Пётр Вершигора - Дом родной
— Да нет. Все насчет тягла. По поводу рогатой скотинки. Будь оно все неладно вместе с этими делами. Созываю внеочередное бюро.
— Так что же? Поехали прямо домой?
— Держи курс на Подвышку. По дороге к дворянам еще заскочим. Как они там? Ох, морока мне с этими «Орлами»…
И расстроенный Швыдченко стал пересказывать Зуеву историю «орлов», как он слышал ее не раз от Сазонова.
Деревня Орлы славилась по всей округе. Около двух столетий тому назад по этим местам проезжала Екатерина Вторая. Дорога проходила возле илистого озера Зыбкое. На болотистой дороге тяжелая царская карета безнадежно застряла. Просидев в колымаге, остановившейся среди огромной лужи, с полдня, царица уже разуверилась в том, что даже восьмерка сытых лошадей сможет вытащить ее из этой глиняной жижи. Из ближайшей деревушки прибежала толпа лесных жителей. Подставив мужицкие плечи, поднатужившись, по колено в трясине, они самоотверженно вытащили карету царицы.
Окинув единственным глазом мелковатый лесной народ, со сбившимися колтунами на обнаженных головах, Потемкин, ходивший в лесок по своему делу, гаркнул:
— Орлы!
Глядя на толпу и высокого красивого Потемкина, царица вдруг умилилась. Может, в благодарность милому за непомерную силу в любви и ясный ум в делах управления необъятным государством, а может, не зная, чем выразить свою ненасытную любовь, она вдруг, неожиданно для самой себя, пожаловала весь мир лесной деревухи во дворянство. Но тут же и раскаялась в своем порыве. Изумленные лица свиты и раскрытые рты заросших бородами новопожалованных дворян яснее ясного сказали ей о том, что матушка-царица совершила бестактность (по мнению первых) или брякнула чего-то невпопад (как растерянно подумали вторые). Но Потемкин, разрубавший на своем веку и не такие узелки, гаркнул:
— Быть по сему! На колено! — И тут же зашипел на новоиспеченных дворян, попадавших ниц: — На одно, на одно колено, сук-к-кины дети… на правое, правое… шапку подстели аль зипунишко.
Обомлевшие мужики так и стояли на одной ноге, в непривычной, журавлиной позе, пока царская колымага и вся процессия не проследовали дальше, на юг.
Так и свершилось, как приказала разомлевшая любовница. Застряв в болоте своей бездорожной державы, рыхлеющая бабища на миг забыла, что она как-никак, а самодержица страны, изобилующей болотами и лесами.
Попервоначалу мужики, видать, и сами не знали, что им делать со свалившейся на их головы милостью. А Потемкин, говорят, подсунул царице сразу два указа: один о пожаловании во дворянство мужичков-«орлов», всех скопом, другой — о выделении в их вечное пользование земель и дворовых.
Указ о дворянстве дошел до «орлов» и был встречен колокольным звоном и недельной гульней. «Орлы» навеки стали дворянами, а полагающиеся им, по новому их положению, земли и крепостных прибрал к рукам сам светлейший.
Так и остались дворяне в лаптях, на берегу озера Зыбкое и среди тех же болот.
Петр Зуев знал всяких легенд и побасок об этом событии гораздо больше самого секретаря. Но пока помалкивал.
Только когда впереди замаячили старинные вязы и зачернели на фоне голубого неба вековые липы села Орлы, он повернулся к Швыдченке:
— А воевали они как?
— Кто? — спросил Швыдченко.
— Орловцы ваши…
— Воевали хорошо. Двух Героев имеют. Один погиб, другой в армии остался.
Погибшего Героя из Орлов, лейтенанта Алехина, Зуев знал лично. Они вместе служили в дивизии полковника Коржа. О втором военком слышал впервые.
Село Орлы, как и до войны, было чистым, опрятным. Широкие улицы со старыми, комлевыми срубами в полтора обхвата. Дома содержатся в порядке. Заборы и ворота кое-где хвастаются свежей тесовой заплатой; у каждого двора столетние липы и вязы, под ними — обязательно скамеечка, вокруг которой белеет инеем подсолнечная и тыквенная лузга.
Дом правления колхоза ничем не отличался от других изб, разве только телефонными проводами да «Доской показателей». Там на ярко-красной фанере мелом обозначались проценты выполнения плана текущей кампании.
Швыдченко попросил остановить машину у правления и поковылял к телефону. А Зуев захлопотал около машины: надо было долить воды в радиатор. Потом опять забрался на сиденье и, в ожидании своего беспокойного пассажира, устало протянул ноги в открытую дверцу. Бездумно рассматривал он безлюдную улицу, дома, выглядывающие из-за столетних лип и вязов. Взгляд набрел на «Доску показателей». Машинально просматривая цифры, Зуев не сразу обратил внимание на одно разительное несоответствие. Но, как будто споткнувшись о что-то непривычное, сразу заинтересовался и уже внимательнее стал перечитывать показатели, думая: чем же эта доска отличается от своих собратьев? Вспоминая цифры, виденные им на досках в других колхозах, и найдя наконец различие, подумал: «Дворяне дворяне и есть. Все у них шиворот-навыворот…»
То, что так поразило Зуева, выглядело действительно несуразно. По цифрам на «Доске показателей» выходило, что «Орлы» умудрились сдать зерновых всего 12,7%; картошки и того меньше — 6,4%, а вот в графе «мясопоставки» стояла цифра 93. Подумав, что запятая после девятки плохо написана или стерта, Зуев вылез из машины и подошел к доске вплотную. Нет, все было правильно: мясопоставки сданы на 93%.
— Изучаешь? — насмешливо спросил подошедший Швыдченко. — Вот так они нас и тянут… Поедем скорее из этого колхоза. Глаза бы мои не глядели…
Зуев завел мотор, круто вывернул машину и газанул вдоль улицы, держа курс на высокую трубу, дымившую в Подвышкове.
Швыдченко опять жаловался на то, что общее собрание колхоза «Орлы» отказалось выплачивать военную задолженность и вот уже второй год этот колхоз тянет весь район назад.
— На что их не просят — дружный народ, — говорил секретарь. — Сколько раз уже хотели руководство им подменить — черта с два, как быки уперлись. Ни уговорами, ни хитростью, ни на бога их не возьмешь… Это не «Орлы», а каменюка мне на шею…
— А вот по мясопоставкам? Вроде вырвались вперед? Или мне так показалось?.. — неуверенно спросил Зуев.
Швыдченку почему-то развеселила эта история:
— Да нет, нет… Все правильно ты вычитал. И даже обещают в конце недели сто процентов плана. А на кой ляд сейчас нам эти ихние сто процентов? Если спрос на мясопоставки к декабрю только будет!
Зуев с недоумением посмотрел на секретаря. Тот понял его немой вопрос и продолжал весело:
— Да вот, смехота… Кролей развели… Дворянская курятина… Их за зерновые да за картоху на всех конференциях и совещаниях чехвостят. Меня в области уже предупреждали. На смех уже стали подымать. А они — хоть бы хны…
— А зачем же вы позволяете на смех подымать? — вдруг серьезно спросил Зуев.
Швыдченко запнулся. Зуев вспомнил: еще в юношеские годы он видел неоднократно стариков в Орлах, носивших георгиевские кресты. Были там и полные георгиевские кавалеры. Эти как-то особенно ярко начищали царские награды, нацепляя их даже в революционные праздники.
Комсомольцы-шефы из «Ревпути» и подвышковской школы как-то решили просветить стариков. Неудобно на революционных праздниках козырять царскими крестами. Да и религиозным дурманом попахивает.
Словесную агитацию те пропускали мимо ушей. Но когда «три мушкетера» из легкой кавалерии однажды уж очень пристали к старику Алехину, полному кавалеру, тот твердо сказал им:
— Ни царь, ни леригия тут ни при чем. Это есть знак отличия… Даден родиной, а не царем. Так-то…
На каверзный вопрос Зойки, что же такое, с точки зрения Алехина, родина, старик презрительно оглядел ее с ног до головы и, отвернувшись, сказал:
— Этого тебе, вертихвостка, не понять, — и тут же, снисходительно обращаясь к Шамраю и Зуеву, добавил: — Родина — это то, за что ты кровь пролил… и за что против супостатов сражался… вот так.
Ребята так и ушли, ничего не добившись, весело посмеиваясь над устаревшими взглядами стариков.
А через несколько лет, на фронте, за Днепром, Зуев как-то вспомнил этот случай в тесном кругу офицеров. Но тогда все выглядело по-иному… И многое непонятное и потому смешное в детстве казалось на фронте предельно ясным и очень, очень серьезным. Слушатели на фронтовом биваке задумались.
— Крепких взглядов был мой дед-покойник, — промолвил тогда капитан Алехин. — Помню, помню я этот ваш разговор. Хотел было я вас камнями тогда спровадить, да дед удержал: «Оружие, малец, только против врагов в действие пускать надо, а дураки и сами поумнеют… по прошествию времени». Как, товарищ комбат?
— Правильно, поумнели, — искренне ответил тогда Зуев.
Герой Советского Союза Алехин вскоре погиб, так и не увидев родных Орлов, по ровной улице которых газовал сейчас Зуев…
— Вы ведь сами сказали: вояки они хорошие, — продолжал он разговор со Швыдченкой.
