Александр Кулешов - Победил Александр Луговой
По-прежнему держа Александра под руку, опершись на нее всем телом, Люся подводила итоги:
— Хороший год был, правда, Алик? С учебой все здорово, я тебе скажу, — не боюсь сессии. Вот не боюсь — и все. Уверена, что сдам (у тебя ничего нет деревянного — все-таки на всякий случай не мешает потрогать). И первенства вузовского не боюсь. Вот это упражнение с обручем, которое ты видел, клянусь, могу делать с завязанными глазами! Какая она молодчага, Елена Ивановна, вот уж всю себя отдает. Ты знаешь, как мы ее любим: она для нас и друг, и сестра, и мать, и подружка. Я только ей одной о тебе рассказывала...
— Что рассказывала? — забеспокоился Александр.
— Ну все... Что ты есть, кто ты, что нравишься мне. Словом, все. — Люся прижалась щекой к его плечу.
Однако Александр услышал только одно слово.
— Как «нравишься?» Ты же говорила, что любишь...
Но у Люси уже опять переменилось настроение.
— Что значит «люблю»? Это я тебе могу так говорить, знаешь... Сегодня «люблю», завтра «не люблю». Тебя-то я должна обманывать — так полагается по всем романтически-классическим канонам. А Елену Ивановну не могу. Ей нужно говорить правду. А «нравится» — это все же спокойней.
На этот раз Александр отнесся к Люсиным шуткам холодно. Тяжелое чувство не покидало его. У него было ощущение, словно надвигается какая-то опасность, но он не понимал откуда, и это выводило его из равновесия. К тому же он успел заметить, что Виктор со своей группой догонял их с явным намерением заговорить.
Люся почувствовала настроение своего друга. На минуту она остановилась, повернула его к себе и, привстав на цыпочки, поцеловала холодными от мороза губами.
— Не надо, Алик, перестань. Ну что ты такой сегодня. Люблю, ты же знаешь. Посмотри лучше, как здорово вокруг. Как всем радостно. Не будь таким — сегодня все должны быть добрыми, хорошими. Алик...
Но тут их перебила Нора, поджидавшая своих спутников возле какой-то мрачной подворотни.
— Мне не нравятся эти двое...
— Какие двое? — спросил Александр.
— Ну, что шли впереди, один — такой здоровяк в кепке, другой — длинный. Они будто высматривают чего-то. Сейчас две девушки в эту подворотню свернули, а эти пошептались — и за ними. Не нравится мне...
Закончить фразу Нора не успела. Из неосвещенной подворотни раздался сдавленный женский крик.
Нора не размышляя бросилась в темноту, за ней — Люся. Александр на секунду опоздал: у самой подворотни он поскользнулся на широкой, незаметной под прикрывшим ее снегом, ледяной дорожке. Он тут же вскочил и побежал догонять.
Проскочив подворотню, он увидел такую картину.
Две насмерть перепуганные девушки жались к стене невысокого старого дома, одна была уже без пальто. Пальто держал на руке длинный парень, торопивший вторую девушку. Дрожащими пальцами та никак не могла расстегнуть пуговицы мехового жакета. Рядом с ножом в руке, беспокойно оглядываясь по сторонам, топтался невысокий, но необычайно широкий в плечах «здоровяк», как определила его Нора.
Когда грабители увидели Нору и Люсю, выбегавших из подворотни, они на мгновение растерялись, не зная, как поступить. Но, разглядев красные повязки на рукавах дружинниц и Александра, появившегося вслед, начали действовать с необыкновенной быстротой.
Длинный бросил пальто и саженными шагами помчался в глубь двора. Двор наверняка был проходным, и нападавшие хорошо знали это. Парень с ножом собирался последовать примеру своего напарника, но к этому времени ситуация изменилась. Погнавшиеся было за длинным дружинницы остановились, сообразив, что все равно не догонят его, и повернули обратно. Таким образом, парень оказался отрезанным от проходного двора «двойным заслоном»: перед ним стояли плачущие, подбиравшие пальто жертвы нападения, а в двух шагах за ними — дружинницы. Грабитель понял, что не пробьется, и повернулся к Александру. Лучше один мужчина, чем четыре женщины, видимо, решил он и, испустив звериный крик (так страшней!), бросился на Александра, преграждавшего ему обратный путь в подворотню.
Вот тогда-то и случилось непоправимое...
Александр видел перед собой озверевшего, размахивающего ножом богатыря. В голове его проносился хаос мыслей. Надо задержать... а если прием сорвется... ведь скользко... мешает одежда... если ударит... прощай первенство...
Было бы несправедливо сказать, что Александр испугался. Нет, но тот самый автоматизм в проведении приемов, который так тщательно прививал своим ученикам Иван Васильевич, на этот раз не сработал. Не сработал потому, что Александр заколебался, начал взвешивать: девушки спасены, грабеж предотвращен, а что будет, если парень полоснет ножом? Как же первенство, к которому столько готовился, от которого столько ждал?..
Конечно, напади десять парней на Люсю, он подставил бы грудь под ножи. Больше того. Если б этим девушкам угрожала малейшая опасность, он вступил бы в борьбу. Но ведь опасность никому не угрожала. Только ему, Александру. Так нужно ли рисковать, рисковать всем, что с таким трудом добывалось годами? Он же не просто спортсмен, он мастер-самбист, и малейшее повреждение руки навсегда закроет для него спорт...
Эти мысли заняли доли секунды. И, когда парень был уже в метре от него, Александр сделал шаг в сторону.
Он отступил.
И тут же пожалел об этом. Как он мог! Правильное решение пришло, но пришло с секундным опозданием. Он рванулся вперед. Но парень уже пронесся мимо и исчез в подворотне.
Все это длилось мгновение. Занятые своей бедой, девушки, Нора ничего не заметили. Ну проскочил грабитель, вырвался. Черт с ним! Главное — не совершилось преступление.
Но заметила Люся.
Закусив побледневшие губы, сжав кулаки, она широко раскрытыми глазами смотрела на Александра. И столько в них было даже не гнева, не презрения, а изумления, ужаса, горечи, что Александр заслонился рукой...
В то же мгновение тишину ночи прорезал дикий крик. Крик отчаяния, страха, злобы.
Словно очнувшись, Люся, Нора и Александр бросились в подворотню. Когда они выбежали на улицу, то увидели, что грабитель лежит крепко припечатанный лицом к земле, не в состоянии шевельнуться. Рука его, заведенная за спину точным приемом, была зажата в руках Виктора. Тут же подбежали лыжник и гимнастка — видимо, Виктор намного опередил их. Кругом начинал собираться народ.
Виктор держал грабителя ловко, умело, как-то даже красиво.
Когда Люся и Александр оказались рядом, он поднял к ним лицо и улыбнулся.
Улыбнулся уверенно и спокойно.
Потом не торопясь поднялся, поднимая за собой бандита. Парень яростно озирался кругом, бормоча ругательства. В какой-то момент он прошипел:
— Поймал, гад, радуешься! А сначала-то сдрейфил. Да в жисть не поймал, если б я не...
Но тут парень взвыл на всю улицу: Виктор нажал ему на руку, почти вывихнув ее.
— Еще одно слово, — зло сказал он, — останешься без руки.
После этого задержанный остерегался говорить.
Его доставили в ближайшее отделение милиции, сдали дежурному. Расписавшись в протоколе, вышли на улицу.
Теперь обе группы шли вместе. Сначала шли молча. Александр боялся поднять глаза на Люсю. Он был в таком состоянии, что, иди они вдоль реки, наверное, перемахнул бы через перила.
Что теперь делать? Как поступить? Как объяснить? Голова его гудела от бешено метавшихся мыслей. Сердце стучало так, что казалось, его слышно на всей улице.
Но он шел так же спокойно, как другие, и никто, наверное, не замечал, что с ним творится.
Первым нарушил молчание лыжник.
— Ну ты дал, Орлов! Ей богу, здорово! Вот что значит самбо. Честное слово, переквалифицируюсь. Что за диво — промахнешь пятьдесят километров! Толку — чуть. А тут по крайней мере польза обществу.
— Ну ты тоже, — вмешалась Нора, — по тебе только самбо да боксом, выходит, надо заниматься. Мало, что ли, пользы лыжники приносят. Возьми хоть войну...
— Это тоже верно, — задумчиво согласился лыжник, — а вот уж твой волейбол — совсем никакого толку.
— Здрасте, я ваша тетя, — возмутилась Нора, — а если не драться на фронте, не воевать, так вообще спорт не нужен? По тебе девчатам тоже боксом надо заниматься? А так спорт совсем ни к чему? Шахматы, к примеру, вообще можно закрывать.
— Тоже мне спорт... — с презрением заметил лыжник.
— Нет, какие подлецы, — заговорила гимнастка, — на девчонок с ножами! Я б таких убивала.
— Нельзя, — сказал Виктор, — не положено. Задерживать полагается, а убивать нельзя, даже руку повредить нельзя. — Он говорил неторопливо, с явной иронией.
— Руку! — возмущалась гимнастка. — Да я своими руками ему б эту руку оторвала. Здоровые, бандюги! У той жакет меховой, новый, она сказала, два года деньги копила. А эти подлецы отняли бы! И для чего? Наверняка пропили б...
Так шли они, обсуждая происшествие. Только Люся и Александр хранили молчание. И то, что Люся молчала, было для Александра самым страшным. Чего бы только не дал он сейчас, чтобы вернуть бег времени, чтобы все было как час назад. Чтоб подходили они к этой проклятой подворотне и чтоб мчался на него этот озверевший бандит с ножом. Боже мой, с какой радостью, с каким облегчением встретил бы он его сейчас! Каким неотразимым приемом скрутил ему руку, нет, не руку — голову! Ну почему, почему он колебался тогда эту несчастную, эту бесконечно долгую секунду? Ведь все могло быть иначе. Ну будь парень не в трех, а в пяти метрах от него, и эта секунда не имела бы значения. Длись она не секунду, а сотую, десятую долю...
