Варткес Тевекелян - Гранит не плавится
— Где она?
— Вот здесь… — Он повёл нас по коридору и показал на последнюю дверь.
Я без стука вошёл первым, держа в кармане наготове наган. Высокая худая женщина приподнялась на тахте и молча уставилась на меня. Луна освещала её костлявые плечи, короткие растрёпанные волосы.
— Прошу встать! — Левон в одну секунду оказался у её изголовья.
— В чём дело? — Тихий, спокойный голос Ольги Шульц плохо вязался с её грубоватой внешностью.
— Прошу встать! — повторил Левон.
Она накинула на себя платье, встала и, подойдя ко мне, сказала:
— Револьвер под подушкой…
— Нет, он уже у меня! — ответил Левон.
Поднялись на второй этаж. В просторной столовой, обставленной массивной дубовой мебелью, при свете керосиновой лампы я предъявил Ольге Шульц ордер на арест.
Она молча пожала плечами.
— После обыска поедете с нами!
Меня смущало спокойствие, даже равнодушие эсерки. Я всё время был настороже, ожидая какой-нибудь неожиданной выходки с её стороны. Но она неподвижно сидела на стуле возле стола, накинув на плечи пальто.
Во время обыска появилась толстая попадья в тёмном капоте. Прикрывая пышную грудь шалью, она взялась светить нам. Не переставая бормотала на ломаном русском языке:
— Зачем такой большой безобразий?.. Здесь «святой церковь! Батюшка уважать надо! Ночь спать надо…
Перебирая в шкафчике старинные книги в кожаных переплётах, должно быть духовного содержания, я заметил, что одна из них очень уж тяжела. Снял её с полки. Под переплётом, в аккуратно пригнанном ящичке, оказалась иностранная валюта. Деньги высыпали на стол, подсчитали: сорок английских фунтов, шестьдесят четыре доллара!
— Гражданин священник, — я не знал, как обращаться к попу, — почему не сдали иностранную валюту?
— Давно положил, забыл совсем, — ответил он, избегая смотреть мне в глаза.
Пришлось взять себя в руки, чтобы не нагрубить ему.
— Удивительно! — сказал я. — Пришла незнакомая женщина, вы её приютили, даже фамилии не спросили. Валюту спрятали под переплётом Евангелия — и забыли. Знаете ведь, что есть декрет о сдаче валюты и золота. В стране голод, дети умирают, нужно спасать их, а вы… Скажите, есть у вас золото? Может, тоже забыли?
— Нет у меня никакого золота!
— Не заставляйте нас переворачивать всё вверх дном, всё равно ведь найдём! — тоже с трудом сдерживая себя, сказал Левон.
— Ищите! — ответил священник.
Золота мы не нашли. В вещах Ольги Шульц тоже ничего особенного не оказалось, если не считать шприца и десятка ампул с морфием.
Составили акт, собрались уходить. Попадья, увидев, что мы уносим деньги, вцепилась в рукав моей гимнастёрки.
— Не дам, не дам! — истерично кричала она. — Деньги наши, надо бога бояться!
— Успокойте же её! — сказал я священнику, высвобождаясь из цепких рук попадьи.
Я не знал, как поступить с ним. Конечно, его можно было задержать за сокрытие валюты, не говоря уже о том, что он приютил у себя опасную террористку. Но имели ли мы право арестовать его без ордера? Как-никак духовное лицо… Я предложил священнику дать подписку о невыезде.
Он молча подписал бумагу.
Взяв с собой Ольгу Шульц, вышли во двор. Близился рассвет. Звёзды в безоблачном небе поблекли. Сели в фаэтон и отправились в Чека.
По дороге Ольга Шульц молчала, потом закурила. Как бы про себя сказала:
— Теперь, значит, они пришли на смену царским жандармам…
Я ничего не ответил, не желая вступать с нею в разговор.
Комендант, приняв арестованную, акт об обыске и валюту, предложил нам зайти в дежурку, отдохнуть.
Левон отказался, — попрощавшись со мной, он пошёл домой. Я остался — уж очень далеко было мне идти.
В дежурке стояли три койки, покрытые солдатскими одеялами. Я снял сапоги и завалился на одну из них. Нервы были напряжены, я долго не мог заснуть. Отправляясь за эсеркой, я думал, что меня ждёт «настоящее» приключение — сопротивление, перестрелка, может быть даже ранение. А на деле всё вышло до обидного буднично. Арестовал немолодую, усталую женщину и спокойно вернулся обратно… «Когда же наконец начнётся настоящая чекистская работа?» — думал я…
Проснулся от шума голосов. В комендатуру привели спекулянтов — скупщиков мыла. Они шумели, кричали, перебивая друг друга, доказывали свою невиновность.
— Подумаешь, мыло! — кричал один из них. — Это же не хлеб и не сахар!
— Какая же коммерция без купли и продажи? — доказывал другой.
— Что же, по-вашему, я должна торговать себе в убыток? — визжала толстая пожилая женщина.
— У меня жена, дети! Должен же я их прокормить! Не краду, не убиваю, занимаюсь честной торговлей, — говорил тощий человек в соломенной шляпе.
— Хватит галдеть! — прикрикнул на них комендант. — Коммерция, честная торговля! Посидите в подвале — будете знать, как скупать всё мыло и продавать из-под полы втридорога! Севчук, проводите коммерсантов в подвал, — приказал он дежурному.
Спекулянтов увели, и я пошёл получать паёк. Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки.
В один присест съел все четыреста граммов тяжёлого, как глина, ржаного хлеба, выпил кружку кипятка и принялся за своё нудное занятие — перевод с французского ругательных статей и фантастических, высосанных из пальца сообщений. В то время я не понимал, что и моя скромная работа переводчика может принести пользу, что опытный разведчик из маленького, на первый взгляд ничего не значащего сообщения может сделать нужные выводы, а иногда и разгадать замыслы противника. Работа шла медленно, мысли мои блуждали вокруг вчерашних событий: как узнать, зачем приехала в наш город эсерка Шульц? Допросом ничего не добьёшься. У такой хитрой, озлобленной женщины, как она, признание клещами не вырвешь. Тут нужно что-то другое, а что?.. Поп тоже хорош: он, конечно, знал, кто такая Искра, всё было обусловлено заранее, ведь лучшее укрытие, чем дом священника в церковном дворе, трудно придумать. У попа и золото есть, но где? Попробуй найди. Мы с Левоном, кажется, всё перерыли — и напрасно.
Телефонный звонок прервал мои размышления. Комендант сказал, что какой-то военный, по фамилии Орлов, хочет видеть меня.
— Пропустите! — У меня даже сердце ёкнуло: неужели Костя Волчок?
— Разрешите, товарищ начальник? — раздался весёлый голос, и в комнату вошёл стройный военный в новенькой шинели — Костя!
Я вскочил со стула, мы крепко обнялись.
— Вот неожиданность! Садись, Костя, рассказывай, какими судьбами? Где наш полк, как товарищи — Кузьменко, комиссар, Шурочка, Пахомов?
— Как прикажешь, сразу отвечать или по порядку?
— Отвечай как хочешь! Не томи только!..
— Значит, так, — начал Костя. — Прежде всего, я тебе не Костя, даже не Костя Волчок, а командир пулемётной роты товарищ Орлов! Сюда заехал по дороге в Москву. Полк наш стоит у персидской границы. Все товарищи живы, здоровы и шлют тебе привет, особливо Шурочка. Она утверждает, что ты завладел её сердцем. Правильность такого утверждения установить, конечно, не легко, хотя улики против тебя есть!.. Будут ещё вопросы?
— Не дури ты!.. Скажи толком, зачем в Москву?
— Что значит — не дури? Я человек серьёзный. Еду учиться на курсах красных командиров при ВЦИК. Ты про такие курсы слыхал? То-то!..
— Поздравляю! Это, конечно, лучше, чем искать необитаемый остров!..
— С необитаемыми островами покончено, ищу настоящую жизнь. Знаешь, говорят, курсанты несут караульную службу в Кремле и чуть ли не каждый день встречают Ленина.
— Завидую тебе!
— Не один ты, многие позавидовали, когда узнали, что еду в Москву учиться. Не шутка, — была одна путёвка на всю дивизию. Вызывает меня комиссар и говорит: «Товарищ Орлов, ты храбро воевал с врагами советской власти и отличался дисциплинированностью. Мы решили рекомендовать тебя на учёбу. Поедешь в Москву на курсы при ВЦИК, станешь образованным красным командиром. Надеюсь, не уронишь честь нашего славного полка и всей дивизии». — «Есть не уронить честь нашего славного полка и всей дивизии», — отвечаю. Посмотрел комиссар на меня, покачал головой. «Вид у тебя, скажу прямо, никуда не годится». Позвал старшину и приказывает: «Одеть товарища Орлова как следует! Выдать новую шинель, сапоги, непременно хромовые, брюки, гимнастёрку. Он едет в Москву учиться». Старшина переступил с ноги на ногу, почесал в затылке. Откуда, мол, возьму всё это? «Ничего знать не хочу, — говорит комиссар, — достаньте хоть из-под земли, но чтобы всё было, как я сказал. Мы не можем допустить, чтобы один из наших лучших командиров появился в столице в таком виде!» Ну и вот, сам видишь, как я выгляжу. Хоть в рамочку вставь и на стене повесь!
— Когда едешь?
— Не знаю, ещё не был у коменданта вокзала. Приехал в город — и прямо сюда. У комиссара узнал, где тебя найти.
— Может, останешься на денёк? Освобожусь от работы, пойдём ко мне, посидим, поговорим. Когда-то ещё увидимся?
