Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст
— Лидуша, милая, не бойся, — это где-то в стороне ударило, — запыхавшись, вымолвил он.
Дождь продолжал лить, но гром громыхал все реже и глуше, гроза уходила на юг. Максим и Лидия вновь забежали под дерево, но от дождя это не спасало: вода лилась сверху потоками. Зубы Лидии стучали, плечи вздрагивали. Ее платье промокло, сквозь тонкую ткань светилось розовое тело. Она пришла наконец в себя, протянула руку, показывая в сторону той чащи, где они недавно укрывались. Только теперь Максим заметил тонкий синеватый дымок, застилавший его.
— Гляди, — сказала Лидия. — Ты видишь? Ель, что рядом с нашей… Вон же, вон — гляди…
И Максим в мутном дождевом сумраке увидел расщепленное, обугленное и дымящееся дерево. Вся его крона почернела и светилась тускло, как гнилушка, а верхушка горела ярко, будто свеча.
— От нас совсем недалеко ударило. Уйдем отсюда. Теперь все равно нигде не спрячешься, — не попадая зуб на зуб, сказала Лидия.
Взявшись за руки, они побежали… Когда добрались до опушки, дождь совсем ослабел, небо посветлело. Но тут раскрылось перед ними ужасное зрелище: внизу, на склоне лога, неестественно ярким, голубоватым пламенем пылал телятник. Дым стлался низко над землей, вползал в лесистый овраг. От деревни и от поселка к месту пожара сбегались люди, мчался грузовик, за ним, что-то крича, скакал верховой. Люди, точно муравьи, сновали вокруг невзрачного на вид строения. Слышался глухой рев телят.
Лидия остановилась, приложив руки к груди. В расширенных глазах ее застыли ужас, удивление. Максим испугался — так побелело ее лицо.
— Скорей! Скорей! — вскрикивала она, хватая Максима за руки, — Я знаю — телят загнали туда… На время, пока подготовят летнее стойло. Бежим спасать.
Максим придержал ее руку:
— Лида, зачем тебе это нужно? Мы промокли насквозь… Не лучше ли нам вернуться домой и обсушиться? Ну что за бессмыслица? Ведь мы все равно ничем не сможем помочь.
Она обернулась к нему, сказала, задыхаясь:
— Почему не сможем? Эх, ты! Иди, сушись! Иди!
Струйки воды стекали по ее лицу, и Максим с удивлением заметил: вокруг ее чуть вздернутого носа более заметными стали мелкие, как пылинки, веснушки — дождь точно промыл их.
Когда они подбежали к пылающему телятнику, из поселка примчались две пожарные машины. Пожарники быстро прилаживали к местной артезианской скважине, питавшей автопоилки, длинный пожарный рукав. Не прошло и трех минут, как водяная струя с пронзительным шипением ударила из брандспойта по пламени. Часть кровли уже сгорела, часть растащили баграми. Несколько пожарников с огнетушителями уже лазали по самой кромке стены и направляли белопенные струи в быстро разрастающиеся очаги огня.
Крутом бегали люди, чихали, кашляли. Многие прибежали с ведрами, лопатами, вилами и граблями. Ребята и девушки — откуда их набралось столько? — образовали цепочку и, поливая друг друга водой из ведер, с гиканьем ныряли в раскрытые двери телятника, исчезали в клубах едкого дыма и через несколько минут выводили оттуда, а некоторые на руках выносили тоскливо мычащих телят. Шерсть на них дымилась.
Смельчаков тут же окатывали водой, и они вновь бросались в телятник.
Потом Максим узнал: это были экскурсанты из Москвы. Они расположились где-то поблизости и первыми прибежали тушить пожар.
Максим ощутил удушливый запах горелой шерсти.
Вокруг, ломая руки, ахали женщины, мужчины покрикивали на нерасторопных. Совершенно растерявшийся пожилой лысый мужчина стоял на самой верхушке пожарной лестницы и хриплым голосом отдавал приказания:
— Растаскивай ту связь! Выводи!
— Егор Антипович! Председатель! — гневно кричали ему снизу женщины. — За телят с тебя спрос! Ты бы еще коров из лагеря загнал…
— Горит-то как! И всегда после молоньи вот так, — услышал Максим позади старческий голос. — И скажи на милость: только теляток загнали — тут она и ахнула.
Максим оглянулся и встретил взгляд еще крепкого на вид старика.
— Эх! Машина плохо качает. Воды маловато, — огорченно проговорил старик.
— Филипп Петрович! Филя! — окликнул старика знакомый женский голос. — Не суйся хоть ты в огонь.
Максим обернулся и увидел Феклу Ивановну. Она прибежала в чем была — босая, на плечах ее уже успела взмокнуть какая-то наспех накинутая дерюжка. Доброе лицо ее исказили страх и тревога. Максиму показалось, она взглянула на него с неприязнью.
— И вы тут? А где же Лидуша? — спросила она и оглядела его измятый, облепленный глинистой грязью костюм.
Максим растерянно озирался. Как только они прибежали сюда, Лидия скрылась в толпе, и он потерял ее из виду. Он недоуменно пожал плечами.
— Мы вместе с ней были. Нас молнией чуть не убило, — счел нужным сообщить он и вопросительно взглянул на старика.
Филипп Петрович косо и насмешливо оглядел Максима:
— Вы, молодой юноша, шли бы отсель, а то, чего доброго, совсем испачкаете костюмчик.
— Я пойду искать Лиду, — смущенно сказал Максим и, чтобы как-нибудь уйти от пристального взгляда колхозного кроликовода, смешался с толпой.
Ливень перешел в ровный, затяжной дождь. У всех лица были мокрые, перемазанные сажей. Трещало и стреляло, как из многих ружей, пламя; в горле першило от вяжущего, едкого дыма.
Максим протиснулся сквозь толпу, все время ища в ней русоволосую голову Лидии. Он бы, конечно, ушел, плюнув на пожар, на всю эту суматоху, если бы не Лидия. Странная девушка! До всего ей было дело, как будто кролики и телята принадлежали ей лично.
На Максима никто не обращал внимания. Только один раз кто-то сильно толкнул его в плечо, так, что чуть с ног не сшиб.
— Чего растопырился? Глазеешь тут? Помогать надо! — яростно прикрикнул на него парень с черным от сажи лицом.
Максим не заметил, как очутился среди работающих. Они выносили ослабевших, мокрых телят. Бережно, как детей, клали их на траву. Телята вставали на дрожащие ножки и жалобно мычали.
Наконец у дымящих ворот телятника Максим увидел Лидию. Он едва узнал ее, так она изменилась. По лицу ее тянулись черные полосы, платье было в грязи, саже, навозе. Вместе с какой-то плечистой, видимо, очень сильной девушкой она тащила за ноги красно-шерстного теленка, он брыкался и громко ревел.
— Лида! Лида! — позвал Максим.
Но она не услышала. Тогда он рванулся к ней и очутился у самого входа в телятник. Здесь было жарко невмоготу. Наверху из-за кирпичной стены вываливалось пламя и, казалось, вот-вот готово было лизнуть кого-либо отчаянных смельчаков огненным языком. Из широко раскрытых ворот валил черный горячий дым.
— Еще можно! Можно! — во все горло кричал рядом с Максимом паренек. — Давай! Охлестывай!
Холодная струя окатила черномазого парня и вместе с ним Максима. Его опахнуло нестерпимым зноем, а горло перехватило, как тугой петлей. Максим отшатнулся и отбежал в сторону. Он все еще не решался кинуться на помощь отважным ребятам.
В груди его словно медленно натягивалась и взводилась какая-то пружина, чтобы в какой-то миг разжаться, бросить его вперед, в самое пекло, но, как только Максим подходил к воротам телятника, пружина ослабевала, ей как будто недоставало упругости и силы.
Несколько раз он подходил к воротам телятника и невольно возвращался.
Кто-то язвительно сказал за его спиной:
— А этот все крутится. Дачник…
Эти слова точно подхлестнули его. Пружина вдруг натянулась и разжалась.
Он не мог после вспомнить: так ли нужны были ему в ту минуту колхозные телята, как они были необходимы Лидии. Он только подумал, что Лидия посмеется над ним, если узнает, как трусливо вел он себя на пожаре. А там, чего доброго, она отвернется от него с презрением. Она такая… Она не пощадит его, если он опозорится.
При этой мысли Максим бросился в ворота телятника. Едва он переступил порог, как стал задыхаться от дыма. Но он куда-то упрямо шел, вытянув руки, ничего не видя. В телятнике стояла удушающая жара, багровый свет пламени слепил, треск горящего дерева оглушал. Руки Максима обожгло, и он закричал от боли. И вдруг он столкнулся с парнем, который тащил волоком дымящегося теленка.
— Помогай! — рявкнул парень страшным голосом.
И Максим, почти не соображая, схватил что-то мокрое, пахнущее навозом и паленой шерстью, и с помощью парня потащил за порог. В это время горящая балка подломилась над воротами, вал огня обрушился позади Максима и заслонил вход…
Они вытянули чуть живого полугодовалого бычка. Максим упал тут же за дверью. Его и других парней щедро поливали из шланга. Максим захлебывался. Его дорогой костюм прогорел в нескольких местах. Рукам было больно, голова трещала, но — странное дело — ему было весело.
Потом в памяти был какой-то провал. Он очнулся, сидя на мокрой, отрадно холодной траве. Над ним склонились парни и девушки. В одной из них Максим узнал Лидию. Она удивленно смотрела на него и размазывала по щекам вместе с сажей слезы. А он почему-то виновато улыбался.
