Вадим Пеунов - Без права на помилование
— Нет! — возразил Иван Иванович — У Веры Сергеевны — любовь. Из тех, что однажды — и на всю оставшуюся жизнь.
Иван Иванович рассказывал о мастере Волгоградского тракторного завода Леониде Николаевиче Черенкове.
— Появление его в Донбассе — логично и объяснимо: пригласили красные следопыты.
— Следопыты следопытами, а Волгоград запроси, — посоветовал Строкун. — Кстати, пионеры какой школы шефствуют над могилой погибшего Черенкова?
Мысль! А вот Иван Иванович сам до нее не дозрел. Но вряд ли Вера Сергеевна выспрашивала у Леши такие подробности. Счастливая в своей долгожданной любви и в то же время скованная чисто условной скромностью, она ждала, когда Леша сам расскажет ей о себе.
Они наметили план дальнейших действий и расстались.
Добрался Иван Иванович до дома и все думал о своем упущении: Волгоград Волгоградом, а тут — позвонил в школу и проверил: приглашали в гости брата героя...
«Надо будет доведаться у Веры Сергеевны. Только опять решит, что ее допрашивают».
Дома еще никого не было: не вернулись с похорон. Пользуясь полной свободой, Иван Иванович завалился спать. Словно в теплое море нырнул — забылся мгновенно. На какой бок лег, на том и проснулся. Разбудил его телефонный звонок.
Звонил капитан Бухтурма. Голос осип, будто распаленный зноем человек «хватил» прямо из горлышка бутылку пива, пролежавшую несколько часов в холодильнике.
— Товарищ майор, у нас новое ЧП. Во время похорон Петра Федоровича грабанули благодатненские «Промтовары». Так же лихо, как стретинский, — пломбы и замки не тронуты. Что к чему — толком не знаю, выезжаем всем райотделом на место происшествия. Подполковник приказал доложить вам. Словом, я помчался.
— Подожди! — крикнул Иван Иванович. Надо было задать капитану Бухтурме хоть несколько вопросов по делу, но в голову спросонья ничего не шло. «Благодатное... Магазин промтоваров... Похороны Петра Федоровича... Славка, который уже должен быть в части... Явился к командиру или сдрейфил?» И, наконец, такая простая мысль: — Кто сообщил?
— Участковый. К нему спозаранку прибежал сторож. От страха — словно покойник. По всему видать: напоминался вчера до потери пульса. Твердит одно: «Ограбили. Подчистую. А замок — на месте».
«В Стретинке — пожар, в Благодатном — похороны...» — невольно отметил про себя Иван Иванович и сказал Бухтурме:
— Спасибо вам и Авдюшину за доклад. Буду в Благодатном по щучьему велению.
Иван Иванович положил трубку на место и глянул на часы: четверть восьмого. «Ого! — вырвался у него возглас удивления. — Дрыхнем по девять часов, вместо положенных пяти-шести... А в это время грабят магазины вашего родного района...» Его вдруг охватило чувство горечи, одиночества. Обычно с раннего утра большая квартира заполнялась шумами: повизгивала дочурка, затеявшая «поединок на подушках» с братиком Саней, ворчала Аннушка, мягко шикали шлепанцы Марины, суетившейся на кухне. Это была жизнь, которая втягивала в свою орбиту и Ивана Ивановича, нагружала его заботами, обязанностями. А сейчас — никого... Как на кладбище в неурочную пору. Бр-р...
Набрал номер квартирного телефона Строкуна. В трубке зарокотал бас:
— Слушаю.
— Евгений Павлович, только что сообщил Бухтурма: обокрали благодатненский промтоварный магазин. Воспользовались обстановкой: все начальство на поминках, все заняты похоронами Петра Федоровича, сообщил сторож, который к утру не проспался: «Замок на месте, но взяли подчистую». Других сведений нет. Выезжаю на место происшествия. В Стретинке — во время пожара, в Благодатном — во время похорон.
— Это уже почерк! — согласился Строкун. — Так что ищи, Ваня, систему. В случае чего — не забывай о существовании областного управления.
— Буду держать в курсе.
Ведя розыск по делу ограбления мебельного магазина «Все для новоселов», Иван Иванович однажды уже разгадал систему Папы Юли. В списках проходчиков на скоростном участке Пряникова он обратил внимание на три фамилии, вызвавшие сначала простое любопытство: Кузьма Иванович Прутков, Георгий Иванович Победоносец и Юлиан Иванович Семенов. Убери отчества — и перед тобою предстанут знаменитый мудрец, популярнейший среди христиан святой, ведающий в небесной канцелярии проблемами дождя и грома, и известный современный писатель, создатель образа советского разведчика Штирлица.
Ивану Ивановичу, естественно, захотелось лично познакомиться с этими людьми. Вот тут-то и выяснилось, что они — «мертвые души»: числятся в штате, им перечисляют на сберкнижки деньги, а в бригаде, на участке таких никто ни разу не видел. Так «выплыла» бригада «блатных мужиков», которая работала на участке Пряникова.
Потом оказалось, что Кузьма Иванович Прутков — это известный уголовник Кузьмаков по кличке Суслик; Георгий Иванович Победоносец — Георгий Дорошенко по кличке Жора-Артисг, а Юлиан Иванович Семенов — некий Папа Юля...
Допрашивая начальника участка Пряникова, Иван Иванович полюбопытствовал: «Кто придумал фамилии для «мертвых душ»? Тот ответил: «Наверно, Папа Юля... С юмором мужик».
С этого «юмора» и началось разоблачение преступной группы.
«А нет ли определенной системы и в эпизодах с сельскими магазинами? — подумалось Ивану Ивановичу. — Надо собрать материал, обобщить...»
Казалось, Благодатному и хорошеть уже некуда: большое село заполнили сады, они стали здесь настоящими хозяевами, а к ним приспосабливались дома на высоких цокольных фундаментах, с широкими, на городской манер, трехстворчатыми окнами, с крутыми крышами, напоминавшими шахматную доску — крыты пего-красным и серым шифером. Каждая уважающая себя крыша увенчивалась крылатой телевизионной антенной.
В Благодатном любили цветы, особенно вьющиеся розы. Перед каждым домом — полоской клумбы. Эту неистребимую ныне любовь к прекрасному благодатненцам привил Петр Федорович, который в самые трудные послевоенные годы нашел возможность оплачивать работу сельского цветовода. Подрядил на такую, по первому впечатлению, несерьезную должность старика-пенсионера, дал ему права агронома, не очень ограничивал в деньгах. И тот добывал семена для всего села и в Донецком ботаническом саду, и в Крыму, и на Кавказе, обменивался своим богатством с цветоводами Алтая, Сибири и Дальнего Востока. Нет уже давно того цветовода, нет и Петра Федоровича, но живет их душа в небольшой клумбочке возле каждого дома, раскинулась она просторным сквером посреди села.
У Благодатного появился свой центр — площадь, куда ведет приезжего шоссе. Сквер — настоящее произведение искусства, своеобразный дендрарий: до ста пород деревьев и кустарников — от аборигенки Дикого поля[6] белой акации до жителя Уссурийской тайги великана кедра. Правда, десяток кедров — пока еще отнюдь не великаны, им всего по двадцать лет. А вот через полтора-два века, когда они войдут в возраст...
Величественная (по сельским размерам) площадь оконтурена зданием правления колхоза, Дворцом культуры (которому вскоре присвоят имя Петра Сирко) и торговым центром.
Если упростить этот термин, придуманный Петром Федоровичем и подхваченный журналистами областных газет, то можно сказать: два приличных магазина — продовольственный и промтоварный. У каждого свой дворик, огороженный двухметровым забором из железобетонных плит.
В магазине уже работали ревизоры, выяснявшие размеры недостачи, а в кабинете директора, обставленном, как интимный будуар фаворитки французского короля — стены и мебель нежно-розового колера, — подполковник Авдюшин беседовал с сотрудниками пострадавшего учреждения.
Напротив стола, на роскошном диване сидела и плакала навзрыд пухленькая, сдобная, словно булочка с изюмом, женщина. Рита Васильевна Моргун, в замужестве — Хомутова...
Закончил вчерашний артиллерист-истребитель танков Орач школу милиции, и отвели молодому участковому инспектору во владение целое государство: поселок городского типа Огнеупорное, где жили рабочие завода, и село Благодатное. Это было время, когда на трудодень выплачивали по семь-восемь копеек и выдавали по двести пятьдесят — триста граммов зерна, от коровы надаивали до тысячи литров молока (против трех с половиной теперь), урожай озимой пшеницы в двадцать центнеров считался рекордным — за такие успехи награждали орденами. (А ныне и пятьдесят центнеров — не диво)...
Председатель колхоза встретил участкового как спасителя. И поселил молодого милиционера в самую «культурную» семью: хозяйка работала на молочарне — принимала от населения молоко, а ее дочь, чернобровая красавица Рита, — в сельском магазинчике продавцом.
Минуло двадцать лет... Чего уж тут греха таить: годы не красят женщину. Но, отбирая молодость, свежесть, они дают ей зрелость.
