Виктор Зиновьев - Нижний горизонт
Летом случилась авария, и, когда Коляй вспоминал ее, хотелось материть всех людей на свете. Пролежал он в больнице до осени. А вернувшись из райцентра в поселок, узнал, что Ваську-якута забрали в армию. Пришлось ему в эту осень охотиться одному.
И все с той поры пошло наперекосяк и в работе, и в жизни. Зимой открылась язва у завгара Дерюгина, и он с семьей уехал на материк. На его место долго не могли никого подобрать — должность хоть и денежная, да без хорошего жилья кто на нее из райцентра поедет? Поставили все же одного слесаря из мастерской, стал он завгаром. А тут как раз новая машина пришла, которую ждали несколько лет, — ЗИЛ в северном исполнении. За баранку сел Леха-косой.
В аварии вины Коляя не было, ему и дырку в талоне колоть не стали, — все это знали. Кроме слесаря. У Лехи совести не хватило голос подать, что, мол, не заслужил я. А ведь у него ни одно дежурство по гаражу благополучно не проходило. Двигатели зимой на ночь не глушили, чтобы моторы не замерзали, так в его очередь или радиатор перекипит, или масло вытечет. Спит до утра — это тоже все знали. Но ЗИЛ все же получил Леха.
Коляю советовали — сходи к начальнику, объясни. Шиш с маслом — никогда он не будет просить то, что ему положено по закону.
Со злом пересел Коляй с «Захара», которому никакая капиталка не могла уже помочь, на такой же старый ЗИЛ-157 дяди Егора. Руль у того был без гидропривода, на каждой кочке выбивался из рук. Он вспоминал, как дядя Егор учил его вождению: на кочках и выбоинах бил по затылку и кричал: «Не перехватывай руля! С жизнью распростишься!» С жизнью своей Коляй не распростился и другому жизнь спас, да лучше бы и не спасал. Тот, подлец, где-то премии получает, водку пьет, а ему кругом расхлебывай. И шишка после перелома на плече растет — в армию оказался не нужен. А в армии, как писал Васька, было не скучно.
Пока он лежал в больнице, мать о нем хлопотала: собачье сало присылала, которое от всех болезней, отвар из какой-то травы. Первые дни как домой вернулся, тоже заботилась: она и рубцы распаривать компрессами умеет, и ломоту в сросшейся кости успокаивать. И все с шутками, прибаутками. Но только выздоровел, снова суп перестала варить, пол мести, опять из щелей тараканы полезли. То у соседки в карты играет, то перед домом молча сидит. Кончились заботы — как рукой сняло все ее веселье. А почему, Коляй понять не мог.
Следующую новую машину предстояло ждать не меньше трех-четырех лет. Коляю надоело без конца садиться на ремонт — то латать радиатор, то менять лопающиеся рессоры. Он хотел податься в старатели, Но там требовались только бульдозеристы. А чтобы выучиться, аж в Ягодное ехать надо было. Даже к верному Чауну пропал интерес — собаке, как Ваське, душу не откроешь, она не человек. Вот тут-то и ударила Коляя мысль о Синегорье.
…До Стрелки Коляй добрался на попутке. А там ему повезло: не просидел и трех часов, как на улице закричали: «Синегорский пришел!» — и все в столовой повскакивали со своих мест. Сказывается, недавно начал ходить автобус рейсом Магадан — Синегорье. Хорошо, что не надо вылезать и мерзнуть на перекрестке в Дебине, ожидая новую попутку.
Шофер взял деньги, сказал добрым голосом: «Проходи, земляк», но билета не дал. Правильно, кто же от своего откажется. Коляй уселся на заднем сиденье, пристроил рюкзак в ногах и спросил у губастого соседа, которого приметил еще в столовой:
— Тоже на плотину?
— Но, — ответил парень.
И впрямь выходило — в Синегорье стоило ехать. Техника есть, обеспечение неплохое, ну и зарплата… Губастый оказался из-под Олы, с побережья, — имел корочки матроса, бульдозериста, моториста и даже крановщика. Уж этот не пропадет. Но разговаривать он больше не захотел — у него в автобусе свои дружки. А Коляй, конечно, навязываться не стал.
Ехали быстро, есть выходили всего раз. А когда приехали, Коляй сразу увидел старых знакомых — целый квартал, штук пятнадцать, сверкающих алюминиевых вагончиков. Поодаль, само собой, дощатые балки, тепляки из ящиков, хибарки — «нахаловка», как и в каждом колымском поселке. В стороне возвышался единственный двухэтажный дом из крепкого бруса. Коляй, не раздумывая, свернул к нему.
На двери ниже таблички «Инспектор отдела кадров» висела бумажка: «Все на собрании». Коляй пошел дальше по конторе и обнаружил, что такие бумажки висят на всех дверях. Он поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж. За широкой двустворчатой дверью слышались голоса и шум. Он осторожно потянул за шершавую, крашенную масляной краской ручку. Дверь неожиданно легко поддалась. Тогда он вошел.
В большой комнате было битком народу. Люди сидели даже на подоконниках, но никто не курил. Почти все мужчины имели галстуки, а женщины время от времени поправляли прически.
Кудрявый мужчина у стола говорил:
— Сегодня стройке в первую очередь нужно жилье, никакие не времянки, строить сразу будем капитально. Потеряем полгода — на другом потом выиграем год. Таких гигантов на вечной мерзлоте мировой опыт еще не знает. Значит, фронт работ будем готовить, учтя все ошибки канадцев и наши на Вилюйской и других ГЭС.
«Кому говорить, а кому строить», — подумал Коляй. Посмотрел еще раз на галстуки и вышел. Его никто и не заметил.
Зато на улице к нему сразу подошли двое. Губастого Коляй тотчас узнал, кивнул ему, но тот сделал вид, что смотрит в сторону. Второй, длинный, в обтрепанном пальто, оглядел его рюкзак и деловито сказал:
— Разорись-ка на полпузыря. По-хорошему просим, а то…
— Монтировкой сейчас дам в лоб, копыта откинешь, — пообещал Коляй и для острастки положил руку за пазуху.
— Нечестно, мы-то без ничего, — сказал длинный и посмотрел на губастого. Но тот присел и стал выковыривать какую-то бумажку из снега.
— Первый лезешь и еще честности хочешь! — удивился Коляй. А про губастого подумал: «Быстро ты себе место определил!»
— Кем устраиваешься? — примирительно поинтересовался длинный.
— Шофер второго класса, — ответил Коляй. — Говорильню развели, а рабочий класс жди! — он кивнул в сторону конторы.
— Иди сразу в автоколонну, — посоветовал длинный. — Вон за бугром. Там и оформят и бумагу дадут.
В конторе автоколонны, куда Коляю пришлось прошагать около километра, ему сказали:
— Поездишь пока на старой. Не сбежишь в теплые края — получишь новую.
— Куда бежать? — сказал Коляй. — У меня дом тут.
Без лишних разговоров ему выписали направление на койку в вагончике. Туда, оказывается, провели паровое отопление.
…Проезжал Коляй здесь уже много раз, но сколько ни силился представить себе, как будет выглядеть стройка, не мог. Туннель в Черном гольце рубят — это понятно, в скале машинный зал будет. Экскаватор вдоль русла Колымы после взрывов канал роет — его тоже видно. А где плотина встанет, за что она зацепится?
Там и сям по пустынным берегам торчали редкие буровые станки, пускающие едкую пыль на ветер, да закопченные экскаваторы, загружающие в машину грунт. Грунт был тяжелый. Не расколотые аммонитом гранитные глыбы порой так ахали об козырек кузова, что оторопь брала — скользнет такая вперед и сомнет капот в лепешку.
Машин на стройке, правда, было много. Навстречу шли свирепо ревущие КрАЗы, наглые «магирусы», неуклюжие с виду «Татры», чумазые МАЗы, как у Коляя. В гараж начали поступать и новые огромные БелАЗы. Петрович, начальник АТК, доверял их не каждому — даже опытным шоферам полагалось месяц-другой посидеть в кабине на боковой «сидушке». Уже были случаи, когда в машине от мороза схватывалось горючее, а приехавший с материка шофер первого класса бегал вокруг и не мог сообразить, почему глохнет двигатель.
Коляй не обижался на свой МАЗ. Дизель — это дизель, попала вода в горючее, пара черных выхлопов — и все дела. Исчезли хлопоты и с системой зажигания. В машине, как в человеке: чем он проще, тем надежнее.
Первым делом Коляй вместе со слесарем не поленился и перебрал полностью движок, повыбрасывал перетертые провода и шланги, заменил старье, отрегулировал отопление. Колыма шутить не любит — иной раз из-за сорванного шурупа можно и себя, и машину угробить. Потом подкрасил облупившиеся крылья и налепил пластилином еще одни стекла на окна, чтобы не замерзали. За надежность был спокоен — пластилин на морозе держит крепче клея БФ. Только теперь у Коляя появилась легкость в душе, и сам он будто стал ростом выше, а в плечах шире.
Там, где флажки обозначали переезд на другой берег, Колыма промерзла до самого дна и была шириной всего шагов десять. Некоторые из вновь прибывших поддавались обману и, небрежно сплевывая под ноги, говорили: «Чего тут перекрывать?» Коляй слушал молча. Однажды весной он видел, как обыкновенный ручей, в летние дни не закрывавший и половину колеса, опрокинул машину с полным грузом цемента, и за час в кузове ничего не осталось.
