Александр Чаковский - Дороги, которые мы выбираем

— Вот что, Павел Семенович, так дальше жить мы не можем. Цемента нет по-прежнему…

Кондаков не дал мне договорить.

— Ты что из меня жилы тянешь? — отмахнулся он. — Ну нет ответа из главка, нет, понимаешь?

Он уже повернулся, чтобы идти к выходу.

— Павел Семенович, — сказал я как можно мягче и вкрадчивее. — Есть одна возможность… Мы можем обойтись даже наличным поступлением бетона, не сворачивая строительства. Мы даже можем завершить его досрочно. Давайте поднимемся наверх…

Я направил свет шахтерской лампы туда, на гайку.

— Ничего не вижу! — раздраженно произнес Кондаков. — Да в чем, наконец, дело, я тебя спрашиваю!

— Это штанга, понимаете, штанга! — сказал я, продолжая освещать свод туннеля своей лампой. — Такие штанги могут надежнее всякого бетона держать породу.

Я умолк, чувствуя, что мои слова звучат по меньшей мере неубедительно…

— Ты, что, Арефьев, в уме? — спросил Кондаков. — Прилепил какую-то гайку к породе и думаешь ею свод держать?

— Павел Семенович, выслушайте меня! — почти умолял его я, беря Кондакова за борт кожаного пальто. — Это не просто гайка. Это штанга, которую мы забили в отверстие, штанга с клином. А гайка лишь закрепляет штангу в породе, прижимает ее. Намертво. Таких штанг нужно установить не одну, конечно…

Кондаков резко повернулся и быстро пошел к лазу. А я почти бежал за ним и говорил:

— Павел Семенович, дослушайте же до конца! Это не я выдумал. Этот метод описан в технических журналах. Вы можете сами все это прочесть. Пишет инженер, кандидат наук… Там есть доказательства, ссылки на зарубежный опыт, расчеты… Хотите, я принесу вам эти журналы? Есть и заграничные источники…

Кондаков внезапно остановился и повернулся ко мне.

— Послушай, Арефьев, — угрожающе начал он, — ты мне этим зарубежным опытом не тычь! Они там невесть что наворотят, их конкуренция вынуждает, кризис, понял? А у нас система плановая, централизованная, ты это учти. На низкопоклонстве люди постарше тебя шею себе сворачивали. Если и надо чего оттуда перенять — есть люди наверху, поумнее нас, разберутся. Ты что же думаешь, если какой-нибудь кандидатик статейку тиснул, так это для нас закон? Ему, кандидатику, надо свое звание оправдать, вот он сидит и прожекты сочиняет. Может, он производства-то и не нюхал! А ты…

Он махнул рукой и стал спускаться.

— Павел Семенович! — крикнул я уже с отчаянием.

Кондаков даже не обернулся. Вскоре он скрылся в полумраке,

…Вечером, когда я сидел и обдумывал проект письма в защиту штангового крепления, ко мне пришел Григорий. По лицу его я понял, что он очень взволнован.

Некоторое время Григорий молча шагал по комнате, потом остановился передо мной и сказал:

— Собственно, мне надо было бы побыть одному… Обдумать. Но я сейчас не могу быть один. Вот!

Он так торжественно и категорически произнес это «вот», точно завершил какой-то спор со мной.

Я молчал, понимая, что через минуту-другую Григорий сам расскажет, в чем дело. Но это произошло'не сразу. С шумом отодвигая от стола стул и усаживаясь на него, Григорий сказал:

— Скажу тебе откровенно, Андрей, между нами были размолвки, и, может быть, ты теперь не очень склонен выслушивать мои душевные излияния. Эта глупая история со статьей… Ну, наверное, я был тогда не прав. Ну вот, видишь, я признаюсь. Хочу, чтобы между нами было все, как прежде… Иначе мне трудно будет сказать то, что я хочу…

Он вытащил из кармана измятую пачку «Беломора», спички, долго перебирал их в коробке, но, видимо, так и не нашел целой.

— У тебя есть спички? — неуверенно спросил он.

— Нет. Сколько раз я тебе советовал не класть в коробку обгорелые спички!

Григорий швырнул коробку на стол, взял в рот незажженную папиросу, вынул ее, сломал, бросил и сказал:

— Месяц назад я бы не задумываясь рассказал тебе все. Но теперь… Мы по-прежнему друзья, Андрей?

— Да, мы по-прежнему друзья, — ответил я. — Не понимаю, как тебе пришло в голову сомневаться в этом?

— Да, да, конечно! — поспешно ответил Орлов, встал и торжественно объявил: — Я люблю ее, Андрей! Тебе первому признаюсь.

— А ей? — В моем вопросе невольно прозвучала ирония, но Орлов, видимо, ничего не заметил.

— Нет, что ты! — воскликнул он. — Ведь если…

Он не докончил свою мысль, но, я уверен, Григорий собирался сказать что-нибудь вроде того, что не переживет, если она не разделит его чувств.

Орлов не произнес этих слов. Помолчав, он сказал:

— Не знаю, смогу ли я вообще признаться ей в этом. Ведь только в стихах и романах произносят классическую формулу: «Я вас люблю!» Она сама должна понять, почувствовать… если… если я ей не безразличен…

Он посмотрел на меня так, точно ожидал поддержки, уверений, что, да, конечно, он ей не безразличен.

А я думал о том, что вот так же и я совсем недавно ходил, точно пьяный, переполненный любовью к Светлане. Мне было так хорошо, так радостно сознавать, что я люблю ее!.. Прошли недели, месяцы, прежде чем я решился высказать ей свои чувства, произнести все эти слова вслух… Правда, я верил в то, что Светлана любит меня. Ведь она приехала сюда… ко мне.

Что ж, наверное и у Григория есть основания думать, что он не безразличен Ирине. Ну и хорошо! Я рад за него.

Лицо Григория сияло. Я еще никогда не видел его таким счастливым. Мне стало легко на душе, как бывает всегда, когда кто-то рядом с тобой счастлив.

— Ну, поздравляю тебя, друг! — сказал я от всего сердца. — Немного грустно мне, что останусь один, ну да ничего не попишешь! Как говорится — закон природы.

— Да что ты, Андрей! — воскликнул Григорий. — О чем ты говоришь?! Во-первых, до того, что ты имеешь в виду, еще далеко. А во-вторых, разве Ирина такой человек, чтобы заставить меня бросить товарища? Да она сама не может жить без людей!

Григорий прикрыл глаза и улыбнулся. Это была самая блаженнейшая из всех виденных мною улыбок.

— А знаешь что? — внезапно сказал Григорий. — Ты все-таки не умеешь разгадывать людей. Парень ты неглупый, а вот этого не умеешь. Ну вот теперь, теперь скажи мне: почему ты так плохо встретил Ирину? Почему был резок, даже груб?

— Я был неправ, Григорий, — ответил я. — Характер.

— А я всегда пытался защитить тебя в разговорах с ней, — продолжал Григорий, — говорил, что ты удручен неудачами на стройке. А впрочем, может быть, это даже к лучшему, что все так получилось.

— Что к лучшему?

— Ну, что ты ее так встретил. Ведь могло все быть иначе. Ей мог понравиться ты, а не я!

Я от души рассмеялся.

— Это было бы невозможно, Гриша. Волошина меня невзлюбила с первого взгляда. Мы совершенно разные люди!

— Ах, что ты, Андрей! Ты еще не знаешь, что это за девушка! Мне скоро тридцать, а я еще никогда не встречал похожей на нее. Мне даже страшно подумать сейчас, что мы могли бы не встретиться! Она человек! Ну понимаешь — человек! Такая никогда не обманет, не предаст, не бросит в трудную минуту.

«Не обманет, не предаст, не бросит в трудную минуту», — повторил я про себя.

— Что же, — сказал я вслух, — твое счастье, Григорий.

— Можно к вам?

Этот голос раздался за моей спиной. В дверях стояла Ирина Волошина. Наступило неловкое молчание.

— Я была у вас, Гриша, — сказала Ирина; и я отметил, что она зовет его просто по имени, а не по имени-отчеству, как в прошлый раз, — но не застала/ Вот я принесла проект письма. Почитаем? — И Волошина, вытащив из кармана полушубка свернутую трубкой и перевязанную ниткой бумагу, положила ее на стол.

«Проект письма? — подумал я. — Но ведь я не просил ее писать проект! Это моя обязанность».

Мы с Григорием стояли не двигаясь и глядели на эту свернутую трубкой бумагу. Потом я посмотрел на Григория. Он так волновался, что это было заметно даже со стороны. Внезапный приход Волошиной в тот самый момент, когда он с такой страстью говорил о ней, видимо окончательно вывел Григория из равновесия.

— П-почитайте пока с Арефьевым, — невнятно пробормотал он и, добавив: — Я скоро приду, — вышел, почти выбежал из комнаты.

Ирина недоуменно посмотрела ему вслед. Я еле удержался от улыбки и сказал:

— Не волнуйтесь, он наверняка скоро вернется. Снимайте-ка полушубок.

Она пожала плечами и молча сняла полушубок. Я тем временем развязал нитку, разгладил листки бумаги и начал читать. Это был набросок письма в «Центропроект».

Я медленно и внимательно прочел сделанное Волошиной описание наших пород: их крепости, устойчивости, трещиноватости. Все было написано точно, сжато и технически верно. После такого вступления мне будет нетрудно дописать мотивированное предложение о штанговом креплении.

— Здорово! — воскликнул я. — Сами писали? Должно быть, Волошиной показалось, что я снова иронизирую, и она строго посмотрела на меня. Но, видимо, тут же поняла, что я задал свой вопрос без всякой задней мысли.