Агния Кузнецова (Маркова) - Мы из Коршуна
– Безумие войны!.. Это, – он показал на печальные развалины вокруг, – стихийное бедствие, оно было непредотвратимо. А когда человек сознательно оставляет на земле такие руины, это безумие. Мы требовали прекратить войну. Мы боролись за мир. И с нами вместе были русские.
Васко Лонго говорил громко, жестикулируя правой рукой, иногда надолго замолкая, пытаясь побороть волнение.
В горах Виталбо, в двадцати километрах от небольшого городка Коталино, действовал партизанский отряд имени Джузеппе Гарибальди. Поблизости, в провинции Ливорно, находился лагерь. Осенью 1943 года во время налета авиации американцев во двор лагеря упала бомба. Пользуясь переполохом, из лагеря убежали двое русских. Один из них – Иван Лебедев.
– Я сам привел русских к партизанам, – рассказывал Лонго. – По заданию отряда я наблюдал за лагерем военнопленных. Не раз мы принимали к себе беглецов. Я сидел в укрытии, когда показались два человека – босые, оборванные. Они торопливо пробирались в кустах, пригибаясь к земле и оглядываясь. Я сразу понял, кто они, и вышел навстречу. Они вначале испугались, а потом доверились мне. Я вывел их в лес. Мы остановились передохнуть. И здесь от волнения и голода оба свалились. Мы слышали погоню, возгласы немцев, выстрелы… Но все равно двинуться вперед наши товарищи не могли, не было сил. Я накормил их сухарями. И только когда наступила темнота, пошли дальше…
Он подробно рассказал, как приняли беглецов итальянские партизаны. Иван Лебедев и его товарищ – его звали Николаем – соорудили себе шалаш из ветвей, получили оружие. Вместе с итальянскими партизанами Иван Лебедев участвовал в боевых операциях, освобождал пленных, которых немцы вели на расстрел, в горячих партизанских боях брал Косталино.
– У Ивана в Сибири была невеста, – вспомнил Васко Лонго. – Он часто говорил о ней…
– Ольга? – пытаясь сдержать волнение, спросил Ваня.
– Не помню. Кажется, Ольга. Это твоя мать?
– Да.
– О, с каким нетерпением она ждет сейчас тебя домой!
Коршунцы переглянулись.
– Она умерла раньше отца, – тихо сказал Ваня.
– И тебя, значит, никто не ждет домой? – упавшим голосом спросил Лонго.
– Нет, ждет. Мой второй отец.
– О, я рад, очень рад! – И он обнял Ваню.
Теперь только Ване да Минне рассказывал он, вспоминая самые незначительные эпизоды из жизни Ивана Лебедева. Остальные двинулись за ними. Но Роберто Аоста, сгорая от любопытства, все же поторопился поравняться с Ваней.
Марчеллини усмехнулся, сказал итальянскую фразу, кивая на сценариста. И все поняли без перевода, что режиссер дружески посмеялся над кинорежиссером, у которого профессиональный интерес поборол приличие.
Поезд тронулся. На безлюдном перроне Рима остались Минна, Торквиний Маклий и Васко Лонго. Марчеллини и сценарист не провожали гостей. Они попрощались утром и готовились к отлету в Советский Союз по делам итало-русского фильма.
Минна платком вытирала слезы. За две недели, проведенные вместе, она привыкла к русским и теперь горевала, что никогда больше их не увидит.
Грустной улыбкой провожал уходящий поезд Торквиний Маклий – безызвестный художник с острова Капри. Русские друзья увозили на свою Родину его картины, и художник думал о том, как в далекой стране молодые люди будут разглядывать его Лазоревый грот, Тирренское море, написанное с площадки дворца Тиберия, с разных пляжей и просто с лодки, плывущей вдоль берегов острова Капри.
Молчаливо смотрел вслед поезду Васко Лонго – бывший боец Сопротивления. Встреча с русскими оживила в сердце его воспоминания, и он вдруг почувствовал, как постарел за эти годы.
Отъезжающие прильнули к окну и тоже с сожалением прощались со своими новыми друзьями. Они стояли так до тех пор, пока огни Рима и пригорода не перестали мерцать в окнах вагона и поезд вырвался на лесной простор. Только тогда отошли от окна, оглядели купе и радостно приветствовали русского проводника вагона. Всем было весело, только Ваня старался приглушить в себе чувство неудовлетворенности. Он мечтал побывать в тех местах, где его отец изнывал в фашистском лагере, и там, где он сражался в одних рядах с итальянскими партизанами. Но побывать в провинции Ливорно и в горах Виталбо не удалось.
Саша в эти минуты думала о том, как счастливо судьба свела ее с режиссером и сценаристом. Много нового узнала она от них, но некоторые высказывания не приняла. Как-то Рамоло Марчеллини сказал ей, что в искусство путь открыт лишь крупным талантам, да и то если повезет или есть деньги и протеже.
«Это здесь, в Италии, – убежденно думала она, – а нам протеже чуждо».
Вера тоже в раздумье сидела на нижней полке и, сдвинув занавески, смотрела в окно на мелькающие силуэты деревьев. Ей вспомнилось свидание в Итальянском парке и Славкина фраза: «Я могу стать преступником. Но это как ты захочешь». Тогда Вера не придала значения этим словам, а теперь она знает, что если человек сам не может справиться с собой, ему должны помочь друзья.
– Ну, попросим у проводника чаю? – спросила Елена Николаевна.
– Чай мы последний раз пили еще в Бресте, – заметил Федор Алексеевич.
– Чаю! Чаю! Ах, как я хочу чаю! – закричала Саша, и ее поддержали остальные.
Вскоре молодой разговорчивый проводник принес в купе горячий, душистый чай.
– Какой аромат! – восторженно воскликнула Вера, склоняясь над стаканом. – Ты чувствуешь, Саша?
– Чувствую, чувствую! Запах Родины!
В Коршуне их ждали с нетерпением.
Наташа каждый день, вздыхая, зачеркивала числа календаря. Лабосяну дом казался неприветливым, пустым, и он приходил только переночевать. Каменевы засиживались над картой Италии, рассматривали извилистые полоски, обозначающие железные дороги. Расстояние от Москвы до Рима казалось бесконечным, хотя на самом деле оно было в два раза короче пути от Коршуна до Москвы и весь изящный сапожок Италии можно было скроить из равнин и полей какой-нибудь одной сибирской области.
С особым нетерпением и беспокойством ожидал путешественников Славка, но встречать их не поехал, хотя в Брусничное отправились почти все старшеклассники.
Веру и Сашу он увидел в коридоре интерната. Они стояли в окружении товарищей и оживленно отвечали на сыпавшиеся со всех сторон вопросы. Славка остановился в сторонке, не рискуя даже поздороваться.
Первой его заметила Саша и, раздвигая ребят, протянула ему руку.
– Славик, здравствуй!
«Славик» – так еще никогда никто не называл его. Что это – снисхождение? Он секунду колебался, но, почувствовав искреннюю теплоту, порывисто двинулся ей навстречу. Сейчас же возле него очутилась Вера. Славка побоялся взглянуть на нее. Он только ощутил крепкое пожатие ее руки и услышал ее голос:
– Ты теперь живешь в интернате? В какой комнате?
Значит, она уже спрашивала о нем…
– В четвертой, с Илькой, – поспешно ответил он и взглянул на Веру. Как хотелось ему в этот момент прочитать в ее глазах все, что она думает о нем. Простит ли? Забудет ли происшедшее?
Школьники, на минуту притихшие, снова набросились на приезжих с вопросами.
Славка ждал теперь встречи с Федором Алексеевичем и Ваней. Он знал, что с учителем у него будет особый разговор, большой и серьезный. И разговор этот обязательно начнет сам Славка.
А Ваня? Ваня вот-вот появится. Он секретарь комсомольской организации. Он обязан спросить у Славки, исправился ли он, наставить его на истинный путь, чтобы он не забывал, что школа взяла его на поруки…
И Ваня действительно появился. Еще в дверях он весело крикнул:
– Здорово, Славка! Ну, как устроился? Что так смотришь на меня? Не узнал, что ли? Ну, брат, и нагляделись мы на капиталистический мир…
Они ушли в Славкину комнату, уселись рядышком на кровать, и Ваня принялся рассказывать об Италии. Только часа через два он спохватился, что дома его ждет отец, и выбежал из комнаты.
Славка дождался темноты. Стараясь ни с кем не встречаться, он долго ходил по улицам Коршуна. Его неудержимо тянуло к Сибирцевым. Несколько раз он прошелся возле их дома, остановился у калитки, даже толкнул ее. Захотелось сейчас, сию минуту начать свою исповедь перед Федором Алексеевичем, рассказать все, что передумал, перечувствовал после суда. Но он понимал, что говорить о себе еще рано. Надо доказать, что он стал другим, а для этого потребуется немалое время. Славка осторожно прикрыл калитку и быстро пошел в интернат.
20
Первые дни коршунцы не давали покоя землякам, приехавшим из Италии. В школе, на заводе, в поселковом клубе ежедневно устраивали вечера и до ночи готовы были слушать рассказы о поездке. Но прошло время, любопытство было удовлетворено, и жизнь вошла в обычную колею.
Наступил октябрь. Начались заморозки. Ночами темное небо опоясывал Млечный Путь. Осенние звезды как будто бы ниже опустились над землей и сияли ярче. Теперь уже девушки и парни вечерами не сидели без пальто на завалинках, распевая песни и болтая о всякой всячине. Заговоришь – чуть заметный парок появится у губ.
