая борода прикрыла кадку, и прислушивался, стараясь понять, кто появился в его дворе.
– Дедушка Савелий! Здравствуйте! – закричал Федя, распрягая Рыжку.
– Федя, сынок! – обрадовался Савелий, поставил кадку на землю и повернулся к нему.
– Я сейчас распрягу! – крикнул Федя, поспешно сматывая вожжи и складывая упряжь в тележку. Он достал из-под сиденья охапку свежего сена и бросил Рыжке под ноги.
Саня, Игорь и Федя подошли к Савелию.
– Я с товарищами, дедушка! Это вот Игорь Пересветов, студент из Москвы. Это Александра Кузнецова, тоже студентка-заочница и работница слюдяного рудника. И все мы здесь в поисках свет-травы.
Савелий ухмыльнулся, приосанился, разгладил бороду.
– Мы приехали к вам, дедушка, с превеликой просьбой, – продолжал Федя. – Собрали мы образцы разных трав и привезли вам. Помогите, пожалуйста, нам разобраться, нет ли среди них свет-травы. – Последние слова он произнес со страхом, опасаясь, что старик, как и в прошлом году, откажет ему одним неумолимым словом: «Стена!» – и махнет рукой так, точно и в самом деле непроницаемая стена заслонила от него весь мир.
Но Савелий еще больше расцвел в улыбке и сказал довольным голосом:
– Вишь, штука какая – в чужой век по ошибке залез, ан и тут, оказывается, у людей к тебе интерес есть. Ну, давайте поглядим, поищем свет-траву!
Федя весело подмигнул Игорю и Сане.
Саня поставила корзину к ногам Савелия.
Федя подавал старику травы, описывая их внешний вид, и тот осторожно водил сизыми, загрубелыми пальцами по нежным листьям и венчикам цветов.
– Это брусничник! Медуница! Лебеда! А это… – Старик нерешительно задержал пальцы на листьях.
У Сани, Игоря и у Феди мелькнула мысль: «Может, она?»
– Цветочки не желтые? – спросил Савелий.
– Желтые! – замирающим в ожидании голосом ответили все трое.
– Значит, чина луговая! Тоже полезное растение, – разочаровал их Савелий. – Вот что, детки, – распорядился старик, – вы зря времени не теряйте – желтые, синие да красные цветы сразу из корзины на землю вытряхивайте. Свет-трава с мелкими белыми да с розовыми цветочками.
Федя достал из кармана небольшой пакетик, развернул его, бросил бумагу и положил в руку Савелия мохнатую травку с мелкими цветами.
Тот коснулся ее пальцами.
– На свет-траву походит, и корешок так же слабо в земле держится… А цветочки какого цвета?
– Розовые цветы, дедушка, – волнуясь, сказала Саня, – мелкие-мелкие… Я эту траву за городом часто встречала, и здесь ее много. Наверно, это и есть свет-трава?
Старик поднес траву к носу.
– Нет, дочка, это богородская трава.
– Уже открытая и применяется в медицине! – горько пошутил Игорь.
Так они перебрали всю корзину. Но в ворохе самых различных трав свет-травы не оказалось.
– Ничего, первый блин всегда комом, – утешал Федя главным образом самого себя.
Савелий, почмокивая губами и сплевывая, раскуривал трубку с отсыревшим табаком. Он безжалостно топтал сапогами с любовью собранные пахучие травы и цветы. Никому теперь не нужные, они валялись вокруг скамейки.
– А я, сынок, все же вспомнил фамилию ссыльного доктора, – хитро улыбаясь, обратился Савелий к Феде. – Мозги-то, знать, совсем еще не отказали в работе! – похвастался он. – Давеча ты назвал фамилии своих товарищей, я и вспомнил. Фамилия-то его, как у этой девушки, – Савелий ошибся и показал на Игоря. – А звали Петром Яковлевичем.
Федя, Саня и Игорь несколько мгновений стояли молча. Тишина показалась старику странной.
– Ты слышал, Федя? Петр Яковлевич, – повторил он.
– Так я и думал, – взволнованно прошептал Игорь.
– Это твой прапрадед, Саня! – воскликнул Федя.
Саня растерянно смотрела то на слепца, то на Федю и Игоря. Только Савелий Пряхин сидел равнодушный и спокойный. Прожив на свете больше века, он привык ко всему, и теперь уже никакие неожиданности не могли вывести его из равновесия. Устремив вдаль невидящие глаза, он видел то, что жило за незримыми десятками лет, видел живого Петра Яковлевича Кузнецова. Ранней весной он сидел на завалинке с мужиками. Подросток Савелий с любопытством слушал, о чем говорили взрослые, и разглядывал странного человека. Все казалось мальчику удивительным в нем – и простое обращение с мужиками, и рыжая меховая шапка, и городская шуба с воротником, но больше всего поразило Савелия и осталось навсегда в памяти бледное живое лицо с большими ясными зеленоватыми глазами. Если бы Савелий видел Саню, то, конечно, сказал бы, что она походила глазами на прапрадеда.
К вечеру Саня, Игорь и Федя возвратились в Семь Братьев. В этот вечер совсем иным показалось Сане село. Они ехали по улице, и Саня молчаливо разглядывала почерневший дом старшего брата Кудреватых с резными наличниками на окнах, старинные ворота с навесом, украшенные причудливой резьбой. Здесь жил ее прапрадед. Он ходил по улицам этого села. Здесь он лечил народ свет-травой, здесь мечтал о свободе и счастье людей.
