Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин
- Ему одна помощь – гнать! Сколь будем нянчиться?
- Пока на ноги не поставим.
- Опять загулял... потерялся где-то.
- Это мы его потеряли! Прохлопали ушами. Давайте исправлять положение. Может, есть смысл дать ему помощника покрепче?
- Грехи прикрыть?
- У вас одна песня, – отмахнулся Сазонов и, оглядев кузницу, снова сказал: – Тесновато у вас, Гордей Максимыч, тесновато! Вам бы попросторнее куда! – и вышел. Вышел и Пермин.
Гордея разбудил скрип половиц. Кто-то ходил по избе. Когда сам был дома, дом не запирался. Если и запирался, то не от воров, а чтобы сон не тревожили. Дом старый, щелястый, скрипучий. Надо бы перебрать, но руки не доходят. Перебирать – значит, покупать и брёвна, и тёс, а купило-то притупило. Посоветовавшись с женой,
Гордей решил обождать год-два, потом призанять деньжонок да переставить заново.
- Ты, что ли, Евтропий? – спросил он, зная, что свояк любит вставать до свету и, тихонько войдя, погалиться над сонными.
- Здорово ночевали! – с напряжённой хрипотцой проговорил кто-то из темноты.
Ямин поднялся, зажёг лампу. Разглядев вошедшего, неприязненно протянул:
- Вон тут кто!
Стараясь не замечать неприветливых лиц хозяев, Пермин совестливо хмыкнул:
- Не ждали?
- И наперёд ждать не будем, – хмуро отозвалась Александра и отвернулась к стене.
- Зачем пожаловал?
- Давай мириться, Гордей! Дружками ведь были когда-то!
- Вот она где, твоя дружба! – Ямин ударил себя ребром ладони по шее. – Зачем пришёл?
- Значит, всё ишо злишься? – Сидор без приглашения сел на скамью: видать, заглянул не на минутку. – По всем правилам ты и должен злиться. Хоть говорят, тело заплывчиво, а дело забывчиво...
- Прикрой свои бесстыжие! – потребовала Александра. – Встать хочу.
Отворотясь, Пермин продолжал:
- Кабы в обратную сторону жить можно было, той дурости не допустил бы. Теперь локти кусаю...
- Каяться пришёл?
- Хватилась кума, когда ночь пришла, – проходя мимо гостя, плеснула ненавистью Александра. Сидор взглянул на неё: в глазах – стынь, тронь – заморозит.
- Сколько лютости живёт в людях! – удивлённо произнёс он, забыв, что сам и был причиной этой лютости. – Облепило нас распаршивое старьё лишаями своими!
- Не умствуй, Пермин! – повысил голос Ямин. – Ты всё одно не агитатор, а выгребало.
Меж пальцев Пермина из козьей ноги сыпалась махра.
- Этого не вычеркнешь, – прикурив и глубоко затянувшись, согласился он. – Тёмный был... Ежели сказать по совести, я и в партию с нечистым сердцем вступил. Власти хотел. Думал, подомну всех, кто супротив меня... Не подмял, один остался... Тоскливо! Ты пойми это... Ямин! Не тот уж я! Совсем не тот!..
Александра гремела поленьями, забрасывая их на деревянной лопате в печь. На полатях спокойно посапывала Фешка. Слышно было, как около неё мурлыкал пригревшийся кот.
- Ты перед властями исповедуйся! – непримиримо твердил Ямин. – Мне твоя исповедь без дела...
- Власти до времени туманить можно. Себя не затуманишь, – жалко улыбнулся Пермин. – И людей тоже... Люди всё видят.
- А ты хотел, чтобы на твои пакости глаза закрыли?
- Поди, хватит уж? А? Ты помог изувечить меня, я тебе насолил по неразвитости... А ведь богаче мы не стали...
Он помолчал, щепотью сохнущей руки сжал до хруста окурок и сунул его в карман. Бледная, досиза выбритая щека задёргалась. Над ней бессильно и сиротливо висла жидкая взмокшая прядь. Колени отбивали частую дробь. Отставив лопату, Александра поднесла ему воды. Пермин благодарно кивнул, беря кружку. Вода текла по острому кадыку за ворот.
- Не бойся, Сана! Не припадошный я. Нервы от переживания зашлись и царапаются друг о дружку. Да пустяковина всё это! Ты, Гордей, можешь до самой смерти гневаться. А я выдохся... И приходил я не каяться... Служба привела: велено звать тебя на правление.
- Это меня не касаемо.
- Как раз тебя и касаемо. Так что будь всеобязательно! А ты, Сана... Да ты погоди ухватами греметь! Слово сказать хочу. Из-за тебя я много передумал. Так много, что больше уж некуда. Кабы не муки твои, я бы, может, ишо год-два вызверялся на Гордея. А теперь всё... Ну вот... с тем и до свиданьица!
- Неуж только за этим и приходил? – смущённая необычным разговором Пермина, спрашивала Александра. На всякий случай упредила мужа: – Ты остерегайся! От этого всего можно ждать...
Гордей отмалчивался.
Накинув зипун, отправился в кузницу.
Весь день был какой-то шальной.
Не успел дойти до моста – нос к носу столкнулся с Бурдаковым.
- Здорово живёшь, кум! – прохрипел Илья.
- Доброго здоровья! – рассеянно кивнул Гордей, немало удивив Бурдакова. И прошёл мимо, сам не заметив, что нарушил обет молчания.
Глава 15
В конюховке хоть топор вешай. Над столом склонились человек шесть заядлых игроков, двигавших по лотошным клеткам семечки, обрывки бумажек, пуговицы. Митя, рогатясь ухом шапки, остервенело грохотал фишками.
- Девяносто лет – старый дед... У вдовы одиннадцать детишек... Тридцать три дыры в кармане... А-а, Ямин! Идёт слух, будто воздвигают тебя?
- Теперь, слышь, токо бока подставляй! – вздохнул Ворон. – Заместо коренника потянешь...
- Вы о чём?
- Не знаешь? Ха, душа на костылях! Говорю – воздвигли! – пояснил Митя. – На самые верхи попёр! А меня вот – не пущают...
- Отвяжись ты!
Из правления выглянул Пермин.
- Поднимайся! Все в сборе.
- Во! – ухмыльнулся Митя. – Вознесись, человече! Хватит в нижних-то прозябать!
- Балаболка!
Идя по ступеням, Гордей сдерживал шаг, словно всходил на лобное место.
- Судьба играет с человеком, – услышал он дребезжащий тенорок Мити, вытащившего опять ту же фишку – Тридцать три...
Не было одного Науменко.
- Без хозяина вроде и начинать неловко, – сказал Европий.
- Семеро одного не ждут.
- Хозяину-то опять
