Евгений Ивин - Дело взято из архива
— Думаете, как выскользнуть и на этот раз? — услышал Мишка слова полковника.
— А чего выскальзывать, так оно и было, — согласился Доноров довольно спокойно.
— Значит, вы признаете, что убили Николая Шпака и, воспользовавшись его именем, на протяжении всего этого времени скрывались?
— Да, признаю!
— Подпишите протокол допроса.
Мишка расписался, не читая. Теперь ему хотелось побыть одному, чтобы хорошенько все продумать. Можно считать, что следствие закончено, надо готовиться к суду. Хорошо бы попался толковый адвокат. Эх, то бы золото, что он собрал за войну! Защитник бы из кожи лез! Пропало золото, пришлось бросить в болото, когда неожиданно на отряд напали партизаны. Мишка бежал, обезумев от страха. Он не заметил, как под ногами начала чавкать вода, и опомнился лишь тогда, когда стал проваливаться в болотную жижу по колено. Черная эсэсовская шинель намокла и мешала бежать, а сзади настигали выстрелы и крики. Мишка сбросил шинель, и ее сразу засосало болото. Только на другой стороне, на сухом берегу, Доноров немного пришел в себя от пронизывающего холода и вспомнил про шинель. Вспомнил и завыл от отчаяния и злости, как волк, потерявший своего детеныша. В шинели, по всей ее подкладке, были пришиты золотые вещи и монеты. Их было много, поэтому-то шинель имела солидный вес и сразу пошла ко дну.
— Все собираюсь вас спросить, гражданин Доноров, — вдруг произнес полковник, когда с подписью протокола было закончено и в дверях появился конвоир. — Почему Сидоркин все называл вас Михаилом Лапиным?
Мишку словно током обожгло, он вздрогнул и отшатнулся. Однако в следующую секунду быстро пришел в себя, не заметив, что полковник очень внимательно следит за тем, какую реакцию вызовет у него имя Лапина.
— Какой Лапин? — переспросил Доноров. — Врет Сидоркин! — вдруг закричал он визгливым голосом. — Врет он, каторжник! Сам в тюрьме сидел и других хочет туда. — Мишка явно терял контроль над собой. — Не выйдет у вас ничего! Давайте сюда Сидоркина, я ему плюну в морду!
— Не могу я доставить вам удовольствия встретиться с Сидоркиным, умер он в больнице после тяжелых ранений в живот, полученных с вашей помощью, — прервал Донорова полковник.
Мишка, как норовистая лошадь перед препятствием, неожиданно встал и непонимающими глазами посмотрел на Федорова.
— Да, умер Сидоркин от ножевых ран в живот, — жестко повторил полковник. — Вы убили его, гражданин Доноров. Я предъявляю вам обвинение в убийстве гражданина Сидоркина!
Вот теперь, наконец, замкнулось кольцо обвинений, это понял и Мишка. Три убийства, от которых некуда деться, ранение чекиста, пистолет — пожалуй, из этого не выкрутиться. Бели даже найдутся смягчающие обстоятельства по всем трем убийствам, суд приговорит к высшей мере. Донорову стало жаль себя. Как неудачно сложилась жизнь!
— Хватит, гражданин Доноров, давайте вернемся к Лапину. Где и когда вы носили эту фамилию?
— Ничего я не знаю. Лапиным не был, я всю жизнь Доноров, — упрямо твердил Мишка. — Судите меня, я признался, но ничего другого вам мне не навесить.
— А, собственно, почему вас так взволновало, что Сидоркин назвал вас Лапиным? Ведь жили же вы под фамилией Шпака двадцать лет?
— Ничего не знаю, врет Сидоркин. Лапиным не был!
— Мы приготовили для вас сюрприз. О нем вы узнаете завтра. А сейчас идите отдыхайте.
Мишка вышел, сопровождаемый конвоиром. И столько было безнадежного страха в его сгорбленной, постаревшей фигуре, что майор Агатов сказал, как только за ним закрылась дверь:
— Сломался! Не оправдались расчеты на уголовника… Как там теперь Петренко?
— Вчера звонила Ольга Романовна, говорит, что чувствует себя хорошо. Сказала, что раньше как через месяц не выпустит его из больницы. Просила, чтобы жена приехала. Умная женщина и красивая. Машину ее изуродовали крепко, Перминов уже договорился с заводом, берут ее на ремонт…
Убийцу тянуло к жертвам
В камере, освещаемой тусклым светом, Мишка лег на железную койку, утомленный нервным перенапряжением во время допроса. Доноров задремал. И сейчас же увидел себя у Шарова леса. У противотанкового рва сбились в кучу женщины, и вдруг длинная костлявая рука схватила его, Мишку, за горло. Она стискивала шею все сильнее и сильнее, Мишка задыхался и хрипел. Он бил по этой руке кулаками, но удары были слабыми, а руки ватными. Мишка дико закричал и проснулся, покрывшись холодным потом.
Страшные видения начались у него недавно. А раньше невесть откуда появился страх. Спустя полтора десятка лет беспокойство все чаще стало охватывать Мишкину душу. Теперь уже не страх разоблачения был причиной вновь вспыхнувшего беспокойства в мозгу убийцы. Мишка начал бояться своего прошлого, ему были страшны видения времен войны, когда он водил на расстрел десятками женщин, стариков, детей к противотанковому рву. Иногда услужливая память выхватывала из общей массы отдельные лица и подсовывала их во сне. Мишка боялся смотреть им в глаза. Жертвы наступали на него со всех сторон, хватали за горло руками… Он просыпался в холодном поту и со страхом ждал следующей ночи. Спать ложился, не выключая света, и все же не мог избавиться от видений прошлого. И каждый раз видел парад мучеников…
Тогда он пошел к врачу. Врач осмотрел здорового, крепкого мужчину и, не найдя у него каких-либо отклонений, прописал успокаивающее лекарство. Но и это не помогло. Только алкоголь на время оставлял его в состоянии забытья.
В свой отпуск Доноров решил рассеяться, отправившись путешествовать по стране. Он и сам не заметил, как очутился в знакомых местах.
…У небольшого двухэтажного особняка, обнесенного высокой каменной оградой, он остановился. «Кто сейчас здесь живет? Наверное, какой-нибудь важный начальник, кто же еще может занять такой красивый дом», — зло подумал Доноров.
Ворота дома распахнулись, и оттуда вывалилась ватага веселых ребятишек вместе с молоденькой воспитательницей. Черт побери! Кажется, детский сад.
В этом особняке ему довелось побывать всего один раз.
…Он шел со страхом и трепетом по усыпанным желтым песком дорожкам. Рядом с ним шагал штурмбаннфюрер Шмиккер. Их вызывал к себе оберфюрер СС Генрих Бёме.
Мишка еще не оправился от испуга, который ему пришлось пережить в кабинете у Шмиккера, и сейчас вышагивал как автомат, ставя прямые ноги, стараясь подражать идущему впереди штурмбаннфюреру.
Со Шмиккером Лапин не встречался с тех пор, как с его благословения начал делать свою карьеру.
— Хайль Гитлер! — прокричал Лапин, высоко подбросив руку, как только переступил порог кабинета Шмиккера.
— Хайль! Садись, Михель! — ласково пригласил эсэсовец. От его вкрадчивого голоса мурашки побежали по телу Мишки. — Ну, рассказывайт, как идут деля.
Боясь попасть впросак, Мишка не знал, что и отвечать. О каких делах хотел знать шеф гестапо?
— Что ти мольчишь? Нет что сказать? Ай-яй-яй! Такой зольдат фюрера и такой не смелий. Я доволен твоя работа. Ти хорошо исполнял приказ оберфюрер Бёме. Ти уничтожил много партизанский бандит и их семья. Ти будешь иметь награда. Но я имейт для тебя другой работа. Хороший работа, умный работа. Поняль?
— Так точно, господин штурмбаннфюрер! — выкрикнул Мишка.
— Садись, садись. Будем говорить как два приятеля.
У Лапина стал проходить страх, уступая место его обычной нагловатости. Он вытянул шею, весь обратился в слух, демонстрируя Шмиккеру, как он думал, собачью преданность.
Штурмбаннфюрер видел, как минуту назад трепетал перед ним от страха этот русский с арийской внешностью. Как всякий жестокий человек, он признавал в обращении с людьми лишь силу. Его кредо было просто и понятно любому, философия сводилась к власти сильного над слабым. Он заставлял трепетать подчиненных и, в свою очередь, трепетал перед начальством. К оберфюреру Бёме он каждый раз отправлялся как на пытку или казнь, настолько Бёме подавлял и опустошал своего подчиненного. Сейчас ему тоже предстояло идти к оберфюреру СС, и Шмиккер оттягивал сколько мог этот неприятный момент.
— Я доверяйт тебе. Может, тебе будут бить один, цвай, драй раза. Но великая Германия помнит каждый свой зольдат! Ти полючишь награда, немецкий крест. Он лежит в мой стол. Сейчас мы идем к господин оберфюрер. Там будут еще люди. Потом ти пойдешь к оберштурмфюрер Паклер, он будет давать тебе урок на новый работа. Иди в машина! — Шмиккер вдруг протянул руку Лапину, хотя не собирался с ним прощаться. Мишка схватил ее обеими руками и с благоговением пожал. Едва за ним закрылась дверь, Шмиккер вытащил из кармана мундира ослепительно белый платок, тщательно вытер им руку и бросил платок в корзину для мусора.
…Генрих Бёме только что возвратился из Берлина. Настроение у него было преотличное. Встреча с Гиммлером, благосклонный прием, обед на загородной вилле, где присутствовал весь букет СС, были прелюдией к интимной беседе с Гиммлером. Ни о чем существенном они не говорили, но Генрих Бёме ощутил всю значимость этой встречи: не многих удостаивал такой чести Гиммлер. Как ни была коротка их встреча, оберфюрер хорошо запомнил, что говорил ему этот великий человек. Слова он произносил спокойно, веско, словно нанизывал их, разглядывая на свет бокал с янтарным искрящимся вином.
